Совесть
Верка с родителями жила в хрущевской двушке, в доме на окраине города. Родителей своих она не любила, даже порой ненавидела за то, что те пьянствовали, а в подпитии сцеплялись в горячих словесных матерных баталиях, зачастую переходящих в рукопашную. Сама Верка не пила, не из принципа, а просто попробовала и ей не понравилось. Ее долго выворачивало наизнанку, а потом она неделю болела. Ее организм категорически восстал против алкоголя.
С одной стороны - хорошо, а с другой - не расслабишься. В особенно горькие минуты жизни, хотелось надраться и забыться, как делали ее родители, но ее воротило от одного только сивушного запаха. И потому, когда становилось невмоготу, она запиралась в своей комнате и уткнувшись лицом в подушку, чтобы ее не очень слышали, выла волчицей, оплакивая свою нелепую судьбу. Верке перевалило за сорок. Красотой она не блистала, мужа не было, детей тоже. Ее внебрачный, но любимый ребенок не прожил и двух лет. Работала она на мясокомбинате в колбасном цеху. Возила тачки с фаршем от механической мясорубки до стола, где этот фарш заключали в оболочку. Натягавшись за день тяжелых тачек, возвращалась домой предельно усталая и злая. А дома бардак: ругань, дым столбом от сигарет, какие-то дружки выпивохи и, разного рода, маргинальные личности. Не дом, а проходной двор. Верка, с боем, выпроваживала гостей, родителей бесцеремонно разгоняла по своим углам, наводила кое-какой порядок. Родители ее побаивались, могла и ударить. Верка была строгой. Приготовив еды на следующий день, включала черно-белый телевизор и засыпала на диване, не досмотрев фильма. А наутро шагала через полгорода на нелюбимую работу. Она устроилась на мясокомбинат потому, что в магазинах мясопродукты отпускались по талонам. На магазинных полках стояли лишь консервные банки с "завтраком туриста", лежали брикеты с прессованной перловой кашей и вечно-зеленые соленые помидоры, упакованные в трехлитровую стеклотару. Работники мясокомбината могли дополнительно купить колбасу и мясо в ведомственном ларьке. Можно было и украсть кусок, другой. Ее подруги по работе так и делали: упаковывали кусок в целофановый пакет, туго привязывали под одеждой к телу и так проносили через проходную. Верка воровать не хотела. Не смогла бы, потому что при любом подозрительном взгляде, лицо ее вспыхивало огнем. Сидело в ней что-то такое, чего она и сама объяснить не могла. Товарки по цеху относились к ней с недоверием: корчит из себя честную, правильную, а сама небось втихаря тырит почем зря. Отчасти подруги были правы. Мастера закрывали глаза на то, что работники в часы перекура, брали на еду кусок колбасы граммов на сто или двести. Вот эти двести граммов Верка не съедала,а нарезала тонкими ломтиками, упаковывала в пакет и просто ложила в карман пальто. Плоский пакет не топорщил кармана, да и карманы на проходной не проверяли. Задерживали лишь тех, кто к концу рабочего дня подозрительно толстел. Что разрешено, то не украдено: так считала она. Этой колбасной нарезкой Верка подкармливала своих непутевых родителей. Пить-то они пили, а на закуску денег не хватало. В душе Верки была каша из возмущенного протеста и покорности, злобы и жалости. Когда разбушевавшиеся старики вовлекали ее в словесную перебранку, ей хотелось прибить их. Отца - за то, что обзывал ее шлюхой и проституткой, намек на внебрачного ребенка. Мать - за то, что она была зачинщицей всех скандалов. Ее, острый на ехидные колкости, язык, доводил отца до белого каления. Он взрывался и шел в атаку. Что они делили всю жизнь? - Верка не понимала. За время совместного проживания, между скандалами, они наплодили кучу детей. Верка была седьмой по счету и последней, среди братьев и сестер, разлетевшихся по всей стране. Она и сама бы укатила куда подальше, да на кого оставишь стариков. Кому они нужны? Еще поубивают друг друга в пьяном угаре. Верка в запале сама не раз восклицала: да чтоб вы сдохли! Всю жизнь мою испоганили! Вот уеду, кувыркайтесь как хотите! Может и в самом деле, поступи она так, ее личная жизнь пошла бы по-иному. Но Верка не могла так поступить. Трезвые родители, что изредка случалось, выглядели жалкими, виноватыми, беспомощными. Отец не глядел в глаза, отпаивался чаем, трясущимися руками расплескивая чай из кружки на пол. Мать горстями пила таблетки, мучаясь сердечными и головными болями. Сердце Верки сжимало острой жалостью от вида стариковской немощи. Какая-то беспросветность. Из этой бепросветности было два пути: либо надо было задавить жалость на корню, все бросить и уехать в поисках лучшей доли, либо ждать смерти стариков. И тогда она останется одна в квартире и сможет жить так как ей хочется. А хотелось жить по-человечески, чтобы трезвый и любящий муж, с которым нестыдно показаться на люди, уютная чистая квартира без надоевших выпивох, работа не ради куска, а по душе. Но ожиданье может затянуться, а ей сорок. И от этих мыслей Верка все чаще срывалась на родителей. Когда после очередных возлияний, мать бледная, как сама смерть, попросила у нее: - Вер, похмелиться бы надо, помираю. Верка зло бросила: - Черт с тобой, помирай! И от своих слов ей сделалось как -то уж совсем нехорошо. Она оглянулась на мать, та уже не бледная, а зеленая, обреченно сидела на постели, опершись на подушки, ее крупно, всем телом, трясло. И правда ведь помрет - подумала Верка, век будет совесть мучить, что из-за меня. Молча оделась и пошла в магазин за водкой. Вернувшись, так же молча наполнила половину граненого стакана водкой и подала матери. Та взглянула на дочь по-собачьи благодарными глазами. Отпив половину содержимого, опустилась на подушки. - Мам, ну не пей чтоли, сама же видишь как потом плохо - довольно мирно выдавила из себя Верка. - Не буду больше - пообещала мать. Верка ей не поверила. Уж сколько раз оба обещали. Но случилось невероятное. На следующий и на последющие дни, придя с работы, она находила родителей трезвыми. Мать все больше полулежала в постели, или лучше сказать, полусидела, опершись спиной на, высоко положеные, подушки. Ей нездоровилось и отец, зарыв топор войны, заботливо поил ее чаем. В такие минуты Верка с недоумением размышляла о перепетиях любви: неужели так можно? То - как кошка с собакой, то - как голуби. Иногда наведывались приятели по застольям, но уходили ни с чем. В доме воцарился мир. Надолго ли? Верка и радовалась, и тревожилась. Через неделю матери полегчало и Верка ожидала, что все пойдет по-накатанному, но старики держали слово. Когда один из бывших приятелей предложил им выпить, отец сказал: выпил я видно свое, не идет. Через несколько дней он вечером лег спать, а наутро не проснулся. Внезапная смерть отца потрясла Верку, а мать - свалила с ног. Она слегла и больше не вставала, пережив супруга на несколько месяцев. Во время болезни матери, Верка терпеливо ухаживала за ней. Они обе словно заново открывали для себя друг друга. Из рассказов матери Верка узнала многое из прежней жизни родителей. Ей стало нестерпимо стыдно за свои грубые выходки и слова. Выцветшие голубые глаза матери с грустью и удивлением вглядывались в ее лицо. Только сейчас, когда жизнь ее висела на волоске, она познала свою дочь. За резким характером, скрывалась добрая, заботливая, здоровая натура, неиспорченная передрягами жизни. Мать умерла. На похороны приехали сестра и брат, остальные не откликнулись. Рыдала одна Верка. Сестра и брат стояли у гроба молча. Для них родители умерли тогда, когда они покинули родное гнездо и забыли обратную дорогу. Свобода, о которой мечтала Верка, оглушила ее тоскливым одиночеством. Подавленное состояние души и привело ее в храмовый парк. В храм Верка не вошла. Она и креститься-то правильно не умела. Села на скамью недалеко от храма. Тот-час со всех сторон к ней стали слетаться голуби, в надежде поживиться. Она порылась в сумке, достала недоеденый бублик и покрошила голубям. Те энергично набросились на угощение и только один сизарь, игнорируя трапезу, важно надувая шею и утробно воркуя, обхаживал белокрылую голубку. Даже у них любовь - подумала Верка с грустью. Несколько лет назад, она тоже по уши влюбилась в молодого красавца лейтенанта. Родила от него сыночка. Воинскую часть перевели в другое место. Лейтенант обещал вызвать Верку, как только обустроится на новом месте. Но Верка так и не дождалась вестей от любимого. На ее запрос, из части пришел ответ, что Воронов Николай Сергеевич официально женат на Ивановой Елене Ивановне. Верка поревела, поревела да и обратила всю свою любовь на сына. Но у мальчика обнаружили серьезный порок сердца и он, прожив всего полтора года, умер. Верка чуть с ума не сошла от тоски и одиночества. С новыми женихами не везло. Ей вобще не везло, и от того мысли ее были безрадостны. Мимо проходил священник, увидев одинокую фигуру, он присел на край скамьи. - Что гнетет тебя женщина? - спросил он. - Душа болит - откровенно призналась Верка. - Исповедуйся, душе станет легче. - Не крещеная я. - Это ничего, расскажи мне о чем печалишься, может я помогу чем - предолжил священник. И Верку словно прорвало. Она рассказала священнику о своей нескладной жизни и душевных терзаниях. - Видишь ли дочь моя - произнес священник, внимательно выслушав Верку - мучаешься ты потому, что в тебе совесть живая. Бичевать себя за ошибки всю оставшуюся жизнь, не стоит. Слава Богу у тебя руки, ноги на месте, ты способна сопереживать. Обрати взор на страждущих. Есть люди, которым гораздо хуже тебя. Ты можешь им помочь. Отдаваясь служению людям - обретешь себя. Прими крещение, помолись за упокоение душ усопших родителей - такой мой тебе совет. А совесть живая - это хорошо. Она уберегла тебя, не дала опуститься до мерзостей. Ты не одинока, пока кому-то нужна, пусть даже если это не твои муж и дети. Иди к людям с добром, и тебе воздастся. Священник ушел. Спустя несколько дней, Верка, смущаясь, переступила порог храма. После обряда крещения, она подошла на причастие. Верку пробрала дрожь, когда седой благообразный служитель осенил ее крестом. Мудрые глаза священника будто заглянули в самую душу. Несколько дней она находилась под впечатлением своего преображения. А то что она преобразилась, Верка не сомневалась. Она почувствовала себя увереннее, будто ухватилась за спасительную соломинку. Она ходила в церковь, ставила свечи за упокой родителей. Молитв она не знала и потому произносила те слова, которые шли из души. Верка уволилась с прежней работы, не от того что работа была тяжелой, просто ей хотелось делать что-то большее, чем каждодневно тупо возить тачки. Она устроилась нянечкой в дом ребенка, рассудив, что она там будет полезнее. День деньской умывала, кормила, обихаживала маленьких сирот. Старалась быть терпеливой и доброй к подопечным. И малыши оценили ее старания. Они искренне радовались ее приходу. Тянули к ней ручонки, называли мамой. И Верка всем уделяла внимание. Поочередно ласкала, целовала, тормошила карапузов, лепетала с ними на их языке. Всеобщая любовь малышей к Верке не осталась незамеченной. Через пару лет нянечку Верку повысили в должности. Она стала воспитательницей Верой Павловной. А еще через пять лет работы с детьми , ее назвали лучшим педагогом города, несмотря на отсутствие педагогического образования. Когда на торжественном мероприятии, посвященному дню ребенка, журналист местной газеты спросил ее: Вера Павловна, что помогает вам так легко завоевывать любовь детей? Верка ответила кратко: совесть!
Верка с родителями жила в хрущевской двушке, в доме на окраине города. Родителей своих она не любила, даже порой ненавидела за то, что те пьянствовали, а в подпитии сцеплялись в горячих словесных матерных баталиях, зачастую переходящих в рукопашную. Сама Верка не пила, не из принципа, а просто попробовала и ей не понравилось. Ее долго выворачивало наизнанку, а потом она неделю болела. Ее организм категорически восстал против алкоголя.
С одной стороны - хорошо, а с другой - не расслабишься. В особенно горькие минуты жизни, хотелось надраться и забыться, как делали ее родители, но ее воротило от одного только сивушного запаха. И потому, когда становилось невмоготу, она запиралась в своей комнате и уткнувшись лицом в подушку, чтобы ее не очень слышали, выла волчицей, оплакивая свою нелепую судьбу. Верке перевалило за сорок. Красотой она не блистала, мужа не было, детей тоже. Ее внебрачный, но любимый ребенок не прожил и двух лет. Работала она на мясокомбинате в колбасном цеху. Возила тачки с фаршем от механической мясорубки до стола, где этот фарш заключали в оболочку. Натягавшись за день тяжелых тачек, возвращалась домой предельно усталая и злая. А дома бардак: ругань, дым столбом от сигарет, какие-то дружки выпивохи и, разного рода, маргинальные личности. Не дом, а проходной двор. Верка, с боем, выпроваживала гостей, родителей бесцеремонно разгоняла по своим углам, наводила кое-какой порядок. Родители ее побаивались, могла и ударить. Верка была строгой. Приготовив еды на следующий день, включала черно-белый телевизор и засыпала на диване, не досмотрев фильма. А наутро шагала через полгорода на нелюбимую работу. Она устроилась на мясокомбинат потому, что в магазинах мясопродукты отпускались по талонам. На магазинных полках стояли лишь консервные банки с "завтраком туриста", лежали брикеты с прессованной перловой кашей и вечно-зеленые соленые помидоры, упакованные в трехлитровую стеклотару. Работники мясокомбината могли дополнительно купить колбасу и мясо в ведомственном ларьке. Можно было и украсть кусок, другой. Ее подруги по работе так и делали: упаковывали кусок в целофановый пакет, туго привязывали под одеждой к телу и так проносили через проходную. Верка воровать не хотела. Не смогла бы, потому что при любом подозрительном взгляде, лицо ее вспыхивало огнем. Сидело в ней что-то такое, чего она и сама объяснить не могла. Товарки по цеху относились к ней с недоверием: корчит из себя честную, правильную, а сама небось втихаря тырит почем зря. Отчасти подруги были правы. Мастера закрывали глаза на то, что работники в часы перекура, брали на еду кусок колбасы граммов на сто или двести. Вот эти двести граммов Верка не съедала,а нарезала тонкими ломтиками, упаковывала в пакет и просто ложила в карман пальто. Плоский пакет не топорщил кармана, да и карманы на проходной не проверяли. Задерживали лишь тех, кто к концу рабочего дня подозрительно толстел. Что разрешено, то не украдено: так считала она. Этой колбасной нарезкой Верка подкармливала своих непутевых родителей. Пить-то они пили, а на закуску денег не хватало. В душе Верки была каша из возмущенного протеста и покорности, злобы и жалости. Когда разбушевавшиеся старики вовлекали ее в словесную перебранку, ей хотелось прибить их. Отца - за то, что обзывал ее шлюхой и проституткой, намек на внебрачного ребенка. Мать - за то, что она была зачинщицей всех скандалов. Ее, острый на ехидные колкости, язык, доводил отца до белого каления. Он взрывался и шел в атаку. Что они делили всю жизнь? - Верка не понимала. За время совместного проживания, между скандалами, они наплодили кучу детей. Верка была седьмой по счету и последней, среди братьев и сестер, разлетевшихся по всей стране. Она и сама бы укатила куда подальше, да на кого оставишь стариков. Кому они нужны? Еще поубивают друг друга в пьяном угаре. Верка в запале сама не раз восклицала: да чтоб вы сдохли! Всю жизнь мою испоганили! Вот уеду, кувыркайтесь как хотите! Может и в самом деле, поступи она так, ее личная жизнь пошла бы по-иному. Но Верка не могла так поступить. Трезвые родители, что изредка случалось, выглядели жалкими, виноватыми, беспомощными. Отец не глядел в глаза, отпаивался чаем, трясущимися руками расплескивая чай из кружки на пол. Мать горстями пила таблетки, мучаясь сердечными и головными болями. Сердце Верки сжимало острой жалостью от вида стариковской немощи. Какая-то беспросветность. Из этой бепросветности было два пути: либо надо было задавить жалость на корню, все бросить и уехать в поисках лучшей доли, либо ждать смерти стариков. И тогда она останется одна в квартире и сможет жить так как ей хочется. А хотелось жить по-человечески, чтобы трезвый и любящий муж, с которым нестыдно показаться на люди, уютная чистая квартира без надоевших выпивох, работа не ради куска, а по душе. Но ожиданье может затянуться, а ей сорок. И от этих мыслей Верка все чаще срывалась на родителей. Когда после очередных возлияний, мать бледная, как сама смерть, попросила у нее: - Вер, похмелиться бы надо, помираю. Верка зло бросила: - Черт с тобой, помирай! И от своих слов ей сделалось как -то уж совсем нехорошо. Она оглянулась на мать, та уже не бледная, а зеленая, обреченно сидела на постели, опершись на подушки, ее крупно, всем телом, трясло. И правда ведь помрет - подумала Верка, век будет совесть мучить, что из-за меня. Молча оделась и пошла в магазин за водкой. Вернувшись, так же молча наполнила половину граненого стакана водкой и подала матери. Та взглянула на дочь по-собачьи благодарными глазами. Отпив половину содержимого, опустилась на подушки. - Мам, ну не пей чтоли, сама же видишь как потом плохо - довольно мирно выдавила из себя Верка. - Не буду больше - пообещала мать. Верка ей не поверила. Уж сколько раз оба обещали. Но случилось невероятное. На следующий и на последющие дни, придя с работы, она находила родителей трезвыми. Мать все больше полулежала в постели, или лучше сказать, полусидела, опершись спиной на, высоко положеные, подушки. Ей нездоровилось и отец, зарыв топор войны, заботливо поил ее чаем. В такие минуты Верка с недоумением размышляла о перепетиях любви: неужели так можно? То - как кошка с собакой, то - как голуби. Иногда наведывались приятели по застольям, но уходили ни с чем. В доме воцарился мир. Надолго ли? Верка и радовалась, и тревожилась. Через неделю матери полегчало и Верка ожидала, что все пойдет по-накатанному, но старики держали слово. Когда один из бывших приятелей предложил им выпить, отец сказал: выпил я видно свое, не идет. Через несколько дней он вечером лег спать, а наутро не проснулся. Внезапная смерть отца потрясла Верку, а мать - свалила с ног. Она слегла и больше не вставала, пережив супруга на несколько месяцев. Во время болезни матери, Верка терпеливо ухаживала за ней. Они обе словно заново открывали для себя друг друга. Из рассказов матери Верка узнала многое из прежней жизни родителей. Ей стало нестерпимо стыдно за свои грубые выходки и слова. Выцветшие голубые глаза матери с грустью и удивлением вглядывались в ее лицо. Только сейчас, когда жизнь ее висела на волоске, она познала свою дочь. За резким характером, скрывалась добрая, заботливая, здоровая натура, неиспорченная передрягами жизни. Мать умерла. На похороны приехали сестра и брат, остальные не откликнулись. Рыдала одна Верка. Сестра и брат стояли у гроба молча. Для них родители умерли тогда, когда они покинули родное гнездо и забыли обратную дорогу. Свобода, о которой мечтала Верка, оглушила ее тоскливым одиночеством. Подавленное состояние души и привело ее в храмовый парк. В храм Верка не вошла. Она и креститься-то правильно не умела. Села на скамью недалеко от храма. Тот-час со всех сторон к ней стали слетаться голуби, в надежде поживиться. Она порылась в сумке, достала недоеденый бублик и покрошила голубям. Те энергично набросились на угощение и только один сизарь, игнорируя трапезу, важно надувая шею и утробно воркуя, обхаживал белокрылую голубку. Даже у них любовь - подумала Верка с грустью. Несколько лет назад, она тоже по уши влюбилась в молодого красавца лейтенанта. Родила от него сыночка. Воинскую часть перевели в другое место. Лейтенант обещал вызвать Верку, как только обустроится на новом месте. Но Верка так и не дождалась вестей от любимого. На ее запрос, из части пришел ответ, что Воронов Николай Сергеевич официально женат на Ивановой Елене Ивановне. Верка поревела, поревела да и обратила всю свою любовь на сына. Но у мальчика обнаружили серьезный порок сердца и он, прожив всего полтора года, умер. Верка чуть с ума не сошла от тоски и одиночества. С новыми женихами не везло. Ей вобще не везло, и от того мысли ее были безрадостны. Мимо проходил священник, увидев одинокую фигуру, он присел на край скамьи. - Что гнетет тебя женщина? - спросил он. - Душа болит - откровенно призналась Верка. - Исповедуйся, душе станет легче. - Не крещеная я. - Это ничего, расскажи мне о чем печалишься, может я помогу чем - предолжил священник. И Верку словно прорвало. Она рассказала священнику о своей нескладной жизни и душевных терзаниях. - Видишь ли дочь моя - произнес священник, внимательно выслушав Верку - мучаешься ты потому, что в тебе совесть живая. Бичевать себя за ошибки всю оставшуюся жизнь, не стоит. Слава Богу у тебя руки, ноги на месте, ты способна сопереживать. Обрати взор на страждущих. Есть люди, которым гораздо хуже тебя. Ты можешь им помочь. Отдаваясь служению людям - обретешь себя. Прими крещение, помолись за упокоение душ усопших родителей - такой мой тебе совет. А совесть живая - это хорошо. Она уберегла тебя, не дала опуститься до мерзостей. Ты не одинока, пока кому-то нужна, пусть даже если это не твои муж и дети. Иди к людям с добром, и тебе воздастся. Священник ушел. Спустя несколько дней, Верка, смущаясь, переступила порог храма. После обряда крещения, она подошла на причастие. Верку пробрала дрожь, когда седой благообразный служитель осенил ее крестом. Мудрые глаза священника будто заглянули в самую душу. Несколько дней она находилась под впечатлением своего преображения. А то что она преобразилась, Верка не сомневалась. Она почувствовала себя увереннее, будто ухватилась за спасительную соломинку. Она ходила в церковь, ставила свечи за упокой родителей. Молитв она не знала и потому произносила те слова, которые шли из души. Верка уволилась с прежней работы, не от того что работа была тяжелой, просто ей хотелось делать что-то большее, чем каждодневно тупо возить тачки. Она устроилась нянечкой в дом ребенка, рассудив, что она там будет полезнее. День деньской умывала, кормила, обихаживала маленьких сирот. Старалась быть терпеливой и доброй к подопечным. И малыши оценили ее старания. Они искренне радовались ее приходу. Тянули к ней ручонки, называли мамой. И Верка всем уделяла внимание. Поочередно ласкала, целовала, тормошила карапузов, лепетала с ними на их языке. Всеобщая любовь малышей к Верке не осталась незамеченной. Через пару лет нянечку Верку повысили в должности. Она стала воспитательницей Верой Павловной. А еще через пять лет работы с детьми , ее назвали лучшим педагогом города, несмотря на отсутствие педагогического образования. Когда на торжественном мероприятии, посвященному дню ребенка, журналист местной газеты спросил ее: Вера Павловна, что помогает вам так легко завоевывать любовь детей? Верка ответила кратко: совесть!
Комментариев нет:
Отправить комментарий