Участник конкурса в номинации "Проза" Крылов Сергей.

Я ПОМНЮ ИХ РАЗНЫМИ

Преамбула.
В связи с ограничением объема подаваемого на конкурс произведения 10 тыс. знаков, я предлагаю вниманию Организационного комитета и Жюри премии одну главку из моей поэмы в прозе «День рождения», главку пятую «Я помню их разными».

Смею утверждать, что эта главка,  представляет собой цельное законченное произведение.
В нем отражен сокральный мотив: в чистой сердечной памяти ребенка, восьмилетнего мальчишки, запечатлелись и остались навеки душевные состояния наших воинов, бойцов Красной Армии в различные периоды той тяжкой, горестной и славной войны. Я уверен, что эти запечатления помогут новым поколениям детей и юношей России понять, что испытывали их соотечественники, их прадеды – в то время молодые люди – что испытывали они в смертельной борьбе с врагами своей Отчизны.

Фактологическая часть.
В декабре 1941 года германские армии были остановлены и разгромлены под Москвой. Отступая под ударами Красной Армии, немцы жгли русские деревни.
Население одной из таких деревень с приближением ночи и с подходом немцев укрылось в ближайшем овраге. Ранним утром следующего дня жители вернулись в сгоревшую деревню и разместились в здании школы и в нескольких уцелевших кирпичных избах.
Но вскоре на высоком противоположном берегу реки появились немцы и с какими-то ящиками в руках направились в сожженную ими деревню. Жители, подхватив детей и немощных стариков с криками «школу взрывать! кирпичные избы взрывать! перебьют!» опять кинулись спасаться в овраге.
Выбежав за околицу деревни, они увидели, что

Справа от леса, по отлогому долгому спуску плыли, скользили, приближались люди в белом. Они сошлись у крайнего поместья и выехали на дорогу. Лица их были сосредоточенны и отрешенны, они знали, что пришли на землю ненадолго и должны успеть сделать дело, которое, кроме них, сделать некому. И они двинулись навстречу немцам: один, два, три... семь... девять... двенадцать.

Я ПОМНЮ ИХ РАЗНЫМИ
Я помню их разными.
Когда отходили...
Их было немного...
Почему-то осталось впечатление, что они какие-то... неодетые. Стоял холодный, мокрый октябрь, а они без шинелей?
Перед въездом в деревню по бровке оврага был отрыт противотанковый ров, и они поочередно выходили туда к дороге, к своей игрушечной пушечке. Караулили. Ждали гостей…
Он сидел, склонившись над столом, наголо стриженный, самый молодой и, как мне думалось, ужасно грустный.
Потом, много позже, я узнаю, что то была глубокая усталость,
а тогда мне думалось, что он ужасно грустный.
Другие о чем-то невесело переговаривались между собой,
а он одиноко и долго молчал.
Мне всей душой было жаль его,
и помню,
как глубоко меня поразило,
что он оказался старшим среди них.
Он поднял голову от стола и сказал:
- Идите... смените...
- Товарищ командир... я... у меня и обмотки еще не просохли.
- Может быть, мне пойти?
Нет, не строго и твердо, а недовольно, вяло и тускло:
- Может быть, мне пойти?
Потом про них, раздавленных вместе с их жалкой пушечкой, скажут: «Лежат... Прибрать бы надо».
Лежат... Прибрать бы надо...
Лежат... Лежат... Прибрать бы надо… Сколько их…
Нет горших дней в памяти русского сердца, и нет горшей доли, как пасть от руки повсюду торжествующего врага с чувством своей и всеобщей вины за его торжество, с чувством безответной тревоги – а как будет дальше?
Так и пали они, а живым вечно жить с их последнею мужеством-болью.
Вот для них – сотворись невозможное чудо: встаньте, взгляните... туда, в сорок третий... встаньте, взгляните… и спите спокойно.

Я помню их разными.
И когда наладилась у них тяжкая и радостная, удалая и гибельная, удивительно единая, одна на всех веселая работа, и когда по их ожившим лицам было видно, что смерть поражает теперь только их беззащитное тело, а дух их, спокойный и озорной, сильный и гордый дух их взлетает над живыми и вместе с ними, впереди них стремится к своему конечному торжеству!

Я помню их разными.
Но со мною всегда то морозное утро и первые в белом. Они не знали еще кричать «Ура! Победа!», они затаенно держали в себе: «Мы бьем их? Мы бьем их. Мы гоним их? Гоним». Они молчали. Как они молчали! – Вам никогда так не молчать! В их молчании и в их движении были недавние и теперь уже вечные утраты, и еще не ушедшая горечь, и боль от увиденного, и гневная решимость, и желанная уверенность, что все теперь пойдет по- другому, как надо!
Нет, таких людей не бывает. Такими я их больше не видел. Это были первые мгновенья только что рожденных светло-гневных богов избавления! Это были первые мгновенья зимних дней сорок первого года!
Я помню их разными. Но со мною всегда то морозное утро и первые в белом. Лица их сосредоточенны и отрешенны. Они пришли на землю ненадолго и должны успеть сделать дело, которое, кроме них, сделать некому. И они двинулись навстречу фрицам.

В дверях избы, отбиваясь от насильственных одежд, простоволосая, неприбранная, в одной поневе и холщовой рубахе появилась старуха. Она была такая старая, что ее давно уже не называли по имени, а так просто и звали – «старая».
 С поднятыми вверх руками – чур меня! чур! – выбежала она на дорогу к людям в белом, металась между ними, пытаясь схватить их за одежды. Древнее морщинистое лицо ее не то смеялось, не то плакало. Бог знает, что ей почудилось в этих фигурах… привидения, ангелы? Один из них придержался, она стала охлопывать его ладонями, закружила около него, перебирая босыми ногами.
- Что ты? Что ты, мать? Обморозишься, нельзя. Иди в дом. Возьмите ее, – и двинулся вслед своим.
А немцев уже не было видно. Они спустились под берег, им оставалось перейти замерзшую речку и засыпанный снегом луг; и люди в белом двигались им навстречу... Но вот они! Без ящиков вдоль горы по тропе, пригнувшись и подгребая руками, один за одним, быстрей-быстрей; и вверх от тропы по крутому склону – еще быстрей? – и вниз на тропу с грудами снега, и вдоль горы по тропе, пригнувшись и подгребая руками; и со звуками выстрелов вниз от тропы по крутому склону в снег как придется и тихо; остальные вверх по тропе быстрей - быстрей и за дело.
- Вот сучье племя, под пулями жгут!
Они подожгли несколько крайних дворов, пока их перебили.
Наверху прогорали подожженные избы, вокруг меня еще метались, кричали, крестились и выли, но во всем уже была видна неверная надежда на избавление. И скоро наступила стонкая тишина зимнего морозного утра.
Я стоял на дороге… продолжение следует...