вторник, 29 июля 2014 г.

Участник конкурса #ЯРОДИНУЛЮБЛЮ на Bookmix в номинации "Публицистика".

Эссе по мотивам и смыслам

Уютной теплой стекловатой старается укрыться сознание от окружающего мира, зарыться глубже в мягкий земляной плед, от невозможности не скрипя зубами наблюдать за тем, что происходит сейчас в мире. Далеко не каждый может похвастать равнодушием, отгородиться цинизмом. Не слышать, не видеть, не говорить.
А между тем, кажется, что самый дьявол ходит антрацитовыми ночами по улицам больших и малых городов, цокая копытами по асфальту и брусчатке. Грызет железными зубами антоновские яблоки. Кисло-сладкий сок смешивается с ядовитой слюной и капает на землю. И там, где она упала, прорастают яблони с богатым урожаем плодов раздора и ненависти. Брешут с экранов адские псы, нагоняя страх. Подбрасывают в костер дрова и поленья. Разлетаются от них в стороны искры и разгораются пожары в сердцах, еще не обращенных в камень. А где-то там за океаном скалится тот самый библейский зверь с блудницей и чашей, полной мерзостей. Бредится, носится в воздухе что-то апокалиптическое, не столько реальное, сколько нагнетаемое гениями информационной войны. Ползут слухи о рвах, полных до краев телами, о пытках и расправах. Трупным смрадом и гарью тянет с украинского Востока. Все тявкают, все лают друг на дружку, не видя слез, не слыша стонов. И во всем виновата Россия. Упал самолет, прилетели пришельцы, утонула акула. Кругом виновата РФ. Включая программу «Вести» заранее готовишься к помоям и брызжущим слюной мордам. Паноптикум. Кунсткамера. Упал самолет, погибли люди. И сразу свара, в конечном счете, на жизни всем наплевать, главное облить грязью, перетянуть одеяло. И совершенно все равно, что люди на Украине гибнут каждый день, но, то не граждане Евросоюза, их не жалко. Возвращаемся к старым граблям, превосходству одной нации над другой. Комок к горлу подступает, когда в очередной «заколебалтике» ломают очередной памятник воинам, погибшим на фронтах Второй мировой. Страшно, когда гордо маршируют недобитые нацисты, а наши ветераны умываются слезами, потому что парад 9 мая запрещен. Так решила новая украинская власть. И весь англо-саксонский мир гавкает, тявкает. Идиотизм зашкаливает, как от санкций Австралии против России, ибо та мешает ее, Австралии национальным интересам на Украине. Национальным… интересам… Австралии… на Украине… Самим-то не смешно?
Растет злоба, ненависть ко всему западному. И хочется, чтобы закатилась уже Европа. Эта старая шлюха, одержимая Мефистофелевским духом, нагнетающая гомосаспиенс, брызжущая слюной из беззубого, сморщенного рта. Деградирующая, разлагающаяся. Захлебнулась Америка собственными амбициями, тягой к мировому господству, демократией и кровью жертв. Ответили бы они за все и сразу, за собственную лживость, подлость, трусость. За одно только стоит поблагодарить всю эту свору, за то, что всколыхнула, почти разбудила забытое чувство патриотизма, который вдруг стало модно называть поцреатизмом, тыкая дьявольскими Советами, насильником-Берией, антихристом-Лениным, разрухой в клозетах, и в головах. Рисуя гротескные картинки уже не буржуев, хрустящих рябчиками и костями пролетариата, а чиновников, которые все сосут и сосут кровь из народа, разбухают как клещи, но упорно не лопаются. И все стараются откреститься от того, что было. Тянутся к западной кормушке, восхваляя, превознося, подтверждая, что «We all living in America». Радостно жуют гамбургер из «МакДональдса» и курицу из «КФС», наращивая настоящий американский жир. Ведь, так или иначе, все будет кока-кола, так или иначе мы тут посидим, поумничаем в интернетах, черканем пару фраз и вернемся к «мягкому порно, жесткому видео». Всегда легче отвернуться, чем что-то предпринять. Всегда легче поддержать очередную красномордую, колыхающую телесами тетку, орущую, что никто ничего не делает, чем сделать что-то самому. Свысока облить грязью «Сплин», исполнявший «Романс» на Красной площади после выборов. Открывать глаза «тайными историями» СССР, что коммунисты были гады, и даже ВОВ, а не только Вторую мировую выиграли американцы. Сосать, прищурившись, мятный леденец и ждать, только ругая и не пытаясь хоть что-то исправить. Мерзко. Тошно.
И подкатывает к горлу комок и душат слезы неизбывной тоски, от чего-то неведомого, что просыпается от взгляда на широкие поля, пьяные луга, зачарованные леса. Родная земля. Здесь чудеса. Здесь леший бродит. Беловодская, китежградская, пряничная Русь. Всегда узнаваемая. Светозарная. Укрытая снегами и туманами, сокровенная, православная. Согретая ясным солнышком, под облаками, что оборачиваются то ангельским крылом, то жар-птицей. Одинаково хранимая Христом, пращурами и языческими богами. Знакомая по стихам и сказкам. С луковками церквей и малиновым звоном. В ней одной скрепят на погостах деревянные кресты, поют июньской ночью соловьи, и так тихо, так покойно, что скорбь сменяется печалью. И только русскому понятно, что за радость пройтись по Невскому в фельдиперстовых, сафьянных сапогах, смазанных маслом, блестящих, хрустящих. Заглянуть в «Казанский», поклониться могиле Кутузова, прищурившись хмыкнуть на «Исакий» и замереть у «Спаса на крови». Ведь все это наше, родное, любимое, знакомое. Всадник, что несется, как самая Русь. Неудержимый, мятежный дух, и бронзовый и медный, и Пушкинский и Екатерининский. Приспособленные под общественные туалеты бункеры фашистов в Петергофе, мол, вот, что мы о вас думаем, вот, чего вы заслужили и заслуживаете.
Пусть спряталась под асфальтом и сталинским ампиром Москва Гиляровского, но есть в ней и по сей день что-то Кустодиевское. Не только памятные таблички остались от Сухаревки и Хитровки, все еще витает русский дух и Русью пахнет. В нехорошей квартире, где мягко светит лампочка под абажуром и играет патефон, забывается о набившейся в железные прямоугольники груде плоти, истекающей потом и злобой. А как описать словами то, что переполняет душу в залах Третьяковки, где с полотен старых мастеров грозят давно почившие монархи. Еще немного и появится синдром Стендаля. Там Иван Грозный убивает своего сына и капает с холста на паркет кровь. Пышут жаром, яркие Малявинские крестьянки. Репин, Васнецов, Брюллов, Саврасов, Айвазовский, Врубель. Царевна-лебедь, Богатыри, Демон и Тамара, Боярыня Морозова, Княжна Тараканова, Царевна Софья, Незнакомка и крестный ход. Троица Рублева, а за нею вся русская культура, непосредственно или ассоциативно связанная. От Тарковского, к великому немому, к «Калине красной», поэзии Золотого и Серебряного веков, декадансу, «Закату над Россией» Блока, «Пчелкам» Тэффи и «Реквиему» Ахматовой, Достоевскому, Толстому, Бунину, Лескову. Все было и все зеркалилось литературой и искусством. И все еще зеркалится. Тупой нож режет колбаску на крышке гроба, с обратной стороны которой, задыхаясь в отчаянии, скребется, ломая ногти Гоголь. В желтом безумии Петербурга Родион раз за разом заносит и опускает топор, не замечая продрогшую беременную Дашу, бредущую сквозь стужу по Петрограду. Подбирая объедки после пикника на обочине, сталкер все надеется отыскать Шар, чтобы счастье было для всех, и никто не ушел обиженным, забывая, что только Суслик вышел живым из мясорубки. В то же самое время Стейнбековская девочка грызет арбузные корки на руинах Сталинграда и неумолимо приближается час быка.
А история?! Спят древние курганы, плывут идолы по Днепру и Волхову. Тянется дым от гарей Раскола. Грезится, видится, как маленький Гриша Распутин нежно целует в щечку Аннушку Вырубову, а в церквях тонкие восковые свечи и иконы кровавыми слезами, оплакивают царскую семью. Приглушенный льется погребальный звон и одновременно с ним, повторяет снова и снова старик Флера из Климовского «Иди и смотри»: «любить, рожать…», глядя на искалеченную, изнасилованную девчонку. И где-то потерянный во времени, стоит танк со свастикой, подорванный конопатым солдатиком, укрытый золотом осенней листвы. А другой танк, уже в девяностые, перемалывает кости, перемешивает с грязью плоть и кровь, в «Чистилище», которое жгло, как огнем, которое показывали, когда над «двухсотыми» еще рыдали матери, обнимая холодный цинк. Страшно. Горько.
Все было. Все есть. Все это наше. Все это мое.
И если любить, то сразу, со всеми ее несовершенствами, гордостью и славой, принимать, такой, какая она есть. С многогранностью, светом и тьмой. Да, порой грезы поднимаются в небо амарантовым туманом, просачиваются сквозь охряные облака, в космическое равнодушие, замерзают и разбиваются о скопившиеся там за века отчаяние и разочарование миллионов тех, кто жил, прозябал, мучился на этой планете. Да, в нашей стране многое сделано через ядрёну вошь и «твою мать»; скреплено капроновыми колготками и тонкой проволокой, но только в наших силах это изменить и исправить, не отстраняясь и не прячась. И почему-то ценить все по-настоящему начинаешь где-нибудь на другом конце шарика, в чужой по духу República Dominicana, наткнувшись на рекламу с экскурсией «ВДВ» и девизом - «Никто кроме нас». И сразу картинка из детства, как купались парни в беретах в фонтане, вывалив туда мешок соли. Конечно, соглашаешься, едешь. Растет чувство сопричастности, собственного национального сознания, ощущаешь себя русским, как никогда раньше. Вилочкой поддеваешь «оливье» с колбасочкой, с морковочкой, под розовое, терпкое калифорнийское вино, тоскуя по абхазским мандаринам и новогодним елкам. Пробираясь по пряным джунглям скучаешь по соснам, по мягкой хвое под ногами и грибному дождику. Картинно грозишь кулаком вечно играющей мускулами и шпионящей за всеми и вся Америке. На берегу Атлантического океана слушаешь «Ласковый май», который никогда не любил, но здесь в чужой стране, такой родной, такой знакомый Юра поет про «розы и морозы». Морозы, и дальше не удержать фантазию, поток образов захватывает, уносит. К узорам на стеклах, к снежкам, засоленным в березовой кадушке. И так сладко, так радостно, что скоро домой, к березам, к полям, к матери, к России.

Автор:
Черный Ирис.

1 комментарий:

  1. Образные пассажи впечатляют! Через тонкие, спонтанные и в то же время необыкновенно осязаемые сравнения рисуется мрачный образ современной действительности, которая, в представлении автора, жестока, алчна, бездуховна. И, как бы это ни было прискорбно, со многим приходится согласиться... И русская литература, да и вся культура, олицетворенная в именах и творениях золотых эпох - да, именно она сильнее и больнее всего переживает те перемены, которые происходят вовне и внутри людей сегодня. Эссе ясно дает понять, что если не начать спасать культуру и умы от разложения, от смешивания с бренным суррогатом современности, в какой-то момент реанимация может уже стать бессмысленной... Поэтому нужно спешить!

    ОтветитьУдалить