Участник конкурса в номинации "Поэзия" Ахматов Алексей.

*   *   *

поэту Вадиму Негатурову,
павшему в городе-герое Одессе
от рук украинских националистов

На прощанье дай пять, пусть молва перемножит на десять,
Пару-тройку всегда про запас оставляя в уме.
Ты исполнил свой долг, ты не сдал им родную Одессу,
Хоть она пребывает покамест в нацистской чуме.


Дай же пять напоследок, история нам выше двойки
Все равно не поставит, за то что проспали урок,
Проморгали страну в девяностых, забросили стройки,
Не вступили на Марс. Лимузин – наш теперь потолок.

Ладно, брат мой, дай пять, уж хоть это-то не разбазарим!
Нам равняться теперь на тебя, собираясь на рать.
Снова степи горят, новых дней подступают хазары.
Наша очередь нынче и некуда вновь отступать.



*   *   *

Откуда мы только не ждали удара,
И были готовы к сраженью, увы,
Нас продали оптом, почти что задаром.
Красивая рыба сгнила с головы.

А мы ведь жалели убогих, патлатых,
Теперь они рвут по живому страну.
Так может их мало сажали в 30-х,
И плохо лечили их в 70-х…
Теперь не стояли на самом краю?


*   *   *

Не брали меня в пионеры
За драки на школьном дворе,
За математичкины нервы,
За вечный прогул на физ-ре,

За неуды по поведенью,
За то, что я был не как все,
А кто-то с прохладцей и ленью
Летел, словно мушка на свет.

Я вредным упорством, как ломом
Судьбу все же переборол,
Но также потом с комсомолом –
Не брали меня в комсомол.

А те, кто без всяких усилий
Вступали повсюду гуртом
В последствии все поносили,
Над всем надсмеялись потом.

Им было, наверное, просто,
Когда они в бизнес влились
И в мутной воде девяностых
Легко от всего отреклись.

Я снова не первый, не в массе,
Я снова от всех отстаю,
И может единственный в классе
За те идеалы стою.


*   *   *

На помойке остывают книжки
Сиротливой стопкой за бачком:
Горький с Фетом, Федин, Пушкин, Пришвин,
В куче «Люди, годы, жизнь». «Разгром»!

Их недавно холили на полках,
Нежно пыль сдували с корешков.
А потом решили – нет с них толку,
И как тех есенинских щенков

Сунули в большой мешок без дрожи
И избавились в конце времен.
Ну кому сейчас потребен Дрожжин,
Это тот, который Спиридон?!

Снег неторопливо засыпает
Слово воплоти, бесценный «Дар».
В третий раз идет на дно Чапаев,
В третий раз сгорает Жанна д Арк.

Ну конечно, все есть в Интернете,
Книжкам цифровым потерян счет.
Только никогда никто на свете
Так как мы их больше не прочтет.

*   *   *

Мне долго ангелы шептали:
«Ты избранный, ты не такой,
Как все. Иди по вертикали,
Мы заняты твоей судьбой.

Пускай здоровьем ты не пышешь,
Не сильный голос пусть, а все ж,
От Бога все, что ты напишешь
И даже что произнесешь»!

И я б, наверно, им поверил,
(Что оставалось, право, мне?)
Когда б ни санитар у двери
И ни решетки на окне.


*   *   *

Тобой недовольно начальство,
Тебе в магазине хамят,
Но все-таки ты не печалься,
Что девы тебя не хотят.

Ведь где-то на дальней планете
За сотни веков световых
Поют твои песенки дети
И взрослые чтят каждый стих.

Ну, если не чтят, то читают,
И в том сомневаться – ни-ни!
Твой творческий путь изучают
Детально в солидных НИИ.

Не веришь подобным известьям?
А зря, ведь в реальности их
Ты мертвый уже лет как двести,
Казненный за эти стихи.

*   *   *

Что Яценюк и Тягнибок,
Кличко и Тимошенко?
Один говнюк, другой убог,
Кликуша и мошенник.

Что земли вверенные им?
Ведь все далось задаром!
Они сдадут спокойно Крым,
И НАТО, и татарам.

МайДаунам вскружил успех
Головушки, но вскоре
Жирафом Мариусом всех
Евросоюз накормит.


О защите русского языка

Да, в древности знавали власть
Реченных слов, а наши чада
Латиницей марают всласть
Лифты, подъезды и фасады.

Ну почему, в конце концов,
Мы на английском помешались,
Когда на языке богов
Друг с другом пращуры общались?

У них ведь даже части тел
Звучат как!.. Посудите сами —
Ведь предок наш устами ел,
Зеницами глядел, перстами

Пот утирал с чела, с ланит.
Сейчас он был бы инороден
Меж нами, как метеорит
Средь корнеплодов в огороде.

Понятно, что они — не мы,
А мы лишь слабое подобье.
Во тьме мы, как сомы, немы,
Глазеем грустно исподлобья.

Слова одалживая у
Романских языков, германских,
Мы бессловеснее Муму,
И молчаливей, чем Герасим

Вот почему мы все в долгах,
Вот почему больны, недобры.
«Мы погибоша, аки обры»,
В чужих растаяв языках.

*   *   *

Пришел с обидой в Божий храм:
«Что делать, вразуми, Владыко,
На службе я страдаю дико,
Начальник мой – ничтожный хам!

Терпеть – еще куда ни шло!
Простить – формально принимаю,
Но одного не понимаю –
Как мне молиться за него?».

Но… пересилил боль в висках,
И бурю подавил сомнений,
И стал на чашечки коленей,
Свою гордыню расплескав.



*   *   *

Они живут в стране, страной
Питаясь, словно черви в груше,
Но ненависть им сушит души
К плоду, что жрут они гурьбой.

Про грязь и гниль наперебой
Твердят, пока их не раскрыли.
А может, все причины гнили
В их деятельности гнилой?!


*   *   *

Кто были до вас, вам теперь не пример!
Вы «рулите» нынче и «жжоте»,
Но рифму забыв и «забив» на размер,
Откуда вы отклика ждете?

Не чувствуя даже намек на табу,
Не ведая норм и запретов,
Швыряя пустые слова в пустоту,
Какого вы ждете ответа?

Живя без цензуры, редактора, без
Потребности рукопись править,
Читателя вашего сами себе
Способны хотя бы представить?


*   *   *

Кто стер население с целого материка,
Покаяться нас призывает, кто работорговлю
Считал за пустяк, кто колонии грабил века,
Дает нам уроки свободы с горячей любовью.

С экранов твердят: все, что создали тяжким трудом –
Плод крови и страха, а не результат вдохновенья.
Но именно те, кто народ оглушает враньем,
Всех громче кричат о невиданном нынче прозренье.

И Грозный у них – параноик, и Сталин – злодей,
Любой собиратель страны хуже тираннозавра.
Но те, кто сегодня поет про былых палачей,
И есть палачи беззащитного нашего завтра.

Итог очевиден – в руинах лежит Третий Рим,
Не пашем, не сеем, жать нечего, армия куца,
Вся наша вина только в том, что поверили им.
Пора просыпаться, пока еще можно проснуться.



Бартер

Ты нашла того, с кем проще,
С кем комфортней и сытней,
Мне оставив ветер в роще,
Неухоженных друзей,

Посиделки до рассвета,
Разговоры о стихах,
И всех девушек на свете,
И всю водку в кабаках.

И за это все в итоге
Ты взяла лишь двадцать лет,
И еще совсем немного,
То, чему названья нет,

То, о чем лишь ветер в роще…
То, чего  ни ржа, ни тлен
Больше не коснутся… в общем –
Равноценен сей обмен.


*   *   *

Как было страну полюбить тяжело,
Когда она в силе и славе
Над частью шестой простирала крыло,
Грозя недовольных ораве.

Когда о стихах шел кругом разговор,
Вверх лезла доходов кривая,
Как было из дому не вынести сор,
Отчизну за дело ругая?!

И как невозможно ее не любить,
Когда закрома и карманы
Пусты и ленивый лишь не бередит
Ее незажившие раны.


Советы северянину,
вернувшемуся из Крыма

Проглатывая аспирин,
Ложась в свою кровать,
Ты будешь в шорохе перин
Ночной прибой искать,

Волны сиреневый мохер
И южных звезд полет.
Но над тобою тьму торшер
По зернышку клюет.

Взлетит минутной стрелки бровь
И снова упадет.
Бесшумно теплая, как кровь,
В серванте пыль течет.

Диван стоит, как котлован,
Продавлен и угрюм.
Доверься сумерек волнам
И полезай-ка в трюм

Глубокий, что в тебе самом,
Найди в нем Макса дух,
Хруст мидий, ветерок с дымком
Из коктебельских бухт,

Пыль скал, медузы холодец —
И только лишь тогда
Из уха выйдет наконец
Соленая вода.


* * *

Эвксинский понт. И мы проходим с понтом
Вдоль кромки моря, взяв на абордаж
Девиц, что покидают дикий пляж
Последними. Туман над горизонтом.

И мидии шуршат по валунам.
Когда откатывают волны. Море злится.
Тут греков зачеркнули византийцы,
Что видно по истлевшим черенкам.

А впрочем, на одной здесь глубине
Находят пацаны, измазав лица,
Зерно турецких нуль и пули фрицев,
Так перетасовалось все в земле.

И небо гладкое уже почти померк-то.
По звездам отцентрован кипарис,
Просыпай горсткой Херсонес, как рис.
По берегу всему неравномерно.

И мы идем, вступая в перепалку
Друг с другом. Тень полощется у ног.
И море, словно фрезерный станок,
Вращается, обтачивая гальку.

Но сам процесс не разглядеть за мраком.
И, не опровергая перспектив.
О нас свои иголки затупив,
Сошлись лучи всех маяков и знаков.

* *   *

С тоскою Робинзона Крузо
Смотреть, как крошится волна.
Сиреневый кристалл медузы
На скользком блюдце валуна

Как зеркальце, и в нем мигают
Два маяка, что вдалеке.
Мочалки водорослей тают.
А крабы лапой на песке

Доказывают теоремы.
И волны чередою спин.
Как греков гордые триеры,
Идут на старый равелин.

Блуждает солнцу коридором
Чугунных туч. Пора домой.
И небо тяжко спорит с морем,
Макнув в него свой грунт сырой.

Пора домой. Закат все ниже,
Кузнечики снуют везде.
Весь Херсонес как маслом брызжет
И скачет на сковороде.

Домой. Яиц три штуки надо
В долг у соседки попросить
И скорлупы вдруг ощутить
С базиликой и колоннадой
Помимо воли связей нить.

      *   *   *

Букву «Ц» дробит цикада, звезды упадают в вереск,
И вода в камнях холодных ракушками шелестит.
Крабы, словно луноходы, выбираются на берег
И по гальке мягко едут на колесах на шести.

Это древние останки внеземных цивилизаций,
Кибернетика с клешнями, механический волчок.
Умер их собравший гений, стал звеном реинкарнаций,
А игрушки все гуляют, срок завода не истек.

Ночью пляж совсем безлюден, только фантики и пробки.
Их сканирует без смысла пучеглазый аппарат.
Безнадежно раздаются позывные в круглой рубке,
Их никто принять не в силах...
                                                 космос пуст...
                                                              безбрежен мрак...