Участник конкурса в номинации "Проза" Игорь Вереснев.

Королевские Скалы

Верить в Ленкины сказки – себя не уважать. Толян знал это прекрасно. Ещё бы не знать – пять лет в одном классе проучились! Сказка о заколдованном месте на Королевской скале была ничем не лучше других – послушать и забыть. Если бы не Русик.
Началось всё с того, что футбольный матч с седьмым отрядом они позорно продули, проиграли со счётом 6:1. Из-за Русика. Так решили все ребята – Игнат, Жека, Серёга-Длинный. Подходили, и говорили по очереди:
– Слабак! По мячу ударить не можешь, что ли? Тебе сеточку между ног привязать, а, дистроф?
Серёга-Длинный вдобавок и сплюнул – прямо Русику под ноги.

Русик обиделся, отошёл в сторону, сел, отвернулся. Он в самом деле был слабаком – и бегал хуже всех в отряде, и на турнике больше двух раз подтянуться не мог. Но ведь всё равно обидно слушать такое! Он не заплакал, но слёзы в глазах стояли. И Толян не выдержал. Присел рядом, положил руку на плечо.
– Не слушай их, не слабак ты. Просто в футбол плохо играешь.
– Подумаешь, футбол! Зато я из пистолета стрелять умею, меня папа учил! И приёмы разные знаю! Это я сейчас такой маленький, а потом как вырасту выше всех, посмотрите! У меня наследственность хорошая!
Они не были закадычными друзьями. Собственно, и познакомились всего две недели назад, уже в лагере. Совсем непохожие друг на друга: Русик – домашний, книжный мальчик,  Толян – нормальный дворовой пацан, до этого они не только в разных школах учились, а и в разных городах жили: первый в Ровеньках, второй в Краснопартизанске. Но кое-что общее у них было. У обоих погибли отцы. Отец Толяна не вернулся из шахты. Отец Русика – из Афганистана. И узнав об этом, Толян взял негласное шефство над щупленьким, слабосильным соседом по комнате.
–  И вообще, вы шахтёрами чумазыми станете, а я – офицером, десантником! – Руслан тёр большую, в треть щеки родинку. Он всегда так делал, когда злился: – Поеду в Афган, отомщу «духам» за папку! А ещё лучше – в Америку! Ох, и поскачут они там!
Толян удивлённо взглянул на него. «Почему в Америку?» – хотел спросить, но и сам сообразил: отец Русика погиб в вертолёте, сбитом американским «стингером». Потому лишь качнул головой отрицательно:
– Не, я в шахту работать не пойду. Хватит, что батя там остался.
– Пойдёшь, куда ты денешься! У вас тут все на шахтах работают.
– А вот и не все! Я… – Толян запнулся на секунду, затем признался вполголоса: – я космонавтом стану, как Владимир Афанасьевич Ляхов. Он тоже наш, с Донбасса. Три раза в космос летал, вот!
Русик повернулся к нему, с полминуты смотрел недоверчиво. И вдруг захохотал.
– Ты… ты чего ржёшь, как лошадь?! – Толян вскочил возмущённо.
– Космонавт… сказанул! Чтобы космонавтом стать, нужно учиться, а не в футбол гонять. А у тебя по всем предметам тройки, сам говорил!
– Не по всем! По физкультуре – пять! Чтобы космонавтом стать, нужно спортом заниматься. А чтобы десантником – тем более!
– Думаешь, я слабак?! – Русик тоже вскочил. – Думаешь, не смогу?! Тогда пошли на скалу, поглядим! Полнолуние как раз послезавтра!
Толян растерялся. Такого поворота он не ожидал. На Королевской скале есть волшебный уступ, – рассказывала Ленка. – Ровно в полночь, когда над степью полная луна светит, с него окошко в будущее открывается. Если найдёшь этот уступ, не побоишься заглянуть в лунное окно – всю свою жизнь увидишь, до самой смерти!
Королевская скала, самая высокая в гряде, нависала над речкой Верхнее Провалье, над Провальским урочищем, над корпусами пионерлагеря «Чайка». Впрочем, скала была не такая уж высокая и неприступная, Толян не раз забирался на её уступы. Днём. Ночью –другое дело. За миллионы лет камень выветрился насквозь, сделался хрупким, как стекло. Недоглядел, стал, куда не надо, и посыпался уступ вниз. И ты вместе с ним. Шею, может, и не свернёшь, но ноги-руки переломаешь, - какой после из тебя космонавт! А главное, мамке неприятности будут. Зачем туда лезть, спрашивается, если и так известно: Ленка – ещё та фантазёрка и сочинительница! К тому же заведено в пионерлагере – страшилки друг другу рассказывать. Толян их ого-го сколько переслушал! И ни в одну не верил. А Русик, получается, поверил?  
– Так что, идёшь? Или струсил? Кто тогда слабак?!

Выбраться ночью из спального корпуса, улизнуть с территории лагеря так, чтобы никто не заметил – пара пустяков, когда ты проводишь в этом лагере пятое лето подряд, знаешь все его закоулки, потайные места и дыры в заборах, изучил наизусть привычки вожатых. Найти в темноте леса заветную тропку, бегущую вдоль речки до самого края урочища, а потом круто уходящую в сторону и вверх, к гребню гряды – тоже не самое сложное. Настоящее приключение началось, когда они подошли к Королевской скале с её северной, пологой стороны, уселись на верхушке, свесив ноги с обрыва. Внизу темнел лес, по которому они недавно шли. Чуть правее – «Чайка», светлые прямоугольники корпусов, прогалины аллей и площадок, редкие светлячки фонарей. А дальше – посеребрённая лунным светом ковыльная степь до самого горизонта. Словно безбрежное море, которого Толян не видел ни разу в жизни. И тишина. Только сверчки поют за спиной, да журчит едва слышно невидимая под кронами деревьев речка, и далеко-далеко, аж в селе, брешет собака. Сейчас, ночью, скала казалась и выше, и круче, чем днём.
Толян невольно поёжился.
– Ну что, идём?
– Конечно!
Русик ответил быстро, не раздумывая, чтобы заглушить страх. И сразу спрыгнул вниз, на верхний уступ. Под ногами у него зашуршало, мелкие камешки покатились вниз.
– Осторожней!
Толян тоже спрыгнул. Обогнал товарища, перешёл на следующий уступ. И на следующий. И ещё. Хорошо, что луна яркая!
 – Где оно, это место? – пробурчал он недовольно, разглядывая по сторонам. – Нет здесь никаких «окошек».
И внезапно показалось, что не урочище внизу, окружённое степью. Что скала  стоит посреди моря. И лунная дорожка бежит прямо под ноги…
– Гляди, гляди! – Русик тоже что-то заметил.
– Да это от луны…
– А если…

«Грач» поработал отменно, ни один снаряд боекомплекта даром не пропал. Бойцам отдельной аэромобильной бригады, прорывающимся из котла, требовалось лишь подчистить за ним. Бой получился коротким и жёстким. Безнадёжным для террористов. Когда БМД разведгруппы капитана Доломанова подошли к тому, что час назад называлось блокпостом, живых там не осталось. Разбитые в крошку, почерневшие от копоти бетонные блоки, изодранные, разбросанные взрывами мешки с песком, искорёженное железо. И – мясо. Такое же разорванное и искорёженное, воняющее гарью, кровью и вырванными внутренностями человеческое мясо.
Головной БМД объехал остатки блокпоста, стал, прикрывая десант от полосы «зелёнки», тянущейся в полукилометре за дорогой. Если часть боевиков отступила туда, то не исключено, что попытаются обстрелять. Но двумя машинами всех не прикроешь. Капитан шагнул из-под защиты брони первым – недостойно звания кадрового офицера прятаться за спинами пацанов, вконец измотанных месяцем боёв в окружении, голодных, больных от плохой воды и хронического недосыпа.
Под ногами хрустела мешанина из гравия, комьев запёкшейся земли и стреляных гильз – здесь и до войны дороги были аховые, а сейчас и подавно остались одни «направления». Ничего, победим – отстроим. Может быть…
Он поддел башмаком пустую жестянку. Этикетка закоптилась, но прочесть можно – «каша перлова з яловичиною». Ты гляди, не брезгуют нашими консервами! А вон и пластиковая литровка с водой лежит, полная и осколками не посекло. Основательно терры обустраивались, долго собирались оборону держать. Не вышло, не ожидали, что окруженцы поддержку с воздуха получат. Или хозяева их на ПЗРК поскупились.
Капитан поднял бутылку, отвинтил крышечку. Вода была вкусная, родниковая. Захотелось пить, пить и пить. Переборол желание, отдал бутылку бойцу. Скомандовал:
– Осмотреть всё внимательно! Воду, продукты – собрать!
Нет, не всех терров зачистили. По крайней мере один был жив. И в сознании, как ни странно – смотрел на капитана пристально. Он лежал среди груды мешков, наполовину засыпанный песком, неловко вывернув правую ногу, под которой натекла изрядная алая лужа. И на груди темнели кровяные пятна.
Капитан ухмыльнулся недобро.
– Что, наелся нашей землицы, гад?
Запёкшиеся губы терра шевельнулись:
– Русик? Руслан?
Капитан замер от неожиданности. Внимательнее вгляделся в измазанное копотью и кровью лицо террориста, пытаясь узнать. Спросил неуверенно:
– Толян, это ты?
– Для кого Толян… а для тебя теперь… Анатолий Сергеевич Тарасенко. Что, стал-таки десантником?
– Стал. А у тебя с космосом не вышло, смотрю.
– Да, правду ты тогда говорил… не гожусь я в космонавты… ГРОЗ я, «шахтёр чумазый», всю жизнь в лаве…
– Так и сидел бы там, чего выполз? Что тебе твой Путин посулил?
– Я Родину защищаю…
– Какую «родину»?!
– Донбасс! Это моя земля, я здесь родился, здесь жил, работал. А вас, мразь фашистскую, мы сюда не звали…
– А мне, что, Донбасс чужой?! У меня здесь половина детства прошла. А про фашистов – это ты зря, «анатолий сергеевич». Обманули тебя, нет у нас в Украине фашизма. Только в головах ваших глупых…
– Нет? А кто мою племянницу в Луганске убил… не фашисты? Восемнадцать лет девчонке... ноги взрывом оторвало, не сразу умерла, мучилась... Не фашисты, говоришь?
– Враньё это, дружки твои и стреляют по мирным. А если даже так – вы сами виноваты! На кой вам референдум тот сдался? Чем для вас Украина плоха? Весь мир нас поддерживает! Не проживём что ли без «рашки» проклятой?
Раненый медлил с ответом. Видно, тяжело ему было, из последних сил держится, чтобы сознание не потерять.
– Эх ты… купила тебя Америка… забыл, как за батю отомстить хотел… Обамка радуется, поди, что славяне тут друг друга убивают… русские – русских…
Капитан скрипнул зубами, невольно схватился за щёку – жест, оставшийся с детства. Тут же отдёрнул руку, поднял автомат.
– Ладно, «друг», хватит мне кисилёвской пропаганды! Не обижайся, но спасти я тебя не могу – своих бы раненых вывезти.
– Я не обижаюсь, «друг»… вместе пойдём.
Он заворочался, высвобождая засыпанную песком левую руку. Звонко щёлкнуло. На ладони раненного лежала «лимонка». Без чеки.
Капитан отпрянул, заорал бойцам:
– Ложись!
И понял – поздно.

Русик взмахнул руками, взвизгнул, шарахнулся в сторону. Захрустели, затрещали каменные пластинки уступа, посыпались осколками вниз. Толян вырвался, наконец, из оцепенения, кинулся к другу, а тот уже падал вместе с каменным крошевом, цеплялся беспомощно за ломкую, неверную опору. И не мог удержаться.
– Стой!
Толян рухнул на колени, на живот, острые камни больно врезались в кожу, но сейчас было не до них. Он успел ухватить поехавшего вниз по склону Русика за шиворот, дёрнул назад. Футболка затрещала – порвётся вот-вот!
– Руку, руку давай!
Русик дёргался, барахтался, но руку протянуть не хотел отчего-то. А футболка трещала, трещала…
– Да держись же ты!
Толян сполз ещё ниже, чувствуя, что и сам не удержится, покатится кубарем. Но всё-таки дотянулся, схватил друга за плечо, потащил, упираясь коленями и локтями.
Остаток уступа выдержал, не обломился. Они вернулись на него, а потом молча, не говоря ни слова, лишь сопя от напряжения, покарабкались вверх, к гребню. Добрались туда одновременно, и не вставая на ноги, на четвереньках отползли подальше от края, упали в колючую степную траву.
Лежали долго. Первым решился заговорить Русик:
– Видел?
– Видел…
– А что ты видел?!
– Ты фашистом станешь. Придёшь сюда убивать нас всех.
– Нет, не правда! Это ты будешь бандитом, предателем! Ты…
Осёкся. И они снова молчали.
Русик сел, обхватив себя за плечи. Спросил, и в голосе его были слёзы:
– Но так не бывает, правда? Мы же друзья! Разве друзья могут хотеть убить друг друга?
Толян тоже сел. Подумал, качнул головой.
– Не могут. Не бывает такой войны. Украина, Россия – какая разница? Мы все – одна страна! Глупости это, привиделось.
Русик радостно закивал:
– Ага, привиделось! Я знаю, это «мара» называется. Место, наверное, тут нехорошее.
– Точно! Давай поклянёмся, что всегда друзьями будем!
Толян протянул ладонь. Русик тотчас вцепился в неё. Зашипел от боли в разодранной до крови руке, но не выпустил:
– Клянусь! И воевать друг с другом мы никогда не станем!
Чёрные тени будущего, окружавшие их, отступили, распались. Вновь была тихая тёплая ночь, стрекотали сверчки, далеко-далеко брехала собака, серебрился под луной ковыль. Продолжались каникулы, продолжалось беззаботное мирное лето.
Последнее лето великой единой страны.