Участник конкурса в номинации "Поэзия" Шемшученко Владимир.

***
Золотые слова растащило по норам ворьё,
И аукнулась нам бесконечная наша беспечность.
Поспешаем за веком, и в души несём не своё,
На сегодняшний день обменяв - человечность.

Разрастается зло, выползает из тёмных щелей -
Погремушками слов азиаты гремят на рассвете.
Встань за Родину, друг мой, молись и себя не жалей -
От безбожных отцов не рождаются русские дети!


***
Слышащий — да услышит.
Видящий — да узрит.
Пишущий — да напишет.
Глаголящий — повторит.
Всяк за свое ответит.
Каждому — свой черед.
Слово, если не светит, —
Запечатает рот.
Пуля — она не дура,
А провиденья рука.
Да здравствует диктатура
Русского языка!

РОДИНЕ
Не то, чтобы нас пригласили –
Скорее наоборот.
Но мы приезжаем в Россию
Из всех суверенных широт.

Нам стало вдали одиноко
И сделалась участь горька –
И с Запада, и с Востока
Течет человечья река.

Над мыслями нашими властвуй,
Пришли мы к тебе налегке.
Как сладко сказать тебе: Здравствуй!
На русском своём языке.


                  По отвесной стене
1.

Выглянул месяц, как тать, из тумана,
Ножиком чиркнул – упала звезда
Прямо в окоп… В сапоги капитана
Буднично так затекает вода…

Через минуту поодаль рвануло…
Замельтешили вокруг «светлячки»…
Встать не могу – автоматное дуло
Прямо из вечности смотрит в зрачки.

2.

Белый день. Белый снег.
И бела простыня.
Бел, как мел, человек.
Он бледнее меня.

Он лежит на спине,
Удивлённо глядит –
По отвесной стене
Страшновато ходить.

«Помолчите, больной. Не дышите, больной» -
Говорит ему смерть, наклонясь надо мной.

3.

Меня спросили: Кем ты был?
Я не ответил. Я забыл.
Меня спросили: Кем ты стал?
Я не ответил. Я устал.
Меня спросили: Чем ты жил,
Какому богу ты служил,
Какого сына воспитал,
О чём несбыточном мечтал?
Жена в глаза взглянула мне –
Как страшно ты стонал во сне.

            МАЙДАН

Как посмертная маска с лица,
Закопчённый майдан оплывает.
Злая кровь покидает сердца.
Кровь живая в сердца прибывает.

Жизнь своё потихоньку берёт,
Хоть и всякий здесь злобой контужен.
Возвращайся во Львов, идиот, -
Никому ты здесь больше не нужен!

Не отмыться тебе от стыда
И не выхаркать привкус резины –
Ты учился сжигать города
У сжевавшего галстук грузина.

Крутануть бы всё это назад
И забыть эти горькие строки,
Чтоб из порванных вен баррикад
Не сочилась моча в водостоки.

              ПЕТЕРБУРГ

Здесь я не жил в блокаду -
После войны рождён.
Мне – ничего не надо.
Павшим – земной поклон.

Стали землёй винтовки.
Млеют в лесах соловьи.
Только – на «Пискарёвке»
Родственники мои…

Кончились  коммунисты –
«Пятой колонне», салют!
На Украине фашисты
Кровушку русскую пьют.

Мне – ничего не надо.
Господи, воля Твоя…
«Фрицы» мне  – не камрады.
«Бандеровцы» -  не друзья.

Не опущусь до злобы.
Бранных слов не скажу.
Ненависть – высшей пробы! –
Сыну в сердце вложу.

МАРИНЕ

Перебранка полешек, бормотанье огня
И волос  твоих рыжих волнующий запах…
Я тебя назову: свет осеннего дня
Или, лучше, - предзимье на заячьих лапах.
А ещё… Из камина возьму уголёк,
И на белом листе (только бы не проснуться!)
В простоте напишу всего несколько строк,
До которых потом не смогу дотянуться.
Полутон, полусвет – между  явью и сном…
Только ты помолчи, а иначе разбудишь…
Это снег! Это первый, большой за окном!
Я его полюблю так, как ты его любишь!

***
Петь не умеешь – вой.
Выть не умеешь – молчи.
Не прорастай травой.
Падай звездой в ночи.
Не уходи в запой.
Не проклинай страну.
Пренебрегай толпой.
Не возноси жену.
Помни, что твой кумир –
СЛОВО, о не словцо,
И удивлённый мир
Плюнет тебе в лицо.

***
Я скользящей походкой сам - друг возвращаюсь домой -
Муза канула в ночь и свела (вот зараза!) Пегаса.
Рядом кашляет город - он пахнет тоской и тюрьмой -
И ещё недержаньем горячей воды в теплотрассах.

Это надо же - вляпаться в эту чухонскую рань,
В этот выжатый воздух с душком топляка и сивухи,
И в уме сочинять не стихи, а тотальную дрянь,
И заснеженным львам, осердясь, раздавать оплеухи.

Просыпается город - ему на меня наплевать,
Мною он пренебрёг и бесстрастно зачислил в потери...
Дома ждут меня стол, абажур и складная кровать,
И некормленный кот, и ворчливые старые двери.

Я домой возвращаюсь, и тёплое слово - домой -
Языком непослушным по нёбу сухому катаю...
Я чертовски богат надоедливым задним умом,
Потому даже псы мне, рыча, отказали от стаи.

Я домой возвращаюсь. Я ранен. Я болен тобой,
Мой продутый ветрами, чахоточный, каменный город.
Знаю, ты не зачтёшь этот наглый словесный разбой
И снежинку прощенья уронишь за поднятый ворот.

***
Ты жил в тепле с красивою женой.
Я выживал наперекор судьбе.
Ты много лет смеялся надо мной.
А я был рад, что весело тебе.

Ты разучился отдавать долги.
Я научился терпеливо ждать.
Ты бросил дом, когда пришли враги.
А я тебе отдал свою кровать.

Ты ненавистью метишь путь земной.
Я всё тебе простил, и мне легко.
Ты зря топор заносишь надо мной -
Я тень твоя, а солнце высоко...

***
Вместо бессильных слов
В самом, самом начале –
Капельки васильков,
Искорки Иван-чая.
Ну и ещё – река,
А на реке светает –
Это издалека,
Это растёт, нарастает…
Это ещё не звук,
Это из сердцевины…
Это небесный паук
Звёздной наткал паутины…
Это корова-луна
Тучу поддела рогами.
Это кричит тишина,
Смятая сапогами…
Это здесь и сейчас -
Заговорить стихами…
Это – последний шанс
Не превратиться в камень.

***
Поворот головы, эти тонкие нервные пальцы,
И летящая чёлка, и дерзкий, мальчишеский взгляд -
Травестюшка, фитюлька... Судьбу надевает на пяльцы
И смеётся над ней, как смеялась лет двадцать назад.

Всё ещё хороша, и без промаха бьёт из рогатки
На потеху жующей сладчайший поп-корн детворе,
И азартно играет с подкравшейся старостью в прятки,
И заранее знает, кто будет повержен в игре.

О, великий театр! С чем твои треволненья сравнимы!
На ступеньках галёрки, в тени запылённых кулис -
Я глотал твои слёзы, я Гамлета видел без грима,
Я взлетал в поднебесье и падал поверженный вниз.

Непокорных - ушли. Никуда не попрёшь - перемены.
И не то, и не так, и не те не о том говорят...
Но выходит она... На поклон... И, как тень Мельпомены,
Молча руки роняет и... ржёт коллективный де Сад.

***
У зимы петербургской прескверный характер весьма -
У неё задарма на понюшку не выпросишь снега.
Безъязыкие - жмутся на Невском друг к другу дома,
А под ними подземка гремит допоздна, как телега.

Разгулявшийся ветер Атлантам надраил бока,
И с усмешкою сфинкса намылил гранит парапета.
В плиссированной юбке на берег выходит река
И с достоинством царским идёт в Эрмитаж без билета.

И опять всё не то... Как мальчишку меня провела -
Вместо ярких полотен всучила пустые картинки...
А над площадью ангел уже расправляет крыла,
И Балтийское море мои примеряет ботинки.

***
Империя не может умереть!
Я знаю, что душа не умирает.
Империя - от края и до края -
Живёт и усечённая на треть.

Она живёт в балтийских янтарях,
Она живёт в курильских водопадах,
Она - и Севастоаоль и "Варяг",
Она во всём, что мне от жизни надо.

Оплаканы и воля, и покой,
И счастье непокорного народа...
Имперская печаль - иного рода -
Она созвучна с пушкинской строкой.

Она клеветникам наперекор
Глядит на мир влюблёнными глазами,
Она не выставляет на позор
Оплаченное кровью и слезами.

Пусть звякнет цепь! Пусть снова свистнет плеть
Над теми, кто противится природе!
Имперский дух неистребим в народе -
Империя не может умереть!

***
Враги сожгли родную хату
(Михаил Исаковский)

Замечтались... Раз-два и готово -
Перешли нас нахлебники вброд,
И жуют наше русское слово,
Превращая в поток нечистот.

И удравшие (глянь!) приползают,
Будто полчища саранчи.
Я их помню - со злыми глазами! -
И люблю их, да так, хоть кричи.

И кричу, что ещё остаётся,
В пику сверхтолерантной шпане.
Этот стон у нас песней зовётся...
Эй, борцы с экстремизмом, ко мне!

Вы сожгли мою русскую хату!
А мигранты нам разве враги?
Мы научим их жить на зарплату,
Чтобы впредь не повадно другим...

Им, беднягам, несладко живётся
На руинах великой страны.
Знаю - слово моё отзовётся...
Мне навесят вину без вины.

Я иду, заливаясь слезами,
Всеотзывчивость нашу кляня...
А навстречу - со злыми глазами! -
Боже, как они любят меня!

***
Когда лязгнет металл о металл, и вселенная вскрикнет от боли,
Когда в трещинах чёрных такыров, словно кровь, запечётся вода, -
Берега прибалхашских озёр заискрятся кристаллами соли,
И затмит ослабевшее солнце ледяная дневная звезда.

И послышится топот коней, и запахнет овчиной прогорклой,
И гортанная речь заклокочет, и в степи разгорятся костры, -
И проснёшься в холодном поту на кушетке под книжною полкой,
И поймёшь, что твои сновиденья осязаемы и остры.

О, как прав был строптивый поэт – Кузнецов Юрий, свет, Поликарпыч,
Говоря мне: «На памяти пишешь…(или был он с похмелья не прав?)
Хоть до крови губу закуси – никуда от себя не ускачешь,
Если разум твой крепко настоян на взыскующей памяти трав.

От ковыльных кипчакских степей до Последнего самого моря,
От резных минаретов Хорезма до Великой китайской стены, -
Доскачи, дошагай, доползи, растворяясь в бескрайнем просторе,
И опять выходи на дорогу под присмотром подружки-луны.

Вспомни горечь полыни во рту и дурманящий запах ямшана,
И вдохни полной грудью щемящий синеватый дымок кизяка,
И сорви беззащитный тюльпан, что раскрылся, как свежая рана,
На вселенском пути каравана, увозящего вдаль облака…»