Поле Куликово…
Стонала Русь, костры дымились,
свистели плети и с Востока,
все новые, новые орды катились,
сметая безжалостным оком,
все то, что растет и щебечет,
все то, что живет и поет,
через грозные шумные сечи,
все русское быстро умрет.
Так молвил воитель мохнатый,
оставив широкий аркан,
и с войском мчался Хан Батый,
как раньше скакал Чингисхан.
Текло томительное время,
лилася кровь, на все родная,
и, проклиная злое семя,
вдруг кто-то вскрикнул: «Я ведь знаю,
ворога одолеть мы сможем,
едва лишь силы приумножим,
и воедино соберем,
все земли под одним крылом».
Так молвил Дмитрий, князь московский.
И по наследу от отцов
стал воинов готовить ловких
и ждать гонцов со всех концов.
Москва – в то время град не стольный,
и содрогнулася невольно
при виде войска, что стекалось
под знамя князя из Москвы,
то знамя в вольности плескалось,
и вновь заря уж занималась,
и руки воинов сжимались,
вокруг упругой тетевы.
Бежал спокойно тихий Дон,
в лугах роса уж занималась,
и кругом войск кольцо сжималось,
под мелодичный перезвон.
Князь, хоть выглядел усталым,
широким жестом пожелал успехов
всем непривыкшим к воинским потехам.
Стал в первые ряды дружины,
чтоб лихо кинуться лавиной,
когда придет минута боя,
пройти по ворогу браздою,
но все же впредь тем зашел к Боброку,
чтоб он не поспешил до срока.
Стальная плотная стена,
повсюду запрудила поле,
да здесь высокая цена –
быть или не быть Руси на воле?
Напротив разноцветной лавой
раскинулась вдали орда,
увеянная бранной славой
не знала промахов тогда.
Мамай полки татар возглавил,
он бывший темник, но не князь.
Потомков Бату обезглавил,
втоптал соперников всех в грязь.
Вот потрубили трубы поединок,
надменный сотник Челубей,
желает чьих-нибудь поминок,
умеет убивать людей.
Фигура мощна, конь играет
под горделивым седоком
и в такт копытом отбивает –
он с шумом брани уж знаком.
Соперник вышел, но не воин,
Инок тут вышел Пересвет,
он тих, задумчив и спокоен,
в очах военной прыти нет.
Помчались кони в дикой скачке.
Скрестились копья, латы, биты
и оба всадника упали,
упали на землю, убиты.
Тот час помчалася лавина
визжащей тысячной толпой,
но арбалетная кручина
встречает всадников стеной.
Стена из тысяч стрел каленных
пронзила небо все вокруг.
То горький опыт умудренных
московских лучников ученых
остановил мохнатых вдруг.
Но вот сошлись стена с стеною,
и все слилось в единый гул,
тут конный, пеший мерился с ордою,
вот где для силушки разгул.
Рубились зло и непристанно,
не ясно было кто кого,
откуда трупов тесно стало
и кровь рекою в Дон стекала,
и стал он в самом деле алым.
У многих, у многих шелома не стало,
кому коня не доставало,
а многих уж давно не стало.
Но сколько скинуть не пытались,
все ж стойкими бойцы остались.
И все же центр отступал,
спускаясь к Дону понемногу,
противник радостно визжал.
Но вылетела тут подмога –
Боброк из рощи, что под боком,
стремительно как вихрь напал,
он как всегда не оплошал и тыл татарам разметал.
Монголы недоумевали –
они таких еще не знали,
бойцов, что были тверже стали и тысячами умирали.
«Скорее в степи, прочь отсюда!
Здесь сеча зла и будет худо!»
Во след погоня увязалась
и только сумерки спускаясь
позволили удрать чуть малость.
Костры зажглись, как в церкви свечи,
и тускло поле освещали,
где после лютой долгой сечи
оставшихся в живых считали.
Травы не видно, лишь местами,
она виднелась, а кругом без счета груда тел лежали:
гора горой, на холме холм.
И вдруг раздался крик: «Нашли!
Под руки князя понесли,
он без сознания лежал
и тихо бредил и стонал.
Из левого стального бока
кривой кинжал об нем играл».
В устах вопрос: «Мол, где Боброк?»
«Я, княже, здесь. Врагам урок преподал, глянь-ка на траву!»
Улыбкой взор вдруг осветился,
ну, слава Богу, Русь жива.
Тремя перстами окрестился
и тихо молвил – «В путь пора».
Под колокольный перезвон Русь воскресенье отмечала,
но то начало наступало и долго пламя полыхало и вся земля окрест дрожала, когда коварная Орда, известной подлости верна, внезапным смерчем налетала и отступая вспоминала про Дон, что был когда-то алым.
Стонала Русь, костры дымились,
свистели плети и с Востока,
все новые, новые орды катились,
сметая безжалостным оком,
все то, что растет и щебечет,
все то, что живет и поет,
через грозные шумные сечи,
все русское быстро умрет.
Так молвил воитель мохнатый,
оставив широкий аркан,
и с войском мчался Хан Батый,
как раньше скакал Чингисхан.
Текло томительное время,
лилася кровь, на все родная,
и, проклиная злое семя,
вдруг кто-то вскрикнул: «Я ведь знаю,
ворога одолеть мы сможем,
едва лишь силы приумножим,
и воедино соберем,
все земли под одним крылом».
Так молвил Дмитрий, князь московский.
И по наследу от отцов
стал воинов готовить ловких
и ждать гонцов со всех концов.
Москва – в то время град не стольный,
и содрогнулася невольно
при виде войска, что стекалось
под знамя князя из Москвы,
то знамя в вольности плескалось,
и вновь заря уж занималась,
и руки воинов сжимались,
вокруг упругой тетевы.
Бежал спокойно тихий Дон,
в лугах роса уж занималась,
и кругом войск кольцо сжималось,
под мелодичный перезвон.
Князь, хоть выглядел усталым,
широким жестом пожелал успехов
всем непривыкшим к воинским потехам.
Стал в первые ряды дружины,
чтоб лихо кинуться лавиной,
когда придет минута боя,
пройти по ворогу браздою,
но все же впредь тем зашел к Боброку,
чтоб он не поспешил до срока.
Стальная плотная стена,
повсюду запрудила поле,
да здесь высокая цена –
быть или не быть Руси на воле?
Напротив разноцветной лавой
раскинулась вдали орда,
увеянная бранной славой
не знала промахов тогда.
Мамай полки татар возглавил,
он бывший темник, но не князь.
Потомков Бату обезглавил,
втоптал соперников всех в грязь.
Вот потрубили трубы поединок,
надменный сотник Челубей,
желает чьих-нибудь поминок,
умеет убивать людей.
Фигура мощна, конь играет
под горделивым седоком
и в такт копытом отбивает –
он с шумом брани уж знаком.
Соперник вышел, но не воин,
Инок тут вышел Пересвет,
он тих, задумчив и спокоен,
в очах военной прыти нет.
Помчались кони в дикой скачке.
Скрестились копья, латы, биты
и оба всадника упали,
упали на землю, убиты.
Тот час помчалася лавина
визжащей тысячной толпой,
но арбалетная кручина
встречает всадников стеной.
Стена из тысяч стрел каленных
пронзила небо все вокруг.
То горький опыт умудренных
московских лучников ученых
остановил мохнатых вдруг.
Но вот сошлись стена с стеною,
и все слилось в единый гул,
тут конный, пеший мерился с ордою,
вот где для силушки разгул.
Рубились зло и непристанно,
не ясно было кто кого,
откуда трупов тесно стало
и кровь рекою в Дон стекала,
и стал он в самом деле алым.
У многих, у многих шелома не стало,
кому коня не доставало,
а многих уж давно не стало.
Но сколько скинуть не пытались,
все ж стойкими бойцы остались.
И все же центр отступал,
спускаясь к Дону понемногу,
противник радостно визжал.
Но вылетела тут подмога –
Боброк из рощи, что под боком,
стремительно как вихрь напал,
он как всегда не оплошал и тыл татарам разметал.
Монголы недоумевали –
они таких еще не знали,
бойцов, что были тверже стали и тысячами умирали.
«Скорее в степи, прочь отсюда!
Здесь сеча зла и будет худо!»
Во след погоня увязалась
и только сумерки спускаясь
позволили удрать чуть малость.
Костры зажглись, как в церкви свечи,
и тускло поле освещали,
где после лютой долгой сечи
оставшихся в живых считали.
Травы не видно, лишь местами,
она виднелась, а кругом без счета груда тел лежали:
гора горой, на холме холм.
И вдруг раздался крик: «Нашли!
Под руки князя понесли,
он без сознания лежал
и тихо бредил и стонал.
Из левого стального бока
кривой кинжал об нем играл».
В устах вопрос: «Мол, где Боброк?»
«Я, княже, здесь. Врагам урок преподал, глянь-ка на траву!»
Улыбкой взор вдруг осветился,
ну, слава Богу, Русь жива.
Тремя перстами окрестился
и тихо молвил – «В путь пора».
Под колокольный перезвон Русь воскресенье отмечала,
но то начало наступало и долго пламя полыхало и вся земля окрест дрожала, когда коварная Орда, известной подлости верна, внезапным смерчем налетала и отступая вспоминала про Дон, что был когда-то алым.
Комментариев нет:
Отправить комментарий