Предисловие.
Если ты ожидаешь от этого рассказа увеселительного времяпрепровождения, которое не существенно повлияет на твоё мировоззрение, то даже не стоит приступать к прочтению. Не хочу быть причиной твоего разочарования, ведь и без моего участия его в этом мире предостаточно. Не так ли?
Пожалуй, Друг мой, Ты бы смело возразил мне, мол, не все же невезучи на везение и удачливы на неудачи? И правда, лукаво соглашусь я, именно лукаво. Ведь знаю, что Ты бы непременно возразил мне только в том случае, если бы не покупал объёмистую пачку чипсов, а потом, открыв, находил её полупустой. Или, влюбляясь в обаятельную девушку, через полгода не находил бы Себя у друга в гостиной пьяным в хлам, пишущим ей СМС в два часа ночи, с исковерканным подсказчиком Т9 текстом: "Я не рагу без тебя".
И всё бы ничего, если бы поутру Тебя не находил друг висящего в петле. Тебя в его ванной, где Твои ноги болтаются над собственными экскрементами, язык вывален, а из глаз вместо слёз сочится свернувшиеся капли крови от лопнувших капилляров. Как же: плачьте по мне, хотел красиво уйти из жизни. Где романтика? Увольте! Хер тебе — только хардкор и мясо, дерьмо и кровища. Мрачная картина. Её бы делал немного абсурдной, но объяснял многое, ответ от Твоей любимой, на растрескавшемся экране телефона, рядом с Тобой. Кратко и сухо: "Это хорошо". Какое нелепое совпадение, какая досада.
Ты бы возразил мне, но Твой друг, увидев это, испугался бы не за Тебя, а за то, что он скажет полиции. Ещё и пол отмывать половину дня, а эта морока с похоронами! Какой галстук надеть? У него же нет чёрной рубашки! Какие слова подобрать Твоим старикам в сожаление, как же он их не любит. У Твоего отца изо рта пахнет Твоим трупом, как с ним беседовать? но обычаи есть обычаи. Да и в лоб целовать покойника не гигиенично. Столько разочарований, знаешь.
И всё бы ничего, ведь у Тебя ещё не было этой чёртовой бестии, что придёт к Тебе на похороны надушенная подарком от Твоего соперника, и друг ещё делает вид, что Твой сувенир на его День рождения (компакт-диск не с его, а с Твоей любимой группой) не передарен им соседу.
Смело возражай! Ещё этого не стряслось. Жить можно, унывать не стоит. Жить, как живёт мальчик лет двенадцати, который умрёт от рака лёгких. Не унывай, пока что он прикуривает свою первую сигарету. Нужно жить, жить как живёт юная девушка, что умрёт от передозировки в притоне, работая уличной девкой за дозу. Пока что не унывай, у неё ещё не провалены экзамены в театральный институт. Да и порноактрисы, тоже актрисы. Ведь все маленькие принцессы грезят о синематографе. Ты далёк от этого, Друг, живи и радуйся, но эта чёртова полупустая пачка чипсов, как бы говорит: "Парень, Тебя жестоко обманут, не верь своим ожиданиям. Мир не такой, каким Ты его воспринимаешь."
О чём это я? Тебе не понравится мой рассказ. Всё верно: я начинаю твоё очередное разочарование.
Часть первая.
Светлая, прямоугольная комната, с потолком цвета помятой фольги, производила гнетущее впечатление, будто некуда спрятаться от света, чтобы лежать, как зимою картошка в тёмном уголке, обретая покой. Правда, производить впечатление было не на кого — Отто Ван Дилан лежал без чувств, на неком подобии кровати. Она была приятного пастельного цвета, не совсем мягкой, но удобной. Изогнутый матрас принимал форму спины. Видать, хозяин данного помещения большой ценитель комфорта.
Источники яркого, но мягкого, не слепящего освящения прогрызались точками и полосами то из поверхности стен, то свисали с потолка, то выглядывали из укромных местечек, отличавшихся необычными формами мебели. Всё было каким-то причудливым, но самым удивительно-странным казалось то, что в комнате на месте для окон не было окон. Лишь похожее на панно, с ежесекундно меняющимися картинами жалюзи на прямоугольнике одной из стен.
— Где я?! — Прокричал осипшим голосом очнувшийся Отто.
В комнату вошли.
— Мистер Ван Дилан, как вы себя чувствуете? — Произнёс один из двух вошедших мужчин, тех, что были в светлых облачениях, отдалённо напоминающих костюмы пловцов.
— Какие-то странные люди. Кто они? — Решил было Отто, как один из вошедших продолжил.
— Зовите меня Доктор Мюллер, а это профессор Йонс Экхман. — Почтенного возраста, подтянутый, седовласый господин вежливо поприветствовал Ван Дилана пожатием руки. Сзади вошедших стоялая юная, стройная женщина лет двадцати шести, с золотыми волосами и миловидными чертами лица.
— Где я?! — Настоятельно переспросил встающий с кровати.
— Лежите, лежите, вам ещё рано подниматься.
Голова "налилась свинцом", ноги онемели, и Отто присел.
— Пожалуй, вы правы, Доктор. Что со мною?
— Не волнуйтесь вы так, мы вам поможем — Улыбнулся профессор.
— Какой сегодня год, месяц? Ваше любимое блюдо? Расскажите нам всё, что вы помните. Нам необходимо понять, что с вами произошло?
Отто насупился, отёр ладонью правой руки, надбровные дуги, зажмурился на мгновение и тяжело вздохнул.
— Мне бы самому понять, что произошло.
— Давайте вместе разберёмся в этом. Не для этого ли мы и собрались? — Добродушно подытожил серьёзный доктор Мюллер. Женщина что-то записывала.
— Не давите, ему сейчас и без того непросто.
— Похвально, фрау Эмма. Вы, как никто другой из нас, правы. — Ответил очаровательной коллеге доктор. Он был обходителен и вежлив.
Вошедшие вальяжно развалились в креслах напротив пациента, и один из них изрёк.
— Малый консилиум научно-исследовательского института пятого округа к вашим услугам. Начните по-порядку. Мы вас внимательно слушаем, герр Отто.
— Я Отто Ван Дилан, уроженец маленькой деревушки в Лотарингии. Оттуда родом, где ещё растут старинные, высокие каштаны вдоль главной улочки. В детстве, мальчишками, мы их жарили, сидя у костра. Вы когда-нибудь пробовали жаренные каштаны? — На миг отвлёкся Ван Дилан — Уверен, что нет. Хорошие времена были: лазали по оврагам, прыгали с гаражей. А теперь всё прошло, как дуновение, как пшик, будто ничего и не было, одни воспоминания. Мне двадцать семь лет. Подумать только, двадцать семь. — Задумался Отто, потирая двухдневную щетину.
— Когда вы родились? — Сухо переспросила женщина.
— Постойте, это всё настолько важно? Если нужно, прочтите в моих водительских правах. Или вы настолько плохо читаете, доктора-учёные? — Пациент с досадою и неким подобием утомлённой ухмылки развёл руками. Ему верно было невдомёк для чего такие расспросы. — Семьдесят восьмого года я. Тысяча девятьсот семьдесят восьмого, шестого февраля. Шестое февраля идёт вслед за пятым, учтите. Ещё я кто-то там по знаку зодиака, а по жизни человек. Запишите, девушка: Че-ло-век. С большой буквы. Вот так. — К изумлению Отто, женщина производила вид, будто записывает каждое им произнесённое слово. Чудаки.
— Чем вы увлекаетесь, род занятий, хобби. Вы ещё не рассказали нам про ваше излюбленное блюдо. Это каштаны? Продолжайте. — Перебил учтиво Мюллер, и тут же, немедля, Отто продолжил повествовать собравшимся свою автобиографию.
— Я простой голландец, в третьем поколении живущий в Германии, по профессии электромонтажник. Работаю в фирме дяди моей гражданской жены, в девичестве Лилиана Дюнкерк. Она бельгийка. Да, бельгийка. Мы давно не можем завести детей, это нас сплачивает. Ей, по-видимому, жаль меня, а мне её. — Будто бы сам себя уверяя в этом, рассказывал сидящий на кровати.
— Мы с нею познакомились на пивном фестивале в Баварии, лет пять, или шесть тому назад. Она была хороша, чертовка! Чего стоит один только вид её сиреневого платья с широким декольте, завитушек в волосах и цвета неспелых слив взгляда, голубовато-синего. Уверяю вас, я сразу потерял свой ум.
Живём мы с нею, не так чтобы душа в душу, но у нас уютный двухэтажный домик. Знаете, такой город Штутгарт, в Патагонии. От нашего дома открывается прекрасный вид на пойму Рейна. Ох, старик Рейн. Сколько ты повидал на своём веку? — Вздохнул Отто пересев с одного края кровати на другую. — Если бы не служба в Бундесвере и командировка во Вьетнам, то всё было бы почти идеально. Я бы не пропустил время, когда наш с Лилиан сынишка пошёл в садик, как он учился говорить, ходить. Первое "папа". Чёртова война! Вас устраивает такая биография? Я теперь могу идти домой, господа-хорошие?
— Отнюдь. Не смущает. — Сидящие напротив отвечали говорящему. — Она должна смущать вас, Вас, наш дорогой друг. Ведь как мне подсказывают, Патогония в Аргентине. Бундесвер не участвовал в войне во Вьетнаме, что была до вашего рождения. И как вы могли пропустить взросление сына, которого никак не могли завести, с Лилиан Дюнкерк - главной героиней романа Ремарка "Жизнь взаймы"? Надеюсь, вы понимаете, что и Штудгарт стоит не на Рейне. В какой же дом вас отпустить нам прикажете? — Подытожил седовласый профессор, опрокинув мимику Ван Дилана в шок.
После чего Отто смог произнести только одну фразу.
— Я любил шницели с ячменным пивом, шницели, что готовила Лилиан. — На пару минут в комнате воцарилась мёртвая тишина.
— Какой прелюбопытнейший случай, но мы вам непременно поможем, милейший. — Прервал паузу Доктор Мюллер. Его слова звучали мало обнадёживающими, но и они были, как подпорки для прогнувшейся под тяжестью собственных плодов, старой, изъеденной гнилью яблони. Именно таким ощущал себя разум Ван Дилана: прогнувшимся под тяжестью плодов своих фантазий, которые ещё пять минут назад казались ему столь реальными, и вот его разум стал изъеден и стар.
— Да-да-да. Можете даже не сомневаться, герр Отто. Наши возможности колоссальны. — Сострадательно добавила фрау Эмма.
Во взгляде Ван Дилана проблеском мелькнул еле уловимый уголёк надежды.
— Надеюсь это правда, а не мои фантазии, но я читал в каком-то журнале, что нынешняя медицина, да и наука в целом, шагнула далеко вперёд. О, если вы сможете мне помочь, я буду по гроб жизни вам бесконечно признателен.
— Нынешняя наука и правда ушла далеко вперёд, — ухмыльнулся профессор, добавив с некой толикой серьёзности, — но ещё не мало предстоит, чтобы "дойти" туда куда мы - учёный люд ведём Человечество.
— Вы правы, правы доктор. Ведь вы доктор? — Обратился Отто к перебившему его.
— Скорее исследователь, но в некотором роде да, будь по-вашему - я доктор.
— Так вот, герр Экхман, к примеру мой сосед, уж не знаю истинны ли мои воспоминания, но он долгое время болел язвой желудка. С юности его безуспешно лечили, то один врач, то другой назначали разные методики и диеты. Причитали, что у него эта хворь от нервов, от острой пищи (которой, к слову, Густав любил набить брюхо), лечили-лечили и всё безуспешно. И не поверите, пару лет назад, некий учёный муж, сделал открытие, что причина язвы желудка вовсе не неправильное питание, или систематические стрессы, но банально - инфекция. Да-да инфекция! То ли, "хелико бактера", то ли "хэлк бактера". Непривычное нашему слуху название. И что бы вы думали, пропил он курс антибиотиков и здоров как бык. Ест, что душе угодно, чему искренне рад. А сколько лет его мучили врачи. Врачи, они как древние брадобреи, утверждают, что могут помочь, мучают-мучают, а потом хвать и оказывается совершенно не так врачевать надо было. Про лоботомию и прочие варварства медицины я и упоминать страшусь. — Отто Ван Дилан перешёл на громкий шёпот и вкрадчиво добавил — Вы, уж пожалуйста, не уподобляйтесь им.
Сделал небольшую паузу и как ни в чём ни бывало подытожил.
— Как же хочется кушать. Как я понимаю, я тут не на пару часов? Когда обед?
— Я как знала, — вмешалась фрау Эмма, — обед уже несут.
В ту же секунду открылась входная дверь, и в помещение вошёл рослый юноша в синеватом костюме, с керамическим подносом в руках. Он прошествовал до кровати, возле которой стояло нечто напоминающее прикроватную тумбочку. Молча положил поднос и удалился.
— Верно медбрат. — Подумал Ван Дилан.
На подносе румянился, сочный шницель, от одного аромата которого громко урчало в животе. Подле него стоял бокал со вспененной жидкостью, запахом и насыщенным цветом, напоминающая нефильтрованное светлое пиво. Отто не верил своим глазам, но и пара жаренных каштанов, с вкраплением угля и сажи, и приятным запахом костра, тоже лежали на подносе, в котором отражался потолок цвета мятой фольги.
— Вот это я понимаю - уход. - Добавил ошеломлённый пациент.
Герр Мюллер, как мантру повторил ещё раз.
— Мы вам непременно поможем.
— Приятного аппетита. — И герр Йонс Экхман, вслед за коллегою, поспешил отличиться воспитанностью.
Всё как полагается: и вилка, и нож были под рукой. Отто Ван Дилан с неимоверной жадностью приступил к трапезе, будто он не обедал целую вечность. Кусок, ещё кусок. И всё бы ничего, но когда дело дошло до выпивки, обнаружилась досадная штука: в бокале плавали щедро всыпанные, сырые ячменные зёрна.
Отто, отпив, поперхнулся
— Что это?!
— Но вы же любите пиво с ячменём? - Донёсся взволнованный голос сидящей поодаль ото всех светловолосой женщины. Она явно замешкалась. Отто обратил на неё свой взгляд и хотел было попросить стакан воды, недоумевал от такой оплошности. Мол, сырой ячмень в пиве, ах-ах. Кому скажи, не поверит. Но, на мгновение опешив, резко вскочил, обронив поднос, в одной руке его была вилка, в другой посеребрённый нож.
Губы женщины не шевелились, но она говорила.
— Что-то не так? — Спросил профессор.
Отто стал пятится, пока спиною не упёрся в панно, мерцавшее разными картинами.
— Я только заметил, что слышу ваши речи, но ваши губы остаются без движения. — Отто объяла холодящая душу дрожь, по спине, как тараканы, проползли мурашки. Пятится было некуда. Его собеседники встали, их движения были плавные и пугающие. Они становились всё ближе и ближе.
— Мы вам поможем. — Звучало как заклинание. — Не волнуйтесь.
Панно упало, негромко звякнуло и потухло. Запахло горелым.
Пациент нервно отдёрнулся, и обернулся. Пред его лицом был квадратный иллюминатор, в котором виднелись очертания небесных тел и рукотворных, и нет. Что-то мигало в темноте его глуби.
— Мы вам поможем. — Опять это "мы вам поможем" звучало за его спиною.
В мыслях Ван Дилана промелькнула вся его выдуманная и невыдуманная жизнь, со всеми телешоу и дешёвыми сериалами про инопланетян.
— Всё встаёт на свои места — Подумал Отто. — меня похитили, стёрли память, что со мною будет. Зачем я инопланетянам, для опытов? — Мысли разрывали его сердце биением и чувством страха.
— Не волнуйтесь. Мы люди. Мы вам поможем. — Донеслось в последний раз и чья-то рука упала на плечо Ван Дилана.
Он рефлекторно обернулся. Удар.
Рядом стоял с добродушной улыбкой профессор Экхман.
— Вы люди? — Растеряно переспросил пациент, его дрожащая рука сжимала трапезный нож, что вонзился прямо в сердце профессора.
— Как же больно, — посмотрел на своё нелепое ранение Йонс Экхман. И добавив, — сейчас четыре тысячи триста шестьдесят седьмой год от Рождества великого Галилеянина, — пал замертво.
Женщина закричала на непонятном языке, губы её наконец-то зашевелились. С ножа капала кровь.
Часть вторая
Когда из помещения, двумя вошедшими роботами, многим напоминающими людей, было спешно вывезено на летающих, как бы на магнитной подушке, носилках, тело профессора Экхмана, герр Отто обронил нож. Странно, его никто не арестовал, не бросил на пол скрутив руки за спиною, или испепелив каким-нибудь оружием, будущего вроде лазера, не бранил последними словами. Все были обеспокоены тем, что в каком-то эксперименте, что-то пошло не так. В свою очередь, Фрау Эмма, немного успокоившись, поправила за ухом какой-то микроприбор, напоминающий маленькую клипсу и снова заговорила на понятном Ван Дилану наречии.
— Мы понимаем вашу обеспокоенность. И смею заверить, что принимаем все необходимые меры. — Со строгостью посмотрела на доктора Мюллера и сделав кивок головою, как бы откланявшись, размеренным шагом покинула помещение. Планшет с записями остался у неё.
— Полагаю многое прояснилось, но ещё большее требует прояснения. Присаживайтесь, герр Отто. — промолвил в меру спокойным и рассудительным тоном доктор Мюллер.
— Мы проводим эксперимент. — Он под руку проводил дрожащего пациента на кушетку, что стояла поодаль от иллюминатора и нам уже знакомой кровати. Отто робко присел.
— Над кем эксперимент?
— Над вами, герр Отто.
— Почему именно надо мной, чем я примечателен?
— Вы меня неверно поняли, — добавил доктор, — над вами, над людьми древности.
Мы изучаем ваш образ жизни, культуру. Поведение в разных ситуациях. Нам любопытен ваш менталитет. — доктор Мюллер плавно жестикулировал, потом достал некое подобие ручки, на конце которой светился лазерный луч вместо чернил, тонкую керамическую пластину, и добавил. — Не изумляйтесь, я отмечу время продолжения нашей беседы.
— Вы создали машину времени, как я очутился тут? И почему именно я? Я простой электромонтажник, ничего путного, кроме пошлых историй завсегдатаев пабов, вам поведать не смогу. Ни о культуре, ни о чем бы то ни было другом, что вас интересует. Верните меня домой, пожалуйста! — Ван Дилан на пару мгновений сделал сердобольное выражение лица, но заметив, что улыбка не спала с ямочек на щеках доктора, дополнил недоумевающе. — И чем же, столь развитой цивилизации как ваша, стали так интересны "люди древности", даже не привычно о себе помышлять как о древнем человеке, но всё же, доктор, чем?
— Машина времени! О, это и в наши времена ещё только мечты и удел для писателей фантастов. — оппонировал собеседник. — Конечно, доказано, ещё в "бородатом" три тысячи семьсот шестьдесят пятом Френсисом Ли-Нгуеном, доктором физических наук, что время — это материя, но мы до сих пор не научились её отматывать назад, или вперёд. Извините, что говорю с вами не научными терминами, вам они будут непонятны, как птичий язык.
Кстати, о птичьих языках: наши технологии позволяют, каждому кто подключён к системе, понимать все языки что известны людям. Это так сказать, если бы вашего века Интернет был подключен напрямую к мозгу каждого человека. В свою очередь, в который вживили с колоссальным объёмом памяти флэш-карты. — Доктор перекинул ногу на ногу. — Понимаете о чём я толкую? Получается некого рода телепатия. Любой язык, любая информация и всё всегда "под рукой", как бы сказали древние.
— Для чего вы тогда записываете? — скабрезно перебил Ван Дилан.
— А вы наблюдательны. Похвально-похвально. — доктор Мюллер отложил ручку и планшет, встал из удобного кресла и подойдя к иллюминатору, что-то там разглядывая, как бы философствуя добавил. — Тупой карандаш лучше острого ума. Любая система может дать сбой и вся информация будет утеряна. Мы научены горьким опытом вашей погибшей цивилизации, уважаемый Ван Дилан.
— Погибшей? Вы так и не сказали откуда я. — любопытствовал пациент.
— Всему своё время, герр Отто, всему своё время. — Мюллер то любовался видами космоса, то отвлекался на Отто. Взгляд и речь его были рассудительны и мудры.
— Мы так сказать, исследуем причины, которые заставили ваших собратьев уничтожить мир, в котором вы жили. К сожалению, после ядерных зим две тысячи сто шестидесятых, мало чего осталось. В частности, неповреждённых радиацией цепей ДНК в клетках погибших, но мы нашли ваши образцы и воссоздали вас целиком. О, нет, не подумайте это не банальное клонирование из клетки в эмбрион и далее. Это научный прорыв! Мы воссоздали вас целиком из одной клетки вашего мозга. Полностью, с тем же нейронным путём в сером веществе, а значит с теми же воспоминаниями. Разумеется, радиация не прошла бесследно и генетический принтер, не смог скопировать вас в точности, от того и путаница в ваших воспоминаниях, но и это прорыв в науке. — Герр Мюллер подошёл к Ван Дилану, нагнулся к нему и глядя прямо в глаза произнёс. — Вы бесценны!
У Ван Дилана пересохло в горле. Наклонившийся снова блеснул своими ямочками на щеках, отошёл. Он явно был в превосходном настроении. И будто бы и не было ножа в сердце профессора.
— Странные люди. — подумал пациент, внимательно слушая рассказ того, кто мог пролить свет на происходящее вокруг.
— Бесценны. Да-да, именно так. С помощью вас мы поймём, как не допустить повторения трагедии. — Мюллер насупился. — Тогда выжило не более пары сотен тысяч человек. Кто где, кто в бункерах, кто в пещерах, кто в рудных шахтах. Многие умирали от облучения. Сползала кожа, выпадали зубы, волосы. Рождались дети с немыслимыми уродствами, не подумайте, не монстры, хуже. Кто без глаз, кто с двумя головами. Каково родителям видеть, как мучается их ребёнок, вы представляете?! Многие умирали, очень многие. Страшная трагедия, проклятая война. Многие виды животных и растений, рыб и насекомых навсегда исчезли с лица земли. Вирусы и грибы мутировали, начались страшные эпидемии, среди тех, кто выжил, после ядерного апокалипсиса. Тогда наши предки, прячась от радиации в шахтах и везде где придётся, поклялись никогда, слышите ни-ко-гда не воевать друг с другом.
— Разве возможно не воевать? Ведь столько противоречий, национальных, социальных, политических разногласий. Один хочет жить за счёт другого, а другой с этим мириться не желает, или даже на бытовом уровне, на уровне ячеек общества, одна семья богата, другая нет, зависть и вражда. Войн и борьбы избежать невозможно. — перебил Отто.
Доктор Мюллер потряс пальцем перед собственным носом и добавил.
— Вот, ваш менталитет. Видение мира глазами древних людей. Сынов примитивного, варварского мира. Именно он весьма нам интересен для изучения. Интересен, как биологу опасный вирус. Понять, и обезвредить. "Сделать вакцину", если можно так сказать.
Вот смотрите, уважаемый Ван Дилан, любая война — это борьба, борьба за что-то... Верно?
— Разумеется, за ресурсы.
— А что такое ресурсы? — Отто с любопытством слушал говорящего.
— Ресурсы — это дома, механизмы, инфраструктура, плодородные земли, руды и запасы, а самый ценный ресурс — это человек. Его время, труд, мысли. Сколько он может сделать полезного, если ему просто не мешать, не мешать, а лучше помочь, но вдруг поссорился кто-то с кем-то и война. И вот, люди, из-за нехватки ресурсов, развязавшие её, рушат города, отравляют природу, губят миллионы жизней таких же людей, как и они. Безрассудство. Не считаете?
Рано, или поздно наступает перемирие, и все эти несчастные калеки остаются на руинах, пропитанных горем и разбитыми надеждами, надеждами на жизнь лучшую. И эти несчастные, с неугомонным рвением, начинают отстраивать, то ради покорения чего и враждовали. Отстраивают, потому что удел человека созидать, а не рушить. Но, по злой иронии собственного безрассудства, о котором я упоминал, восстанавливают мир для новой войны. Круг замыкается.
Даже у преступности корень лежит в нужде. Дайте человеку то, что он желает и не будет вражды и зависти. По крайней мере, её станет меньше, как и следствие зависти и вражды - преступлений.
Как вы не могли понять, что враг человека, не человек. Враг Человечества — это нужда. А нужда — это болезни, старение, смерть, тяжёлые условия труда, низкая его производительность. — Доктор Мюллер увлечённо разглагольствовал, глаза его "горели". — В ваше время сотни миллионов людей голодали, жили без крыши над головой. Вы не умели лечить эффективно практически не одну болезнь. Подумать только, люди трудились с утра до вечера, на нелюбимых работах, ради пищи. Ваш мир был полон горя и страдания, но вы были заняты враждой.
Это же безрассудство, ведь при всём при этом, в те стародавние времена, было предостаточно и чистого воздуха, и воды, и красивой природы. Живи, твори, изобретай. Древние люди жили почти в Раю, но своей глупостью превратили его в Ад, а мы получили самую что ни на есть выжженную пустыню, но мудростью превратили её в цветущие сады.
Герр Мюллер сделал глоток оставленного пациентом недопитого пива с зёрнами сырого ячменя.
— Пересохло в горле что-то. — Продолжил свою познавательную речь. — Нашим праотцам понадобились сотни и сотни лет, на то, чтобы победить избыточную радиацию, чтобы из необитаемой пустыни, северного полушария Земли, воссоздать былое, и превзойти достижения прошлого. Они поставили своим девизом приобретение знаний. Целью своего существования: прогресс, ради процветания. Они начали практически с нуля и создали мир в котором нет многих "недугов" общества, которые были у древних людей.
А между прочим, практически все ваши знания были на долгое время утрачены. Ваш Интернет и все сервера, где вы хранили информацию просто были уничтожены войной. Мы собирали по крупицам уцелевшие страницы книг и карты памяти. От того мы всю важную информацию дублируем выжигая на кремниевых планшетах. Они не подвержены времени и сбоям систем. Тупой карандаш лучше острого ума.
Сделал ещё один глоток из бокала. Отто, перебив, спросил.
— Я ошеломлён, просто слов нет. Но расскажите всё-таки подробнее о достижениях вашего времени?
— Понимаю ваше любопытство, а изумление тем более. Ну, скажем, выпил бы я из вашего бокала в ваши времена, а у вас был бы вирус Могилёва-Грачницкого, то я бы с большой вероятностью, через пару лет, заболел бы онкологией. И ваши врачи ничего путного не могли бы сделать. Они бы травили меня химией, или вырезали поражённые клетки, и в лучшем случае бы отсрочили на пару десятилетий мою мучительную смерть. Уверяли бы меня что моё несчастье из-за канцерогенов, радиации, всякого рода излучений, наследственности, кто-то бы даже повёл к заклинателям, — ухмыльнулся, с ощутимой досадой герр Мюллер, — и никто бы не знал истинной причины. Ваше общество было примитивно.
— Что же является причиною рака, вы его побороли? — С серьёзностью спросил пациент доктора.
— Это семейство вирусов открыли пара учёных по фамилии Могилёв и Грачницкий, в далёком две тысячи четыреста тридцать шестом году, в честь них это семейство вирусов и названо. Тогда как-раз была эпидемия онкологии. Все грешили на последствия ядерной зимы. — Отто немного заёрзал — Вы не пугайтесь, данные вирусы жили бок о бок с человеком издревле, даже относительно ваших времён издревле. Просто от плохих условий жизни, в те времена он быстрее губил многих из людей. Знаете, что бы вам было понятнее, это как ангина. Вот, если кто чихнёт на вас у кого простуда и вы отсидитесь в тепле, за чашкой травянистого напитка, попершит в горле и отпустит, но стоит вам после инфицирования ОРВ пойти на холод или поесть сладкий лёд, то ангина и две недели дома, лёжа плашмя, вам гарантирована. Без надлежащего лечения, разумеется.
Говорящий добавил.
— Но не значит, что поедание сладкого льда причина ангины. Так же и в случае с онкологией: канцерогены, излучение и прочее - только провоцируют вирус на развитие, путём снижения защитных сил организма. Даже это не совсем обычный вирус, он не просто живёт за счёт клетки жертвы, но и превращает клетку в себя самого.
Как бы попроще сказать: фрагменты его ДНК встраиваются в ДНК жертвы и меняют его шифр, в результате клетка становится уже "врагом" носителя и губит его. — Доктор вздохнул. — Он был во многих, пока не научились с ним бороться.
Ваша медицина была примитивна, это варварство. Не устану это повторять. Начиная с две тысячи сто шестого года, ещё до открытия вируса, лечили рак заражая неимоверно большим количеством доз ослабленного вируса кори, больного раком. Вирус накапливался в поражённой раком клетке и губил её. Но это варварство, так как многие умирали, не выдержав данную дозировку и сам по себе вирус-конкурент не убивал вируса Могилёва-Грачницкого, но лишь отодвигал на некоторое время появление нового очага. Я молчу про химиотерапию. Она лучше, чем ничего, но это всё малоэффективно.
В наше время, в просвещённый сорок четвёртый век, ты ложишься в капсулу и луч медицинского сканера уничтожает в организме всё представляющее хоть малейшую угрозу здоровью, расщепляя на кварки и собирая из них полезные молекулы и клетки. Всё это дело получаса и практически безболезненно. Прослушали пару песен, отдохнули, а вас тем временем вылечили практически от любой поломки в организме. И, заметьте, всё абсолютно бесплатно, ведь здоровый гражданин приносит больше пользы обществу, чем хворающий. Мы очень долго и упорно шли к этому. — Глаза герр Мюллера "загорелись" ещё жарче. — Этот тернистый путь, путь к бессмертию, ведь человек умирает не от старости, а от болезней. Вот сколько мне можно дать лет? — полюбопытствовал герр доктор.
— Не более сорока или лет тридцати пяти.
— Мне уже семьдесят четыре, юноша, семьдесят четыре. А нашей фрау Эмме пятьдесят один. На сколько она выглядит, чертовка, на тридцать?
— Я бы дал её не многим более двадцати пяти, — поправил Ван Дилан.
— И я о том же, и я о том же, — донеслось до ушей пациента.
Господин Мюллер о чём-то задумался.
— Много ли человеку нужно для счастливой жизни? Быть здоровым, долголетним, чтобы его любили, конечно же, заниматься любимым делом, вдоволь покушать и утолить жажду чистым питьём, крыша над головой да хорошее образование. Остального он добьётся сам.
Наше общество и поставило целью давать необходимое людям. Поставило знания на службу человеку. И теперь у нас всё это есть. Технологии подарили нам изобилие, роботы заменили нас на нетворческих работах. Человек создан творить, а не быть рабом. У нас миллиарды учёных и деятелей культуры и ни одного раба однообразных действий на производствах. Это ли не счастье?
В наших учебных заведениях учат тому, чем человек хочет заняться, а не тому, что он должен делать. У нас нет умышленной преступности, ибо система всё знает. В каждом гражданине микрочип.
— Это же несвобода. — Возразил Ван Дилан. — Микрочипы — это несвобода.
— Нет, мой любезный собеседник, это - настоящая свобода. Система контролирует нас, мы - систему. Мы и есть система. У нас нет ошибочных приговоров по преступлениям, преступления совершаются только по нечаянности. Они крайне редки. В нашем обществе существует тысячи тысяч программ помощи в той или иной ситуации и, если чип отследит возникшую проблему, то агенты-соцработники (либо люди трудящиеся по призванию души, либо дроиды) свяжутся с вами и предложат десятки программ помощи.
Ведь почти любая трудность у кого-то уже случалась и легче её решить учась не на своём опыте. Учёба нужна? Пожалуйста. Медпомощь? Не проблема. Юридическая, творческая, любая. На все жизненные ситуации система ответит и подставит плечо сограждан. Как писал Дюма, ваш современник почти что, "один за всех, и все за одного". — Герр Мюллер ободряюще подмигнул правым веком.
— И всё-таки, как вы объединились все, ведь "каждый кулик хвалит своё болото". Тот же национализм или религиозные, либо политические распри...
— Национализм — это инстинкт первобытного человека. Его мотивация такова: кто не в моей пещере живёт, тот отберёт моего мамонта. Кто не похож на меня, того следует опасаться, он не из моего рода, у него другая пещера, он пришёл отнять мою самку и унести бивни, что я раздобыл...Религиозные распри? — недопонимая задумался герр Мюллер. — Зачем враждовать из-за того, чего не видишь, из-за того, что не можешь ощутить?
— Вы пережили религиозные предрассудки? — перефразировав полюбопытствовал Ван Дилан.
Доктор ответил.
— Между верой и наукой нет противоречий, они не вступают в прямое противостояние, а значит, конфликт меж ними это варварство, варварство, которое можно преодолеть. Наука даёт ответы там, где может объяснить, она описывает законы, по которым устроен мир. Вера же даёт утешение и надежду там, где наука пока что бессильна. — Итожил доктор Мюллер — Вера говорит кто создал мир и для чего, а наука рассказывает, как всё это работает. Про политику говорить стоит ли? У нас нет разногласий, мы все равны, каждый гражданин. Каждый изобретает, а не трудится. Кто-то лучше, кто-то хуже. Самые полезные открытия и плоды творческой мысли внедряются. Жизнь становится легче. Мы называем это перфекционизм - стремление к совершенству.
Повторюсь: разум дал нам технологии. И теперь, если любой гражданин может клонировать себе ребёнка с тем разрезом глаз и цветом кожи, с каким пожелает и потом научить его и себя любой культуре, зачем ему быть расистом? Теряется нужда выживания и людей объединяет общая цель, а будь мы разделены на нации и страны (как в ваши варварские времена), то ничего бы не добились, двадцать миллиардов умов и рук сделают больше, чем сто миллионов думающие о войне с другими "стомиллионниками".
— Допустим. Нет вражды меж вами, но если вы встретите инопланетян, агрессивных и варварских, тех, которые погубят вашу мирную цивилизацию. Как обезопаситься?
Герр доктор пожал плечами.
— Прежде, чем искать разум на других планетах, нужно убедиться, что он есть на твоей. — Взор Миллера излучал мудрость. — К тому же, вне земной цивилизации, мы до сих пор никого ещё не встретили.
— И всё же, что если... — не хотел угомониться Ван Дилан.
— Высокоразвитые цивилизации тоже дошли бы до идеи мирного сосуществования во имя прогресса, а более низшим по развитию не до нас, они поди заняты ядерными зимами, истреблением друг друга.
На миг задумались оба. Герр доктор продолжил.
— Да и Вселенная бесконечна. Если погибнет наша цивилизация - не беда. Где-нибудь в глубинах бескрайности будем сидеть такие же мы и спорить об этом, но у тех нас всё непременно сложится удачливее.
— А Вселенная и правда бесконечна? — Не унимался пациент.
— О, мой любознательный Отто, она, как вселенная во вселенных. Каждый атом — это те же звёзды с планетами. В том микрокосмосе есть свои атомы, а на них, на нанокварках свои планеты и звёзды. И видать, где-то там, во глуби стоит такой же я и повествует о иных мирах. И так до бесконечности. Представляете - мир в мире, вселенная во вселенной.
Да и освоили мы, с горем пополам, ещё только малую часть Млечного Пути. И всё бы ничего, но и вся наша вселенная с её биллиардами галактик всего лишь маленькая песчинка в другой мире мега-вселенных.
У Отто Ван Дилана перехватило дыхание, он был потрясён услышанным.
— К сожалению, дальше нескольких звёзд от Солнца мы ещё не долетели. — С немалой толикой горести и досады посетовал доктор. — Скорость света, проклятая скорость света. Как её превзойти? Мы можем расщепить любой объект на фотоны и кварки, и отправить лучом в любую точку вселенной где есть приёмник частиц, и там собрать в той же последовательности кварк ко кварку. Но мы не можем, пока что не можем, — исправился Мюллер. — не можем превзойти скорость света. Между тем, сто тысяч лет нужно свету, чтобы пересечь одну только "песчинку" — Млечный Путь.
— Неужели, в вашем мире всё идеально и нет неразрешимых проблем, где "ложка дёгтя"?
— Всё неотделимо и восторги, и огорчения, и терзания, и довольство. Везде есть и минусы, и плюсы, но мы уверены, что хоть и не сможем построить идеальный мир, но построим его лучшим, чем он был прежде.
Мы вернули к жизни миллионы видов живых существ, которых уничтожила война, а значит мы в ответе не только за человечество, но и за всех землян.
На мгновение прервался доктор, потёр лоб и продолжил.
— Вы ели животных, убивали ради развлечения, ради одежды. Мы выращиваем пищу в лабораториях - никого не убивая. Наш мир гуманнее. Вы говорили о свободе, но ваша свобода — это просто наплевательство, наплевательство всех на всё. У нас общество всегда подставит плечо помощи. Всегда. — Утвердительно посмотрел на пациента господин Мюллер. — Вы лишали свободы преступников, казнили их, не решая проблем, что сподвигли их на совершение преступления. Мы же не рубим ветви, а выкорчёвываем корни. А тем, кто совершит правонарушение, мы создаём виртуальный мир, симулятор реальности, где они живут так, как им полезно. Не мешая обществу. И им хорошо, и нам. Мы гуманнее.
— Я спросил вас про "ложку дёгтя", не юлите. — Критично настаивал Ван Дилан.
— Бессмертие. — Отвечал доктор — это и польза, и вред, и минус, и плюс. Мы можем разобрать человека на частицы меньше кварков и собрать их в той же последовательности, с тем же нейронным путём, а значит с тем же мировоззрением. И вроде всё хорошо - издревле бессмертие мечта человека, но мы из того же количества материи можем распечатать сотни одинаковых личностей. И кто же из них есть настоящий? Вдруг мы умираем при расщеплении на микро - частицы, а собирают уже не нас. — Мучительно нахмурил брови герр Мюллер — Вот в чём дилемма. — Достал из-под ворота висящий на шее кулон голубя, поцеловал его и дополнил. — Только великий Галилеянин утешает в такие моменты.
В помещении на пару мгновений стихло. Спустя некоторое время, герр Мюллер предложил Ван Дилану пройтись, осмотреть космическую станцию.
— Каково это целую жизнь летать в безвоздушном пространстве? — Не унимался с расспросами Пациент.
— Искусственная гравитация творит с мировосприятием чудеса, не даёт нам понять, что мы в невесомости. Это всё равно, что жить внутри огромного кольца, или с внутренней стороны яичной скорлупы, которую быстро раскручивают, а тебя по инерции придавливает к её внутренней плоскости. Каково мне летать на станции, спрашиваете? Земля тоже летает в космосе. Просто там больше мест куда можно сходить, относитесь к этому проще. К тому же, если мне не изменяет память, я посещал цветущие земные сады в том году, на праздник весеннего равноденствия. Да и никто не мешает мне уходить в иллюзорный мир виртуальности, в свободное время, а там я тот, кем только захочу быть. Реальная виртуальность, так сказать. — доктор был как всегда подробен и обходителен, виделось достойное воспитание в его речах.
Отто безмолвно восхищаясь следовал за ним. Коридор был светел и просторен, возле тёмных, как ночь, иллюминаторов цвели растения, и, вдруг, между ног Ван Дилана прошмыгнуло что-то пушистое. Пациент обернулся - надо же, енот.
— Да-да, мы их приручили, — добавил доктор Миллер, — не правда ли уютно?
— Аха... — Растерянно согласился Ван Дилан.
— Кстати, спасибо за восхищение моим воспитанием. Не удивляйтесь, система знает всё, включая ваши мысли. — Продолжал улыбчивый собеседник. — В вашем обществе гении считались безумцами, а в честь злодеев вы называли улицы и города. Мы учли ваш печальный опыт. — Иногда оборачиваясь, хвастал достижениями своего мира, господин, идущий впереди. — Как говаривал Жак Фреско, ваш современник, уважаемый Отто, хотя вы его вряд - ли знаете: "Всё зависит от воспитания, если бы вы жили среди индейцев Амазонки и у вашего соседа висели на кухне высушенные головы врагов, то вы бы занегодовали? Конечно! Почему это у меня только пять голов, а у моего соседа двадцать". Воспитание очень важно, мой преображающийся из варвара друг. Или как говаривал Ницше о сверхчеловеке: "Человек — это то, что нужно превзойти." — Не унимался герр доктор. — Тот же Герман Гессе писал: "человек - это всего лишь, плевок природы в сторону сверхчеловека". Вот мы и пытаемся, так сказать, "доплюнуть" человека туда, за грань, в светлое будущее.
А у вас они считались безумцами, что Ницше, что Есенин, что тот талантливый доктор который придумал стерилизовать поверхность рук врача перед операцией, или родами, чтобы пациенты не гибли от горячки. Из какого же мы варварства вышли, Боже мой. — посетовал на прошлое врач.
Пред ними открылась дверь-купе, как бы врастая в стену и их взору представилось просторное помещение, похожее на кабинет. Какие-то шнуры и трубочки свисали от приборов. Возле светящегося кресла стояли двое. Их лица озарялись неоновыми отблесками, из-за которых Ван Дилан не сразу признал в тех двоих фрау Эмму и...
— Господи! — он прикрыл рот ладонью, чтобы не закричать. Пред ним стоял улыбавшийся профессор Йонс Экхман.
— Не слабо вы меня потрепали, голубчик. Не слабо. Но, как видите, я жив и бодр. Спасибо своевременной помощи и нашим достижениям. — Замолвил герр Йонс. — Знаете, Отто, прежде мы делали нанороботов, что чинили организм человека, но их возможно перепрограммировать и получились бы тогда нанодроиды-вредители. Из соображений безопасности, мы отказались от них ещё три столетия назад. Будущее за лучевой терапией, она может расщеплять и собирать, расщеплять и собирать. — Продолжал увлечённо профессор, смотря на какой-то прибор. — Присаживайтесь в капсулу.
Пациенту вежливо указали на кресло. Герр Мюллер и фрау Эмма, были увлечены какими-то приборами.
— Имена у нас другие, не привычные вам, просто для удобства общения с вами мы представились так. — Мельком обмолвился профессор.
Ван Дилан осторожно погрузился в светящуюся ёмкость, мало напоминающую кресло. Началось. Пациента как бы сковало, но выраженной боли он не почувствовал.
— Что со мною?!
— Не волнуйтесь, мы вам поможем. — Отвечал профессор, стоя рядом.
— Я не могу пошевелиться, что со мною?! — Не унимался Ван Дилан, хотя и губы были его обездвижены, но мысли услышали все.
— Виртуальный мир, знаете ли, виртуальный мир. Вам в нём будет значительно лучше. — Сердце Отто колотилось, как мотор.
— Но я же бесценен? — Громко сопротивлялся мозг пациента. — Я же бесценен для вас!
— Не переживайте вы так, голубчик. — Как бы по-отцовски, успокаивал господин Экхман. — Для науки вы сохранитесь. Мы вас переклонируем. — Сделал прокол в области левого запястья пациента.
— Всего лишь пункция ДНК, как комарик, раз и всё. — Добавила фрау Эмма.
— Ваш мозг знает больше чем должен, он не пригоден для изучения. Мне жаль, но вы варварского воспитания человек, и мы не можем подвергать опасности наш стремящийся к вершинам совершенства мир вашим мировоззрением. — Сочувствовал герр Мюллер, сидя за вычислениями. — Мне правда жаль с вами прощаться, но так должно быть...
Герр Отто Ван Дилан хотел было закричать, возопить к их состраданию. Его пугала неизвестность последующего. И так не мало свершилось за день. Как вдруг его разум провалился в какую-то густую темноту, похожую на длинный предлинный тоннель со светом в конце. Бешеная скорость, полёт, головокружение. Он кричал, но его не было слышно. Провал.
— Васечкин, а Васечкин?! — Какая-то толстая женщина с неприятным запахом изо-рта и непомерно большим количеством дешёвой косметики на лице склонялась над ним.
Заспанные глаза открылись.
— Где я? — Произнёс на незнакомом доныне ему языке герр Отто.
— Вставай же, пора на процедуры! — Рявкнула женщина. Белый халат её был не многим менее светел, чем обшарпанная побелка на потолке, та побелка, что с потёкшими жёлтыми пятнами по углам. Они будто бы повторяли пятна от кофе на воротничке и рукавах её халата. Ван Дилан в панике соскочил.
— Где я? —— Кровать заскрипела.
— Сегодня компот на полдник и печенье. Ты любишь печенье, Васечкин? — Как бы шантажируя произнесла медсестра. Её щёки спадали волнами на жирные складки подбородка.
— Я герр Отто Ван Дилан, где я?! Разбудите меня, Мюллер, слышите, это не та фантазия!!! — Вырывался наружу из себя пациент. На крик медсестры вбежали два крепких амбала и скрутили его.
— Как вы не понимаете, я Отто, мне нужно в будущее. Мне тут не лучше.
— Да-да, ты Отто, Васечкин, Отто. Только не волнуйся так, а то будет бо-бо. — Противным голосом причитала толстуха.
— Вести на процедуры? — Спросил один из амбалов.
— Да. К Наполеону и Бисмарку. — Кивнула медсестра, достав из кармана пачку с чипсами. — Вчера с ножом для масла набросился на доктора, сегодня тоже капризничает. Разочаровываешь ты нас, Васечкин, ох как разочаровываешь. Жаль отменили лоботомию, полезная штука была. — Добавила полная женщина.
Пациента волоком из палаты потащили два амбала.
— Мы тебе поможем больше не устраивать таких сцен. Ты у нас получишь. — Приговаривали санитары.
За спиною у Отто шла медсестра, в руках её шуршала полиэтиленом полупустая пачка с чипсами.
— О, эта чёртова полупустая пачка чипсов. — Подумал Ван Дилан.
P.S. Жизнь — сплошное разочарование.
Если ты ожидаешь от этого рассказа увеселительного времяпрепровождения, которое не существенно повлияет на твоё мировоззрение, то даже не стоит приступать к прочтению. Не хочу быть причиной твоего разочарования, ведь и без моего участия его в этом мире предостаточно. Не так ли?
Пожалуй, Друг мой, Ты бы смело возразил мне, мол, не все же невезучи на везение и удачливы на неудачи? И правда, лукаво соглашусь я, именно лукаво. Ведь знаю, что Ты бы непременно возразил мне только в том случае, если бы не покупал объёмистую пачку чипсов, а потом, открыв, находил её полупустой. Или, влюбляясь в обаятельную девушку, через полгода не находил бы Себя у друга в гостиной пьяным в хлам, пишущим ей СМС в два часа ночи, с исковерканным подсказчиком Т9 текстом: "Я не рагу без тебя".
И всё бы ничего, если бы поутру Тебя не находил друг висящего в петле. Тебя в его ванной, где Твои ноги болтаются над собственными экскрементами, язык вывален, а из глаз вместо слёз сочится свернувшиеся капли крови от лопнувших капилляров. Как же: плачьте по мне, хотел красиво уйти из жизни. Где романтика? Увольте! Хер тебе — только хардкор и мясо, дерьмо и кровища. Мрачная картина. Её бы делал немного абсурдной, но объяснял многое, ответ от Твоей любимой, на растрескавшемся экране телефона, рядом с Тобой. Кратко и сухо: "Это хорошо". Какое нелепое совпадение, какая досада.
Ты бы возразил мне, но Твой друг, увидев это, испугался бы не за Тебя, а за то, что он скажет полиции. Ещё и пол отмывать половину дня, а эта морока с похоронами! Какой галстук надеть? У него же нет чёрной рубашки! Какие слова подобрать Твоим старикам в сожаление, как же он их не любит. У Твоего отца изо рта пахнет Твоим трупом, как с ним беседовать? но обычаи есть обычаи. Да и в лоб целовать покойника не гигиенично. Столько разочарований, знаешь.
И всё бы ничего, ведь у Тебя ещё не было этой чёртовой бестии, что придёт к Тебе на похороны надушенная подарком от Твоего соперника, и друг ещё делает вид, что Твой сувенир на его День рождения (компакт-диск не с его, а с Твоей любимой группой) не передарен им соседу.
Смело возражай! Ещё этого не стряслось. Жить можно, унывать не стоит. Жить, как живёт мальчик лет двенадцати, который умрёт от рака лёгких. Не унывай, пока что он прикуривает свою первую сигарету. Нужно жить, жить как живёт юная девушка, что умрёт от передозировки в притоне, работая уличной девкой за дозу. Пока что не унывай, у неё ещё не провалены экзамены в театральный институт. Да и порноактрисы, тоже актрисы. Ведь все маленькие принцессы грезят о синематографе. Ты далёк от этого, Друг, живи и радуйся, но эта чёртова полупустая пачка чипсов, как бы говорит: "Парень, Тебя жестоко обманут, не верь своим ожиданиям. Мир не такой, каким Ты его воспринимаешь."
О чём это я? Тебе не понравится мой рассказ. Всё верно: я начинаю твоё очередное разочарование.
Часть первая.
Светлая, прямоугольная комната, с потолком цвета помятой фольги, производила гнетущее впечатление, будто некуда спрятаться от света, чтобы лежать, как зимою картошка в тёмном уголке, обретая покой. Правда, производить впечатление было не на кого — Отто Ван Дилан лежал без чувств, на неком подобии кровати. Она была приятного пастельного цвета, не совсем мягкой, но удобной. Изогнутый матрас принимал форму спины. Видать, хозяин данного помещения большой ценитель комфорта.
Источники яркого, но мягкого, не слепящего освящения прогрызались точками и полосами то из поверхности стен, то свисали с потолка, то выглядывали из укромных местечек, отличавшихся необычными формами мебели. Всё было каким-то причудливым, но самым удивительно-странным казалось то, что в комнате на месте для окон не было окон. Лишь похожее на панно, с ежесекундно меняющимися картинами жалюзи на прямоугольнике одной из стен.
— Где я?! — Прокричал осипшим голосом очнувшийся Отто.
В комнату вошли.
— Мистер Ван Дилан, как вы себя чувствуете? — Произнёс один из двух вошедших мужчин, тех, что были в светлых облачениях, отдалённо напоминающих костюмы пловцов.
— Какие-то странные люди. Кто они? — Решил было Отто, как один из вошедших продолжил.
— Зовите меня Доктор Мюллер, а это профессор Йонс Экхман. — Почтенного возраста, подтянутый, седовласый господин вежливо поприветствовал Ван Дилана пожатием руки. Сзади вошедших стоялая юная, стройная женщина лет двадцати шести, с золотыми волосами и миловидными чертами лица.
— Где я?! — Настоятельно переспросил встающий с кровати.
— Лежите, лежите, вам ещё рано подниматься.
Голова "налилась свинцом", ноги онемели, и Отто присел.
— Пожалуй, вы правы, Доктор. Что со мною?
— Не волнуйтесь вы так, мы вам поможем — Улыбнулся профессор.
— Какой сегодня год, месяц? Ваше любимое блюдо? Расскажите нам всё, что вы помните. Нам необходимо понять, что с вами произошло?
Отто насупился, отёр ладонью правой руки, надбровные дуги, зажмурился на мгновение и тяжело вздохнул.
— Мне бы самому понять, что произошло.
— Давайте вместе разберёмся в этом. Не для этого ли мы и собрались? — Добродушно подытожил серьёзный доктор Мюллер. Женщина что-то записывала.
— Не давите, ему сейчас и без того непросто.
— Похвально, фрау Эмма. Вы, как никто другой из нас, правы. — Ответил очаровательной коллеге доктор. Он был обходителен и вежлив.
Вошедшие вальяжно развалились в креслах напротив пациента, и один из них изрёк.
— Малый консилиум научно-исследовательского института пятого округа к вашим услугам. Начните по-порядку. Мы вас внимательно слушаем, герр Отто.
— Я Отто Ван Дилан, уроженец маленькой деревушки в Лотарингии. Оттуда родом, где ещё растут старинные, высокие каштаны вдоль главной улочки. В детстве, мальчишками, мы их жарили, сидя у костра. Вы когда-нибудь пробовали жаренные каштаны? — На миг отвлёкся Ван Дилан — Уверен, что нет. Хорошие времена были: лазали по оврагам, прыгали с гаражей. А теперь всё прошло, как дуновение, как пшик, будто ничего и не было, одни воспоминания. Мне двадцать семь лет. Подумать только, двадцать семь. — Задумался Отто, потирая двухдневную щетину.
— Когда вы родились? — Сухо переспросила женщина.
— Постойте, это всё настолько важно? Если нужно, прочтите в моих водительских правах. Или вы настолько плохо читаете, доктора-учёные? — Пациент с досадою и неким подобием утомлённой ухмылки развёл руками. Ему верно было невдомёк для чего такие расспросы. — Семьдесят восьмого года я. Тысяча девятьсот семьдесят восьмого, шестого февраля. Шестое февраля идёт вслед за пятым, учтите. Ещё я кто-то там по знаку зодиака, а по жизни человек. Запишите, девушка: Че-ло-век. С большой буквы. Вот так. — К изумлению Отто, женщина производила вид, будто записывает каждое им произнесённое слово. Чудаки.
— Чем вы увлекаетесь, род занятий, хобби. Вы ещё не рассказали нам про ваше излюбленное блюдо. Это каштаны? Продолжайте. — Перебил учтиво Мюллер, и тут же, немедля, Отто продолжил повествовать собравшимся свою автобиографию.
— Я простой голландец, в третьем поколении живущий в Германии, по профессии электромонтажник. Работаю в фирме дяди моей гражданской жены, в девичестве Лилиана Дюнкерк. Она бельгийка. Да, бельгийка. Мы давно не можем завести детей, это нас сплачивает. Ей, по-видимому, жаль меня, а мне её. — Будто бы сам себя уверяя в этом, рассказывал сидящий на кровати.
— Мы с нею познакомились на пивном фестивале в Баварии, лет пять, или шесть тому назад. Она была хороша, чертовка! Чего стоит один только вид её сиреневого платья с широким декольте, завитушек в волосах и цвета неспелых слив взгляда, голубовато-синего. Уверяю вас, я сразу потерял свой ум.
Живём мы с нею, не так чтобы душа в душу, но у нас уютный двухэтажный домик. Знаете, такой город Штутгарт, в Патагонии. От нашего дома открывается прекрасный вид на пойму Рейна. Ох, старик Рейн. Сколько ты повидал на своём веку? — Вздохнул Отто пересев с одного края кровати на другую. — Если бы не служба в Бундесвере и командировка во Вьетнам, то всё было бы почти идеально. Я бы не пропустил время, когда наш с Лилиан сынишка пошёл в садик, как он учился говорить, ходить. Первое "папа". Чёртова война! Вас устраивает такая биография? Я теперь могу идти домой, господа-хорошие?
— Отнюдь. Не смущает. — Сидящие напротив отвечали говорящему. — Она должна смущать вас, Вас, наш дорогой друг. Ведь как мне подсказывают, Патогония в Аргентине. Бундесвер не участвовал в войне во Вьетнаме, что была до вашего рождения. И как вы могли пропустить взросление сына, которого никак не могли завести, с Лилиан Дюнкерк - главной героиней романа Ремарка "Жизнь взаймы"? Надеюсь, вы понимаете, что и Штудгарт стоит не на Рейне. В какой же дом вас отпустить нам прикажете? — Подытожил седовласый профессор, опрокинув мимику Ван Дилана в шок.
После чего Отто смог произнести только одну фразу.
— Я любил шницели с ячменным пивом, шницели, что готовила Лилиан. — На пару минут в комнате воцарилась мёртвая тишина.
— Какой прелюбопытнейший случай, но мы вам непременно поможем, милейший. — Прервал паузу Доктор Мюллер. Его слова звучали мало обнадёживающими, но и они были, как подпорки для прогнувшейся под тяжестью собственных плодов, старой, изъеденной гнилью яблони. Именно таким ощущал себя разум Ван Дилана: прогнувшимся под тяжестью плодов своих фантазий, которые ещё пять минут назад казались ему столь реальными, и вот его разум стал изъеден и стар.
— Да-да-да. Можете даже не сомневаться, герр Отто. Наши возможности колоссальны. — Сострадательно добавила фрау Эмма.
Во взгляде Ван Дилана проблеском мелькнул еле уловимый уголёк надежды.
— Надеюсь это правда, а не мои фантазии, но я читал в каком-то журнале, что нынешняя медицина, да и наука в целом, шагнула далеко вперёд. О, если вы сможете мне помочь, я буду по гроб жизни вам бесконечно признателен.
— Нынешняя наука и правда ушла далеко вперёд, — ухмыльнулся профессор, добавив с некой толикой серьёзности, — но ещё не мало предстоит, чтобы "дойти" туда куда мы - учёный люд ведём Человечество.
— Вы правы, правы доктор. Ведь вы доктор? — Обратился Отто к перебившему его.
— Скорее исследователь, но в некотором роде да, будь по-вашему - я доктор.
— Так вот, герр Экхман, к примеру мой сосед, уж не знаю истинны ли мои воспоминания, но он долгое время болел язвой желудка. С юности его безуспешно лечили, то один врач, то другой назначали разные методики и диеты. Причитали, что у него эта хворь от нервов, от острой пищи (которой, к слову, Густав любил набить брюхо), лечили-лечили и всё безуспешно. И не поверите, пару лет назад, некий учёный муж, сделал открытие, что причина язвы желудка вовсе не неправильное питание, или систематические стрессы, но банально - инфекция. Да-да инфекция! То ли, "хелико бактера", то ли "хэлк бактера". Непривычное нашему слуху название. И что бы вы думали, пропил он курс антибиотиков и здоров как бык. Ест, что душе угодно, чему искренне рад. А сколько лет его мучили врачи. Врачи, они как древние брадобреи, утверждают, что могут помочь, мучают-мучают, а потом хвать и оказывается совершенно не так врачевать надо было. Про лоботомию и прочие варварства медицины я и упоминать страшусь. — Отто Ван Дилан перешёл на громкий шёпот и вкрадчиво добавил — Вы, уж пожалуйста, не уподобляйтесь им.
Сделал небольшую паузу и как ни в чём ни бывало подытожил.
— Как же хочется кушать. Как я понимаю, я тут не на пару часов? Когда обед?
— Я как знала, — вмешалась фрау Эмма, — обед уже несут.
В ту же секунду открылась входная дверь, и в помещение вошёл рослый юноша в синеватом костюме, с керамическим подносом в руках. Он прошествовал до кровати, возле которой стояло нечто напоминающее прикроватную тумбочку. Молча положил поднос и удалился.
— Верно медбрат. — Подумал Ван Дилан.
На подносе румянился, сочный шницель, от одного аромата которого громко урчало в животе. Подле него стоял бокал со вспененной жидкостью, запахом и насыщенным цветом, напоминающая нефильтрованное светлое пиво. Отто не верил своим глазам, но и пара жаренных каштанов, с вкраплением угля и сажи, и приятным запахом костра, тоже лежали на подносе, в котором отражался потолок цвета мятой фольги.
— Вот это я понимаю - уход. - Добавил ошеломлённый пациент.
Герр Мюллер, как мантру повторил ещё раз.
— Мы вам непременно поможем.
— Приятного аппетита. — И герр Йонс Экхман, вслед за коллегою, поспешил отличиться воспитанностью.
Всё как полагается: и вилка, и нож были под рукой. Отто Ван Дилан с неимоверной жадностью приступил к трапезе, будто он не обедал целую вечность. Кусок, ещё кусок. И всё бы ничего, но когда дело дошло до выпивки, обнаружилась досадная штука: в бокале плавали щедро всыпанные, сырые ячменные зёрна.
Отто, отпив, поперхнулся
— Что это?!
— Но вы же любите пиво с ячменём? - Донёсся взволнованный голос сидящей поодаль ото всех светловолосой женщины. Она явно замешкалась. Отто обратил на неё свой взгляд и хотел было попросить стакан воды, недоумевал от такой оплошности. Мол, сырой ячмень в пиве, ах-ах. Кому скажи, не поверит. Но, на мгновение опешив, резко вскочил, обронив поднос, в одной руке его была вилка, в другой посеребрённый нож.
Губы женщины не шевелились, но она говорила.
— Что-то не так? — Спросил профессор.
Отто стал пятится, пока спиною не упёрся в панно, мерцавшее разными картинами.
— Я только заметил, что слышу ваши речи, но ваши губы остаются без движения. — Отто объяла холодящая душу дрожь, по спине, как тараканы, проползли мурашки. Пятится было некуда. Его собеседники встали, их движения были плавные и пугающие. Они становились всё ближе и ближе.
— Мы вам поможем. — Звучало как заклинание. — Не волнуйтесь.
Панно упало, негромко звякнуло и потухло. Запахло горелым.
Пациент нервно отдёрнулся, и обернулся. Пред его лицом был квадратный иллюминатор, в котором виднелись очертания небесных тел и рукотворных, и нет. Что-то мигало в темноте его глуби.
— Мы вам поможем. — Опять это "мы вам поможем" звучало за его спиною.
В мыслях Ван Дилана промелькнула вся его выдуманная и невыдуманная жизнь, со всеми телешоу и дешёвыми сериалами про инопланетян.
— Всё встаёт на свои места — Подумал Отто. — меня похитили, стёрли память, что со мною будет. Зачем я инопланетянам, для опытов? — Мысли разрывали его сердце биением и чувством страха.
— Не волнуйтесь. Мы люди. Мы вам поможем. — Донеслось в последний раз и чья-то рука упала на плечо Ван Дилана.
Он рефлекторно обернулся. Удар.
Рядом стоял с добродушной улыбкой профессор Экхман.
— Вы люди? — Растеряно переспросил пациент, его дрожащая рука сжимала трапезный нож, что вонзился прямо в сердце профессора.
— Как же больно, — посмотрел на своё нелепое ранение Йонс Экхман. И добавив, — сейчас четыре тысячи триста шестьдесят седьмой год от Рождества великого Галилеянина, — пал замертво.
Женщина закричала на непонятном языке, губы её наконец-то зашевелились. С ножа капала кровь.
Часть вторая
Когда из помещения, двумя вошедшими роботами, многим напоминающими людей, было спешно вывезено на летающих, как бы на магнитной подушке, носилках, тело профессора Экхмана, герр Отто обронил нож. Странно, его никто не арестовал, не бросил на пол скрутив руки за спиною, или испепелив каким-нибудь оружием, будущего вроде лазера, не бранил последними словами. Все были обеспокоены тем, что в каком-то эксперименте, что-то пошло не так. В свою очередь, Фрау Эмма, немного успокоившись, поправила за ухом какой-то микроприбор, напоминающий маленькую клипсу и снова заговорила на понятном Ван Дилану наречии.
— Мы понимаем вашу обеспокоенность. И смею заверить, что принимаем все необходимые меры. — Со строгостью посмотрела на доктора Мюллера и сделав кивок головою, как бы откланявшись, размеренным шагом покинула помещение. Планшет с записями остался у неё.
— Полагаю многое прояснилось, но ещё большее требует прояснения. Присаживайтесь, герр Отто. — промолвил в меру спокойным и рассудительным тоном доктор Мюллер.
— Мы проводим эксперимент. — Он под руку проводил дрожащего пациента на кушетку, что стояла поодаль от иллюминатора и нам уже знакомой кровати. Отто робко присел.
— Над кем эксперимент?
— Над вами, герр Отто.
— Почему именно надо мной, чем я примечателен?
— Вы меня неверно поняли, — добавил доктор, — над вами, над людьми древности.
Мы изучаем ваш образ жизни, культуру. Поведение в разных ситуациях. Нам любопытен ваш менталитет. — доктор Мюллер плавно жестикулировал, потом достал некое подобие ручки, на конце которой светился лазерный луч вместо чернил, тонкую керамическую пластину, и добавил. — Не изумляйтесь, я отмечу время продолжения нашей беседы.
— Вы создали машину времени, как я очутился тут? И почему именно я? Я простой электромонтажник, ничего путного, кроме пошлых историй завсегдатаев пабов, вам поведать не смогу. Ни о культуре, ни о чем бы то ни было другом, что вас интересует. Верните меня домой, пожалуйста! — Ван Дилан на пару мгновений сделал сердобольное выражение лица, но заметив, что улыбка не спала с ямочек на щеках доктора, дополнил недоумевающе. — И чем же, столь развитой цивилизации как ваша, стали так интересны "люди древности", даже не привычно о себе помышлять как о древнем человеке, но всё же, доктор, чем?
— Машина времени! О, это и в наши времена ещё только мечты и удел для писателей фантастов. — оппонировал собеседник. — Конечно, доказано, ещё в "бородатом" три тысячи семьсот шестьдесят пятом Френсисом Ли-Нгуеном, доктором физических наук, что время — это материя, но мы до сих пор не научились её отматывать назад, или вперёд. Извините, что говорю с вами не научными терминами, вам они будут непонятны, как птичий язык.
Кстати, о птичьих языках: наши технологии позволяют, каждому кто подключён к системе, понимать все языки что известны людям. Это так сказать, если бы вашего века Интернет был подключен напрямую к мозгу каждого человека. В свою очередь, в который вживили с колоссальным объёмом памяти флэш-карты. — Доктор перекинул ногу на ногу. — Понимаете о чём я толкую? Получается некого рода телепатия. Любой язык, любая информация и всё всегда "под рукой", как бы сказали древние.
— Для чего вы тогда записываете? — скабрезно перебил Ван Дилан.
— А вы наблюдательны. Похвально-похвально. — доктор Мюллер отложил ручку и планшет, встал из удобного кресла и подойдя к иллюминатору, что-то там разглядывая, как бы философствуя добавил. — Тупой карандаш лучше острого ума. Любая система может дать сбой и вся информация будет утеряна. Мы научены горьким опытом вашей погибшей цивилизации, уважаемый Ван Дилан.
— Погибшей? Вы так и не сказали откуда я. — любопытствовал пациент.
— Всему своё время, герр Отто, всему своё время. — Мюллер то любовался видами космоса, то отвлекался на Отто. Взгляд и речь его были рассудительны и мудры.
— Мы так сказать, исследуем причины, которые заставили ваших собратьев уничтожить мир, в котором вы жили. К сожалению, после ядерных зим две тысячи сто шестидесятых, мало чего осталось. В частности, неповреждённых радиацией цепей ДНК в клетках погибших, но мы нашли ваши образцы и воссоздали вас целиком. О, нет, не подумайте это не банальное клонирование из клетки в эмбрион и далее. Это научный прорыв! Мы воссоздали вас целиком из одной клетки вашего мозга. Полностью, с тем же нейронным путём в сером веществе, а значит с теми же воспоминаниями. Разумеется, радиация не прошла бесследно и генетический принтер, не смог скопировать вас в точности, от того и путаница в ваших воспоминаниях, но и это прорыв в науке. — Герр Мюллер подошёл к Ван Дилану, нагнулся к нему и глядя прямо в глаза произнёс. — Вы бесценны!
У Ван Дилана пересохло в горле. Наклонившийся снова блеснул своими ямочками на щеках, отошёл. Он явно был в превосходном настроении. И будто бы и не было ножа в сердце профессора.
— Странные люди. — подумал пациент, внимательно слушая рассказ того, кто мог пролить свет на происходящее вокруг.
— Бесценны. Да-да, именно так. С помощью вас мы поймём, как не допустить повторения трагедии. — Мюллер насупился. — Тогда выжило не более пары сотен тысяч человек. Кто где, кто в бункерах, кто в пещерах, кто в рудных шахтах. Многие умирали от облучения. Сползала кожа, выпадали зубы, волосы. Рождались дети с немыслимыми уродствами, не подумайте, не монстры, хуже. Кто без глаз, кто с двумя головами. Каково родителям видеть, как мучается их ребёнок, вы представляете?! Многие умирали, очень многие. Страшная трагедия, проклятая война. Многие виды животных и растений, рыб и насекомых навсегда исчезли с лица земли. Вирусы и грибы мутировали, начались страшные эпидемии, среди тех, кто выжил, после ядерного апокалипсиса. Тогда наши предки, прячась от радиации в шахтах и везде где придётся, поклялись никогда, слышите ни-ко-гда не воевать друг с другом.
— Разве возможно не воевать? Ведь столько противоречий, национальных, социальных, политических разногласий. Один хочет жить за счёт другого, а другой с этим мириться не желает, или даже на бытовом уровне, на уровне ячеек общества, одна семья богата, другая нет, зависть и вражда. Войн и борьбы избежать невозможно. — перебил Отто.
Доктор Мюллер потряс пальцем перед собственным носом и добавил.
— Вот, ваш менталитет. Видение мира глазами древних людей. Сынов примитивного, варварского мира. Именно он весьма нам интересен для изучения. Интересен, как биологу опасный вирус. Понять, и обезвредить. "Сделать вакцину", если можно так сказать.
Вот смотрите, уважаемый Ван Дилан, любая война — это борьба, борьба за что-то... Верно?
— Разумеется, за ресурсы.
— А что такое ресурсы? — Отто с любопытством слушал говорящего.
— Ресурсы — это дома, механизмы, инфраструктура, плодородные земли, руды и запасы, а самый ценный ресурс — это человек. Его время, труд, мысли. Сколько он может сделать полезного, если ему просто не мешать, не мешать, а лучше помочь, но вдруг поссорился кто-то с кем-то и война. И вот, люди, из-за нехватки ресурсов, развязавшие её, рушат города, отравляют природу, губят миллионы жизней таких же людей, как и они. Безрассудство. Не считаете?
Рано, или поздно наступает перемирие, и все эти несчастные калеки остаются на руинах, пропитанных горем и разбитыми надеждами, надеждами на жизнь лучшую. И эти несчастные, с неугомонным рвением, начинают отстраивать, то ради покорения чего и враждовали. Отстраивают, потому что удел человека созидать, а не рушить. Но, по злой иронии собственного безрассудства, о котором я упоминал, восстанавливают мир для новой войны. Круг замыкается.
Даже у преступности корень лежит в нужде. Дайте человеку то, что он желает и не будет вражды и зависти. По крайней мере, её станет меньше, как и следствие зависти и вражды - преступлений.
Как вы не могли понять, что враг человека, не человек. Враг Человечества — это нужда. А нужда — это болезни, старение, смерть, тяжёлые условия труда, низкая его производительность. — Доктор Мюллер увлечённо разглагольствовал, глаза его "горели". — В ваше время сотни миллионов людей голодали, жили без крыши над головой. Вы не умели лечить эффективно практически не одну болезнь. Подумать только, люди трудились с утра до вечера, на нелюбимых работах, ради пищи. Ваш мир был полон горя и страдания, но вы были заняты враждой.
Это же безрассудство, ведь при всём при этом, в те стародавние времена, было предостаточно и чистого воздуха, и воды, и красивой природы. Живи, твори, изобретай. Древние люди жили почти в Раю, но своей глупостью превратили его в Ад, а мы получили самую что ни на есть выжженную пустыню, но мудростью превратили её в цветущие сады.
Герр Мюллер сделал глоток оставленного пациентом недопитого пива с зёрнами сырого ячменя.
— Пересохло в горле что-то. — Продолжил свою познавательную речь. — Нашим праотцам понадобились сотни и сотни лет, на то, чтобы победить избыточную радиацию, чтобы из необитаемой пустыни, северного полушария Земли, воссоздать былое, и превзойти достижения прошлого. Они поставили своим девизом приобретение знаний. Целью своего существования: прогресс, ради процветания. Они начали практически с нуля и создали мир в котором нет многих "недугов" общества, которые были у древних людей.
А между прочим, практически все ваши знания были на долгое время утрачены. Ваш Интернет и все сервера, где вы хранили информацию просто были уничтожены войной. Мы собирали по крупицам уцелевшие страницы книг и карты памяти. От того мы всю важную информацию дублируем выжигая на кремниевых планшетах. Они не подвержены времени и сбоям систем. Тупой карандаш лучше острого ума.
Сделал ещё один глоток из бокала. Отто, перебив, спросил.
— Я ошеломлён, просто слов нет. Но расскажите всё-таки подробнее о достижениях вашего времени?
— Понимаю ваше любопытство, а изумление тем более. Ну, скажем, выпил бы я из вашего бокала в ваши времена, а у вас был бы вирус Могилёва-Грачницкого, то я бы с большой вероятностью, через пару лет, заболел бы онкологией. И ваши врачи ничего путного не могли бы сделать. Они бы травили меня химией, или вырезали поражённые клетки, и в лучшем случае бы отсрочили на пару десятилетий мою мучительную смерть. Уверяли бы меня что моё несчастье из-за канцерогенов, радиации, всякого рода излучений, наследственности, кто-то бы даже повёл к заклинателям, — ухмыльнулся, с ощутимой досадой герр Мюллер, — и никто бы не знал истинной причины. Ваше общество было примитивно.
— Что же является причиною рака, вы его побороли? — С серьёзностью спросил пациент доктора.
— Это семейство вирусов открыли пара учёных по фамилии Могилёв и Грачницкий, в далёком две тысячи четыреста тридцать шестом году, в честь них это семейство вирусов и названо. Тогда как-раз была эпидемия онкологии. Все грешили на последствия ядерной зимы. — Отто немного заёрзал — Вы не пугайтесь, данные вирусы жили бок о бок с человеком издревле, даже относительно ваших времён издревле. Просто от плохих условий жизни, в те времена он быстрее губил многих из людей. Знаете, что бы вам было понятнее, это как ангина. Вот, если кто чихнёт на вас у кого простуда и вы отсидитесь в тепле, за чашкой травянистого напитка, попершит в горле и отпустит, но стоит вам после инфицирования ОРВ пойти на холод или поесть сладкий лёд, то ангина и две недели дома, лёжа плашмя, вам гарантирована. Без надлежащего лечения, разумеется.
Говорящий добавил.
— Но не значит, что поедание сладкого льда причина ангины. Так же и в случае с онкологией: канцерогены, излучение и прочее - только провоцируют вирус на развитие, путём снижения защитных сил организма. Даже это не совсем обычный вирус, он не просто живёт за счёт клетки жертвы, но и превращает клетку в себя самого.
Как бы попроще сказать: фрагменты его ДНК встраиваются в ДНК жертвы и меняют его шифр, в результате клетка становится уже "врагом" носителя и губит его. — Доктор вздохнул. — Он был во многих, пока не научились с ним бороться.
Ваша медицина была примитивна, это варварство. Не устану это повторять. Начиная с две тысячи сто шестого года, ещё до открытия вируса, лечили рак заражая неимоверно большим количеством доз ослабленного вируса кори, больного раком. Вирус накапливался в поражённой раком клетке и губил её. Но это варварство, так как многие умирали, не выдержав данную дозировку и сам по себе вирус-конкурент не убивал вируса Могилёва-Грачницкого, но лишь отодвигал на некоторое время появление нового очага. Я молчу про химиотерапию. Она лучше, чем ничего, но это всё малоэффективно.
В наше время, в просвещённый сорок четвёртый век, ты ложишься в капсулу и луч медицинского сканера уничтожает в организме всё представляющее хоть малейшую угрозу здоровью, расщепляя на кварки и собирая из них полезные молекулы и клетки. Всё это дело получаса и практически безболезненно. Прослушали пару песен, отдохнули, а вас тем временем вылечили практически от любой поломки в организме. И, заметьте, всё абсолютно бесплатно, ведь здоровый гражданин приносит больше пользы обществу, чем хворающий. Мы очень долго и упорно шли к этому. — Глаза герр Мюллера "загорелись" ещё жарче. — Этот тернистый путь, путь к бессмертию, ведь человек умирает не от старости, а от болезней. Вот сколько мне можно дать лет? — полюбопытствовал герр доктор.
— Не более сорока или лет тридцати пяти.
— Мне уже семьдесят четыре, юноша, семьдесят четыре. А нашей фрау Эмме пятьдесят один. На сколько она выглядит, чертовка, на тридцать?
— Я бы дал её не многим более двадцати пяти, — поправил Ван Дилан.
— И я о том же, и я о том же, — донеслось до ушей пациента.
Господин Мюллер о чём-то задумался.
— Много ли человеку нужно для счастливой жизни? Быть здоровым, долголетним, чтобы его любили, конечно же, заниматься любимым делом, вдоволь покушать и утолить жажду чистым питьём, крыша над головой да хорошее образование. Остального он добьётся сам.
Наше общество и поставило целью давать необходимое людям. Поставило знания на службу человеку. И теперь у нас всё это есть. Технологии подарили нам изобилие, роботы заменили нас на нетворческих работах. Человек создан творить, а не быть рабом. У нас миллиарды учёных и деятелей культуры и ни одного раба однообразных действий на производствах. Это ли не счастье?
В наших учебных заведениях учат тому, чем человек хочет заняться, а не тому, что он должен делать. У нас нет умышленной преступности, ибо система всё знает. В каждом гражданине микрочип.
— Это же несвобода. — Возразил Ван Дилан. — Микрочипы — это несвобода.
— Нет, мой любезный собеседник, это - настоящая свобода. Система контролирует нас, мы - систему. Мы и есть система. У нас нет ошибочных приговоров по преступлениям, преступления совершаются только по нечаянности. Они крайне редки. В нашем обществе существует тысячи тысяч программ помощи в той или иной ситуации и, если чип отследит возникшую проблему, то агенты-соцработники (либо люди трудящиеся по призванию души, либо дроиды) свяжутся с вами и предложат десятки программ помощи.
Ведь почти любая трудность у кого-то уже случалась и легче её решить учась не на своём опыте. Учёба нужна? Пожалуйста. Медпомощь? Не проблема. Юридическая, творческая, любая. На все жизненные ситуации система ответит и подставит плечо сограждан. Как писал Дюма, ваш современник почти что, "один за всех, и все за одного". — Герр Мюллер ободряюще подмигнул правым веком.
— И всё-таки, как вы объединились все, ведь "каждый кулик хвалит своё болото". Тот же национализм или религиозные, либо политические распри...
— Национализм — это инстинкт первобытного человека. Его мотивация такова: кто не в моей пещере живёт, тот отберёт моего мамонта. Кто не похож на меня, того следует опасаться, он не из моего рода, у него другая пещера, он пришёл отнять мою самку и унести бивни, что я раздобыл...Религиозные распри? — недопонимая задумался герр Мюллер. — Зачем враждовать из-за того, чего не видишь, из-за того, что не можешь ощутить?
— Вы пережили религиозные предрассудки? — перефразировав полюбопытствовал Ван Дилан.
Доктор ответил.
— Между верой и наукой нет противоречий, они не вступают в прямое противостояние, а значит, конфликт меж ними это варварство, варварство, которое можно преодолеть. Наука даёт ответы там, где может объяснить, она описывает законы, по которым устроен мир. Вера же даёт утешение и надежду там, где наука пока что бессильна. — Итожил доктор Мюллер — Вера говорит кто создал мир и для чего, а наука рассказывает, как всё это работает. Про политику говорить стоит ли? У нас нет разногласий, мы все равны, каждый гражданин. Каждый изобретает, а не трудится. Кто-то лучше, кто-то хуже. Самые полезные открытия и плоды творческой мысли внедряются. Жизнь становится легче. Мы называем это перфекционизм - стремление к совершенству.
Повторюсь: разум дал нам технологии. И теперь, если любой гражданин может клонировать себе ребёнка с тем разрезом глаз и цветом кожи, с каким пожелает и потом научить его и себя любой культуре, зачем ему быть расистом? Теряется нужда выживания и людей объединяет общая цель, а будь мы разделены на нации и страны (как в ваши варварские времена), то ничего бы не добились, двадцать миллиардов умов и рук сделают больше, чем сто миллионов думающие о войне с другими "стомиллионниками".
— Допустим. Нет вражды меж вами, но если вы встретите инопланетян, агрессивных и варварских, тех, которые погубят вашу мирную цивилизацию. Как обезопаситься?
Герр доктор пожал плечами.
— Прежде, чем искать разум на других планетах, нужно убедиться, что он есть на твоей. — Взор Миллера излучал мудрость. — К тому же, вне земной цивилизации, мы до сих пор никого ещё не встретили.
— И всё же, что если... — не хотел угомониться Ван Дилан.
— Высокоразвитые цивилизации тоже дошли бы до идеи мирного сосуществования во имя прогресса, а более низшим по развитию не до нас, они поди заняты ядерными зимами, истреблением друг друга.
На миг задумались оба. Герр доктор продолжил.
— Да и Вселенная бесконечна. Если погибнет наша цивилизация - не беда. Где-нибудь в глубинах бескрайности будем сидеть такие же мы и спорить об этом, но у тех нас всё непременно сложится удачливее.
— А Вселенная и правда бесконечна? — Не унимался пациент.
— О, мой любознательный Отто, она, как вселенная во вселенных. Каждый атом — это те же звёзды с планетами. В том микрокосмосе есть свои атомы, а на них, на нанокварках свои планеты и звёзды. И видать, где-то там, во глуби стоит такой же я и повествует о иных мирах. И так до бесконечности. Представляете - мир в мире, вселенная во вселенной.
Да и освоили мы, с горем пополам, ещё только малую часть Млечного Пути. И всё бы ничего, но и вся наша вселенная с её биллиардами галактик всего лишь маленькая песчинка в другой мире мега-вселенных.
У Отто Ван Дилана перехватило дыхание, он был потрясён услышанным.
— К сожалению, дальше нескольких звёзд от Солнца мы ещё не долетели. — С немалой толикой горести и досады посетовал доктор. — Скорость света, проклятая скорость света. Как её превзойти? Мы можем расщепить любой объект на фотоны и кварки, и отправить лучом в любую точку вселенной где есть приёмник частиц, и там собрать в той же последовательности кварк ко кварку. Но мы не можем, пока что не можем, — исправился Мюллер. — не можем превзойти скорость света. Между тем, сто тысяч лет нужно свету, чтобы пересечь одну только "песчинку" — Млечный Путь.
— Неужели, в вашем мире всё идеально и нет неразрешимых проблем, где "ложка дёгтя"?
— Всё неотделимо и восторги, и огорчения, и терзания, и довольство. Везде есть и минусы, и плюсы, но мы уверены, что хоть и не сможем построить идеальный мир, но построим его лучшим, чем он был прежде.
Мы вернули к жизни миллионы видов живых существ, которых уничтожила война, а значит мы в ответе не только за человечество, но и за всех землян.
На мгновение прервался доктор, потёр лоб и продолжил.
— Вы ели животных, убивали ради развлечения, ради одежды. Мы выращиваем пищу в лабораториях - никого не убивая. Наш мир гуманнее. Вы говорили о свободе, но ваша свобода — это просто наплевательство, наплевательство всех на всё. У нас общество всегда подставит плечо помощи. Всегда. — Утвердительно посмотрел на пациента господин Мюллер. — Вы лишали свободы преступников, казнили их, не решая проблем, что сподвигли их на совершение преступления. Мы же не рубим ветви, а выкорчёвываем корни. А тем, кто совершит правонарушение, мы создаём виртуальный мир, симулятор реальности, где они живут так, как им полезно. Не мешая обществу. И им хорошо, и нам. Мы гуманнее.
— Я спросил вас про "ложку дёгтя", не юлите. — Критично настаивал Ван Дилан.
— Бессмертие. — Отвечал доктор — это и польза, и вред, и минус, и плюс. Мы можем разобрать человека на частицы меньше кварков и собрать их в той же последовательности, с тем же нейронным путём, а значит с тем же мировоззрением. И вроде всё хорошо - издревле бессмертие мечта человека, но мы из того же количества материи можем распечатать сотни одинаковых личностей. И кто же из них есть настоящий? Вдруг мы умираем при расщеплении на микро - частицы, а собирают уже не нас. — Мучительно нахмурил брови герр Мюллер — Вот в чём дилемма. — Достал из-под ворота висящий на шее кулон голубя, поцеловал его и дополнил. — Только великий Галилеянин утешает в такие моменты.
В помещении на пару мгновений стихло. Спустя некоторое время, герр Мюллер предложил Ван Дилану пройтись, осмотреть космическую станцию.
— Каково это целую жизнь летать в безвоздушном пространстве? — Не унимался с расспросами Пациент.
— Искусственная гравитация творит с мировосприятием чудеса, не даёт нам понять, что мы в невесомости. Это всё равно, что жить внутри огромного кольца, или с внутренней стороны яичной скорлупы, которую быстро раскручивают, а тебя по инерции придавливает к её внутренней плоскости. Каково мне летать на станции, спрашиваете? Земля тоже летает в космосе. Просто там больше мест куда можно сходить, относитесь к этому проще. К тому же, если мне не изменяет память, я посещал цветущие земные сады в том году, на праздник весеннего равноденствия. Да и никто не мешает мне уходить в иллюзорный мир виртуальности, в свободное время, а там я тот, кем только захочу быть. Реальная виртуальность, так сказать. — доктор был как всегда подробен и обходителен, виделось достойное воспитание в его речах.
Отто безмолвно восхищаясь следовал за ним. Коридор был светел и просторен, возле тёмных, как ночь, иллюминаторов цвели растения, и, вдруг, между ног Ван Дилана прошмыгнуло что-то пушистое. Пациент обернулся - надо же, енот.
— Да-да, мы их приручили, — добавил доктор Миллер, — не правда ли уютно?
— Аха... — Растерянно согласился Ван Дилан.
— Кстати, спасибо за восхищение моим воспитанием. Не удивляйтесь, система знает всё, включая ваши мысли. — Продолжал улыбчивый собеседник. — В вашем обществе гении считались безумцами, а в честь злодеев вы называли улицы и города. Мы учли ваш печальный опыт. — Иногда оборачиваясь, хвастал достижениями своего мира, господин, идущий впереди. — Как говаривал Жак Фреско, ваш современник, уважаемый Отто, хотя вы его вряд - ли знаете: "Всё зависит от воспитания, если бы вы жили среди индейцев Амазонки и у вашего соседа висели на кухне высушенные головы врагов, то вы бы занегодовали? Конечно! Почему это у меня только пять голов, а у моего соседа двадцать". Воспитание очень важно, мой преображающийся из варвара друг. Или как говаривал Ницше о сверхчеловеке: "Человек — это то, что нужно превзойти." — Не унимался герр доктор. — Тот же Герман Гессе писал: "человек - это всего лишь, плевок природы в сторону сверхчеловека". Вот мы и пытаемся, так сказать, "доплюнуть" человека туда, за грань, в светлое будущее.
А у вас они считались безумцами, что Ницше, что Есенин, что тот талантливый доктор который придумал стерилизовать поверхность рук врача перед операцией, или родами, чтобы пациенты не гибли от горячки. Из какого же мы варварства вышли, Боже мой. — посетовал на прошлое врач.
Пред ними открылась дверь-купе, как бы врастая в стену и их взору представилось просторное помещение, похожее на кабинет. Какие-то шнуры и трубочки свисали от приборов. Возле светящегося кресла стояли двое. Их лица озарялись неоновыми отблесками, из-за которых Ван Дилан не сразу признал в тех двоих фрау Эмму и...
— Господи! — он прикрыл рот ладонью, чтобы не закричать. Пред ним стоял улыбавшийся профессор Йонс Экхман.
— Не слабо вы меня потрепали, голубчик. Не слабо. Но, как видите, я жив и бодр. Спасибо своевременной помощи и нашим достижениям. — Замолвил герр Йонс. — Знаете, Отто, прежде мы делали нанороботов, что чинили организм человека, но их возможно перепрограммировать и получились бы тогда нанодроиды-вредители. Из соображений безопасности, мы отказались от них ещё три столетия назад. Будущее за лучевой терапией, она может расщеплять и собирать, расщеплять и собирать. — Продолжал увлечённо профессор, смотря на какой-то прибор. — Присаживайтесь в капсулу.
Пациенту вежливо указали на кресло. Герр Мюллер и фрау Эмма, были увлечены какими-то приборами.
— Имена у нас другие, не привычные вам, просто для удобства общения с вами мы представились так. — Мельком обмолвился профессор.
Ван Дилан осторожно погрузился в светящуюся ёмкость, мало напоминающую кресло. Началось. Пациента как бы сковало, но выраженной боли он не почувствовал.
— Что со мною?!
— Не волнуйтесь, мы вам поможем. — Отвечал профессор, стоя рядом.
— Я не могу пошевелиться, что со мною?! — Не унимался Ван Дилан, хотя и губы были его обездвижены, но мысли услышали все.
— Виртуальный мир, знаете ли, виртуальный мир. Вам в нём будет значительно лучше. — Сердце Отто колотилось, как мотор.
— Но я же бесценен? — Громко сопротивлялся мозг пациента. — Я же бесценен для вас!
— Не переживайте вы так, голубчик. — Как бы по-отцовски, успокаивал господин Экхман. — Для науки вы сохранитесь. Мы вас переклонируем. — Сделал прокол в области левого запястья пациента.
— Всего лишь пункция ДНК, как комарик, раз и всё. — Добавила фрау Эмма.
— Ваш мозг знает больше чем должен, он не пригоден для изучения. Мне жаль, но вы варварского воспитания человек, и мы не можем подвергать опасности наш стремящийся к вершинам совершенства мир вашим мировоззрением. — Сочувствовал герр Мюллер, сидя за вычислениями. — Мне правда жаль с вами прощаться, но так должно быть...
Герр Отто Ван Дилан хотел было закричать, возопить к их состраданию. Его пугала неизвестность последующего. И так не мало свершилось за день. Как вдруг его разум провалился в какую-то густую темноту, похожую на длинный предлинный тоннель со светом в конце. Бешеная скорость, полёт, головокружение. Он кричал, но его не было слышно. Провал.
— Васечкин, а Васечкин?! — Какая-то толстая женщина с неприятным запахом изо-рта и непомерно большим количеством дешёвой косметики на лице склонялась над ним.
Заспанные глаза открылись.
— Где я? — Произнёс на незнакомом доныне ему языке герр Отто.
— Вставай же, пора на процедуры! — Рявкнула женщина. Белый халат её был не многим менее светел, чем обшарпанная побелка на потолке, та побелка, что с потёкшими жёлтыми пятнами по углам. Они будто бы повторяли пятна от кофе на воротничке и рукавах её халата. Ван Дилан в панике соскочил.
— Где я? —— Кровать заскрипела.
— Сегодня компот на полдник и печенье. Ты любишь печенье, Васечкин? — Как бы шантажируя произнесла медсестра. Её щёки спадали волнами на жирные складки подбородка.
— Я герр Отто Ван Дилан, где я?! Разбудите меня, Мюллер, слышите, это не та фантазия!!! — Вырывался наружу из себя пациент. На крик медсестры вбежали два крепких амбала и скрутили его.
— Как вы не понимаете, я Отто, мне нужно в будущее. Мне тут не лучше.
— Да-да, ты Отто, Васечкин, Отто. Только не волнуйся так, а то будет бо-бо. — Противным голосом причитала толстуха.
— Вести на процедуры? — Спросил один из амбалов.
— Да. К Наполеону и Бисмарку. — Кивнула медсестра, достав из кармана пачку с чипсами. — Вчера с ножом для масла набросился на доктора, сегодня тоже капризничает. Разочаровываешь ты нас, Васечкин, ох как разочаровываешь. Жаль отменили лоботомию, полезная штука была. — Добавила полная женщина.
Пациента волоком из палаты потащили два амбала.
— Мы тебе поможем больше не устраивать таких сцен. Ты у нас получишь. — Приговаривали санитары.
За спиною у Отто шла медсестра, в руках её шуршала полиэтиленом полупустая пачка с чипсами.
— О, эта чёртова полупустая пачка чипсов. — Подумал Ван Дилан.
P.S. Жизнь — сплошное разочарование.
Комментариев нет:
Отправить комментарий