ПАМЯТИ ЖЕРТВ СЛАВЯНСКА,
КРАМАТОРСКА И ОДЕССЫ
Простите нас, братья,
И вечная память...
Простите нас, братья,
Нас не было с вами,
Нас не было рядом
В те майские дни,
Когда Профсоюз
Поджигали они,
Когда в Краматорске
Убили сестру,
Когда расстреляли
В Славянске весну.
Когда украинец убил украинца
И этим гордится…
Он этим гордится?!
Простите нас братья,
И вечная память…
Мы память о вас
Понесем точно знамя.
Нам стыдно смотреть
Ветеранам в глаза,
Их раньше встречала
Победой весна,
Сегодня на ими спасенной земле
Нельзя вспоминать о победной весне.
Простите нас, братья,
Восстанем, славяне,
Не время границы и взгляды делить,
Давайте же грянем,
С Донецка, с Рязани,
Чтоб общую память
И мир защитить!
***
Ночью пришли… В дверь постучали.
Он открыл. Ворвались бесцеремонно.
Да, собственно говоря, их ждали…
Их ждали…
Их ждали все поименно.
Велели взять вещи и с ними идти,
Он взял чемодан (чемодан стоял наготове)
Это его сосед научил… Лет пяти
Мальчик смотрел на него и хмурил брови.
Мать сказала ему: «Посмотри,
Твой дорогой шутник дошутился».
Мальчик смотрел, и вдруг крикнул:
«Замри!
Мама, замри, у тебя глаз прохудился,
Из него капает как из крана вода,
Где мы найдем мастера среди ночи?!».
Уводили его, что-то сказав насчет суда,
Быстрого суда, без проволочек.
Он спокойно бесшумно надел пальто,
И только рука со старой помятой кепкой
Дрожала и выдавала его,
Он боялся даже смотреть на стенку.
Он попрощался, мальчишке отдал
Как лучшему другу хранить его скрипку.
Мальчик о ней так долго мечтал,
Так долго просил, а теперь не отыскал улыбку.
Он отыскал только тревогу и боль,
Понял, что больше со скрипачом встретиться им не придется.
Мальчик просил его взять с собой,
И маму, и деда, когда тот с дежурства вернется.
Грустно смотрел на мальчишку он
И говорил: «Не спеши, не надо».
Те, что пришли, вытолкали его вон,
Вон – на дорогу земного ада.
……………………………………………………………………….
Однажды мужчина приехал в Москву.
На вокзале вышел из вагона,
но не отыскал улыбку.
Он вспомнил маму, вспомнил его – шутника, ночь далекую ту
И чуть не выронил из рук скрипку.
***
Она все ждала письма от сына,
Зная что такое «десять без переписки»,
Она никого ни о чем не просила,
Угощала соседа-мальчишку ириской,
Уходила дежурить в госпиталь через день,
Бегала как все тушить зажигалки,
Вязала носки для фронта, как тень
Худая брала на карточки пайки.
Держала еще довоенного скворца,
Собирала ему упавшие со стола крошки,
Он ей благодарно сообщал, что весна…
Весна пришла! а она утирала слезу ладошкой.
Скворец не врал, и весна пришла,
А скоро пришла вместе с ней и Победа,
Возвращалась домой большая страна,
Очнувшаяся от военного бреда.
Она все ждала… Только надо жить!
Обязательно жить! Обязательно для кого-то!
Мальчик в детском доме сказал ей: «Давай дружить!»
И стало ей радостно от чего-то.
***
Стояли сожженные избы,
Не сгоревшие, а именно – сожженные,
Справляли вороны тризну
Над телами непогребенными.
Шли солдаты вдоль бывшей деревни,
И даже видавшие многое стали в оцепенении,
Встали медленно на колени
Души их разрывало криками в безмолвном молении.
Кто был крещен, те читали молитвы,
Некрещеные молча скрежетали зубами,
Комбат со злостью шептал: «Простите вы,
Простите, что мы на день всего опоздали.
Мы не успели, был бой, там за речкою,
Мы отомстили за вас, хоть друзья наши сгинули,
Мы отомстили, но обгоревшие печки
Стоят над Россией обелисками стылыми».
Печки – тепло и уют, руки матери,
Хлеб деревенский и печево к празднику,
Печки, свадьбы и скатерти,
Чьей злою рукой вас обезобразило?!
Мы знаем, мы видели эти руки,
Вздернутые вверх на кадрах кинохроники.
Сколько они причинили муки,
Живых людей превращая в покойников.
Мы отомстили, но так еще долго
Нам остается шагать вперед до Берлина,
За черные печки на пепелищах над Волгой,
За тех, кто у этих печек сгинул.
Я буду рвать, словно зверь обезумевший,
Всех, кто Гитлеру кричит восторженные словечки,
Чтоб не пришлось в гимнастёрках юношам
Никогда стоять перед черными печками.
***
«Спасите памятник!»
- так громыхнул кирпич
Старинный, развалившийся до пудры!
«Спасите памятник!»,
Повсюду слышан клич,
Христом, Аллахом просят, даже Буддой!
«Спасите памятник» -
Оградный перебор,
Когда проводят палкой как по ребрам,
«Спасите памятник!»,
И птичий разговор
Похож на ор до причитаний скорбных.
«Спасите памятник!»
Едва стоящий дуб
Бьет по железу веткой как по бубну.
«Спасите памятник!» -
В деревне стонет сруб,
Печной трубой протяжничая нудно.
«Спасите памятник!» -
Петля ворот скрипит,
И вторят ей кресты с лесных погостов,
«Спасите памятник!» -
Плакат в грязи лежит,
Стоявший в обрамленье окон роста.
«Спасите памятник!»,
Спасите для себя,
Чтобы себя не потерять с годами.
«Спасите памятник!»,
Пусть даже не любя,
Хотя бы потому,
Что памятник от слова «память».
ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ ГОД
Живу в четырнадцатом годе!
Живу в одном, живу в другом!
В окошке двадцать первый, вроде,
Двадцатым пахнет за окном!
Не дай нам, Боже, революций,
Войны и меж собой резни.
Впишите срочно в Конституции –
Нам больше жертвы не нужны!
Дымит то там, то здесь граница,
Стригут солдатиков под ноль.
Кем будет Родина гордиться?
Кем будет Родина родиться?
Губить мальчишек нам доколь?
Услышьте! Не меня… Друг друга!
Вершители больших побед,
Как просто Вам устроить чудо –
Один звонок – и смерти нет.
Точнее есть, но погуманней:
От старости и озорства,
От травм души, невоздержаний,
Болезней, даже хвастовства,
Но не от пули окаянной,
Не от безжалостных штыков.
Горит солдатик оловянный
Из века в век как боль веков.
В четырнадцатом страшном годе
Всемирно вспыхнуло тогда,
Мобилизация в народе
Преширочайшая прошла,
Но вот, устав стрелять из пушек
Прямой наводкой за моря,
Подговоренные кликушей
Низвергли веру и царя.
Кипит кровавое болото,
Кругом собранья и кумач,
Наш лозунг «Братство и свобода!»,
Но результат опять, хоть плачь.
И есть с чего умыться слезно,
Тот, кто кричал «Долой войну!»,
Восторженно и одиозно
Стреляет в Родину свою.
Стреляет в брата, в мать, в сестрицу,
Воинственно заходит в храм,
Не забывая материться,
Прикидывает по углам.
Иконы ценит за оклады,
Людей не ценит даже в грош...
Шагали красные отряды,
Бросало мостовые в дрожь.
Все это позже было с нами,
Кто знал в четырнадцатый год
Какое разгорится пламя,
Когда семнадцатый придет.
Смотрю масс-медиа-ужастик
С названьем «Новости» все дни,
Боюсь заметить хоть отчасти
Приметы прошлого страны.
А вдалеке, опять дымится,
Когда б за дружеским костром…
Век двадцать первый в дом ломится,
Двадцатым пахнет за окном.
***
Уходят все чаще поэты,
Приходят поэты все реже,
И в комнатах женских портреты
Поэтов не ставят с надеждой.
Читают нескладное что-то,
В метро по пути в институты,
Где ждут женихи – обормоты,
Читавшие те же талмуды.
И на перемене в киоске,
Цветы покупают для дамы,
Нескладные переростки,
Не знавшие рифмы ни грамма.
И сердце сжимая под курткой
Не ведая слов изъясниться,
Плетутся за новенькой юбкой,
Мечтая к губам прислониться.
Но может строкой в Интернете,
Общаясь с любимой блондинкой,
Пошлет он стихи на рассвете
Репостом с нелепой картинкой.
***
Потом, как водится в России,
в трамвай нас люди пригласили
и «Три семерки» из горла
нам родина преподнесла.
Е.А. Евтушенко
Переделкино – чудесная земля,
Я иду тобой как Палестиной,
От любви и россказней Кремля
Ты была желанной и судимой.
В каждом доме, уцелевшем здесь
От захвата нечитавших книжки,
Будто в храме сбывшихся надежд
Я стою владимирский мальчишка.
Я дышу тобой, живу тобой,
Взглядом за сосной взмывая в небо.
Переделкино – последний бой
Ты ведешь, но зрелища и хлеба
Просит неразумная толпа,
П е р е д е л а т ь все желая в тренде,
За твою победу у столба
«Три семерки» выпью, а не «Бренди».
***
В Донском сегодня тихо и спокойно,
В Донском кружит осенняя листва,
Как хорошо, что есть в первопрестольной
Исконные, заветные места.
Здесь каждый шаг наполнится молитвой,
Здесь отдохнет душа от суеты,
Укроются листвою как накидкой
Голгофки, обелиски и кресты.
Все дышит верой и былой Россией,
В донской земле сыскали свой приют
Историки, писатели, святые,
Что нас спасали и еще спасут.
В углу трещит, гудит свечной заводик,
Свой важный труд насельники вершат,
Мне видится – отходит пароходик
Как от больного грешная душа.
Они ушли… Они вернулись прахом,
Но мысли их, заветы живы в нас.
Нетленными мощами Патриарха
Вернется Русь, настанет светлый час.
Так говорят: кто ищет, тот обрящет,
Ищу тебя, не ведая времен,
Страна моя, о Родина скорбящих,
Иду к тебе Донским монастырем.
***
Как хорошо, что я могу писать,
Уже ни в чем не ведая покоя,
Я устремляюсь мыслями опять
На Черное отеческое море.
Держать в груди не в силах опыт свой,
И все, что было нами пережито,
Поставлю свечи я за упокой,
И напишу о том, что не забыто.
Я возвращаюсь в град Новороссийск
И вижу толпы, ищущих спасенья,
И погребальный слышу ветра свист
Над теми, кто пошел на все лишенья,
Но не предал ни Веры, Ни Царя,
Не снял с груди кресты и с плеч погоны…
Я вижу их, спасавших с алтаря
От поруганья русские иконы.
Я вижу их – и старых, и больных,
И женщин их прекрасных до волненья.
Там девочке дворянке гимназист
Читает наизусть стихотворенье.
Он истинный мужчина в 10 лет,
Умом и честью в папу офицера,
Какой бы стал прекрасный он кадет,
И как бы удалась его карьера.
К совсем чужим и чуждым берегам
Шел пароход. Я покидал Россию.
Каким теперь мне присягать царям
И где найти покой под небом синим.
Нет, я не тот. Мне не пристало лгать,
Останусь верен прежним идеалам,
Я буду лучше православным погибать,
Но не поверю красным комиссарам.
Как хорошо, что я могу писать,
Уже ни в чем не ведая покоя,
Я устремляюсь мыслями опять
На Черное отеческое море.
Мой бедный Крым, увядшая лоза,
Как тяжело нам было расставаться,
А на страницу падает слеза
С надеждой, что случится повидаться.
***
Три страны тому назад
Был в России царь законный,
А теперь он на иконах,
Помолись ему, мой брат!
Три страны тому назад
На балу цвело дворянство,
Но разграблено убранство
И оркестры не звучат.
Три страны тому назад
Шли парадом офицеры,
Пулей заслужив карьеры…
Порешил их взвод солдат.
Три страны тому назад
Жил купец широк натурой,
На приют давал купюры,
Был расстрелян меценат.
Три страны тому назад
Гнул крестьянин крепкий спину,
Торговал зерно, скотину…
Раскулачен и размят.
Три страны тому назад
На Руси стояли храмы,
Храм закрыли, кто-то пьяный
В озеро скатил набат.
Три страны тому назад
На одной и той же суше,
В чем-то лучше, в чем-то хуже
Жил народ и был не рад.
И теперь не рад наш брат,
А как выйдет оглянуться –
Размечтается вернуться
Три страны тому назад.
***
Крикнул и очень жаль,
Не на весь мир!
Справляет под нашу печаль
Ненависть пир.
Бьет озверев стекло,
Лезет в бой,
Горе слезой текло
Под женский вой.
Я в драку не лез. Умер
Кто-то другой,
Где-то там зуммер
Воет по нам с тобой.
Тревоги нельзя не слышать,
Делаем вид.
Биться даровано свыше.
Трус – спит.
Смотрит вполглаза сводки,
Думает – патриот.
Ленью как палёной водкой
На всю страну несет.
Знаю от дядьки афганца –
Нет чужой войны.
Бой за Славянск. Повстанцы.
Спасибо, пацаны.
Простите, пацаны.
***
Вдоль реки и вдоль дороги
Предки строились мои,
Тех несли куда-то дроги,
Этих – легкие ладьи.
Избы новые, большие,
На наличниках узор,
Вдоль дорог и рек России
Всюду, где не кинешь взор.
Только смотрят слеповато
Нынче избы на меня,
Вдоль окошек виновато
Прохожу в молчанье я.
Стекла выбиты, гуляет
Вольный ветер по избе
И печальное играет
В развалившейся трубе.
На полу немым укором
Дремлет рваная гармонь,
А бывало с перебором
Заиграет только тронь,
Всю деревню закуражит,
Ноги сами рвутся в пляс…
Не споет уже, не скажет,
Не согреет больше нас.
Ярче бревен всех немного
Два квадрата на стене
Объяснят, что жили с Богом
В этой брошенной избе.
В потолке крючок под зыбку,
Тюль, застрявшая в кольце,
Лишь печальною улыбкой
Отразятся на лице.
По окошки вросший в землю,
Дом – покинутый старик,
Новый символ всей деревни,
Крышей горестно поник.
Вдоль дорог и рек России
Всюду, где не кинешь взор,
Уходящие святыни –
Дом и рухнувший забор.
В доме матери Сергея Александровича
По-крестьянски очень скромно и тепло,
Будто сам он тут гостил вот только давеча
И на улицу глядел через стекло.
Задувал неспешно свечи предрассветные,
Убирал в пиджак исписанный листок,
Удивляясь как легли слова заветные
В параллельные дороги черных строк.
Я сойду с крылечка, кланяясь на выходе,
Посмотрю на этот край во все глаза,
Упадет в Оку за церковкою тихая
То ли звездочка, то ль ангела слеза.
***
Ни в библиотеку имени Ленина,
Ни в Публичку, ни в Госархив,
Запишите меня в Либерию,
Всех читателей опередив.
В кладовую Ивана Грозного,
Замурованную во тьме веков,
Византийскую быль непознанную,
Сказку для таких как я чудаков.
Там склонившись над вечной свечкою
Неустанно твердит монах
О братоубийственных сечах,
А потом наизусть «Плутарх»,
По латыни, языце греков,
Старорусскую скорую вязь
Он читает для человеков,
Не нашедших секретный лаз.
Запишите меня в Либерию,
Чтоб монах отдохнул хоть миг,
Я смогу оправдать доверие,
И когда захрапит старик
В самой толстой и пыльной книге
Я найду ответ, я готов.
Финишем многовечной интриги,
Ответом на международные фиги,
Разрушающим лжи вериги,
Объединяющим все религии,
Станет фраза:
«Аз есмь любовь».
Может что еще там сказано,
Но не видно сквозь толщу лет.
И в пропуске нам отказано.
А может, просто просрочен билет…
***
Посвящается
Владимирскому доктору,
участнику Русско-Японской, Первой Мировой,
Гражданской войн
Владимиру Николаевичу Лызлову
Кто сказал «Прощай, Россия»?
Нет.
До свидания, земля.
Есть Господь на небе синем,
Нам не свидеться нельзя.
Самый теплый берег дальний
Не заменит отчий дом,
И поют мотив печальный
Чайки в море за бортом.
Мы оставили Отчизну,
Не смогли спасти Царя,
Но и все же наши жизни
Были прожиты не зря,
В Голом поле под Стамбулом,
А затем по всей земле,
Как бы ветры нас не гнули,
Были мы верны себе.
В Севастополе, Кронштадте,
Груз привязанный к ноге,
Средь живых уже не в штате,
Среди мертвых не в цене,
Рядовые, офицеры,
Им присягу не предать,
И как высший пик карьеры –
За Россию умирать.
Обреченные скитаться
С авеню до Ривали,
Нам хотелось возвращаться.
Мы вернуться не могли.
Сохранив свою Россию
В исковерканной душе,
Наши головы седые
Упадут в чужой траве.
КРАМАТОРСКА И ОДЕССЫ
Простите нас, братья,
И вечная память...
Простите нас, братья,
Нас не было с вами,
Нас не было рядом
В те майские дни,
Когда Профсоюз
Поджигали они,
Когда в Краматорске
Убили сестру,
Когда расстреляли
В Славянске весну.
Когда украинец убил украинца
И этим гордится…
Он этим гордится?!
Простите нас братья,
И вечная память…
Мы память о вас
Понесем точно знамя.
Нам стыдно смотреть
Ветеранам в глаза,
Их раньше встречала
Победой весна,
Сегодня на ими спасенной земле
Нельзя вспоминать о победной весне.
Простите нас, братья,
Восстанем, славяне,
Не время границы и взгляды делить,
Давайте же грянем,
С Донецка, с Рязани,
Чтоб общую память
И мир защитить!
***
Ночью пришли… В дверь постучали.
Он открыл. Ворвались бесцеремонно.
Да, собственно говоря, их ждали…
Их ждали…
Их ждали все поименно.
Велели взять вещи и с ними идти,
Он взял чемодан (чемодан стоял наготове)
Это его сосед научил… Лет пяти
Мальчик смотрел на него и хмурил брови.
Мать сказала ему: «Посмотри,
Твой дорогой шутник дошутился».
Мальчик смотрел, и вдруг крикнул:
«Замри!
Мама, замри, у тебя глаз прохудился,
Из него капает как из крана вода,
Где мы найдем мастера среди ночи?!».
Уводили его, что-то сказав насчет суда,
Быстрого суда, без проволочек.
Он спокойно бесшумно надел пальто,
И только рука со старой помятой кепкой
Дрожала и выдавала его,
Он боялся даже смотреть на стенку.
Он попрощался, мальчишке отдал
Как лучшему другу хранить его скрипку.
Мальчик о ней так долго мечтал,
Так долго просил, а теперь не отыскал улыбку.
Он отыскал только тревогу и боль,
Понял, что больше со скрипачом встретиться им не придется.
Мальчик просил его взять с собой,
И маму, и деда, когда тот с дежурства вернется.
Грустно смотрел на мальчишку он
И говорил: «Не спеши, не надо».
Те, что пришли, вытолкали его вон,
Вон – на дорогу земного ада.
……………………………………………………………………….
Однажды мужчина приехал в Москву.
На вокзале вышел из вагона,
но не отыскал улыбку.
Он вспомнил маму, вспомнил его – шутника, ночь далекую ту
И чуть не выронил из рук скрипку.
***
Она все ждала письма от сына,
Зная что такое «десять без переписки»,
Она никого ни о чем не просила,
Угощала соседа-мальчишку ириской,
Уходила дежурить в госпиталь через день,
Бегала как все тушить зажигалки,
Вязала носки для фронта, как тень
Худая брала на карточки пайки.
Держала еще довоенного скворца,
Собирала ему упавшие со стола крошки,
Он ей благодарно сообщал, что весна…
Весна пришла! а она утирала слезу ладошкой.
Скворец не врал, и весна пришла,
А скоро пришла вместе с ней и Победа,
Возвращалась домой большая страна,
Очнувшаяся от военного бреда.
Она все ждала… Только надо жить!
Обязательно жить! Обязательно для кого-то!
Мальчик в детском доме сказал ей: «Давай дружить!»
И стало ей радостно от чего-то.
***
Стояли сожженные избы,
Не сгоревшие, а именно – сожженные,
Справляли вороны тризну
Над телами непогребенными.
Шли солдаты вдоль бывшей деревни,
И даже видавшие многое стали в оцепенении,
Встали медленно на колени
Души их разрывало криками в безмолвном молении.
Кто был крещен, те читали молитвы,
Некрещеные молча скрежетали зубами,
Комбат со злостью шептал: «Простите вы,
Простите, что мы на день всего опоздали.
Мы не успели, был бой, там за речкою,
Мы отомстили за вас, хоть друзья наши сгинули,
Мы отомстили, но обгоревшие печки
Стоят над Россией обелисками стылыми».
Печки – тепло и уют, руки матери,
Хлеб деревенский и печево к празднику,
Печки, свадьбы и скатерти,
Чьей злою рукой вас обезобразило?!
Мы знаем, мы видели эти руки,
Вздернутые вверх на кадрах кинохроники.
Сколько они причинили муки,
Живых людей превращая в покойников.
Мы отомстили, но так еще долго
Нам остается шагать вперед до Берлина,
За черные печки на пепелищах над Волгой,
За тех, кто у этих печек сгинул.
Я буду рвать, словно зверь обезумевший,
Всех, кто Гитлеру кричит восторженные словечки,
Чтоб не пришлось в гимнастёрках юношам
Никогда стоять перед черными печками.
***
«Спасите памятник!»
- так громыхнул кирпич
Старинный, развалившийся до пудры!
«Спасите памятник!»,
Повсюду слышан клич,
Христом, Аллахом просят, даже Буддой!
«Спасите памятник» -
Оградный перебор,
Когда проводят палкой как по ребрам,
«Спасите памятник!»,
И птичий разговор
Похож на ор до причитаний скорбных.
«Спасите памятник!»
Едва стоящий дуб
Бьет по железу веткой как по бубну.
«Спасите памятник!» -
В деревне стонет сруб,
Печной трубой протяжничая нудно.
«Спасите памятник!» -
Петля ворот скрипит,
И вторят ей кресты с лесных погостов,
«Спасите памятник!» -
Плакат в грязи лежит,
Стоявший в обрамленье окон роста.
«Спасите памятник!»,
Спасите для себя,
Чтобы себя не потерять с годами.
«Спасите памятник!»,
Пусть даже не любя,
Хотя бы потому,
Что памятник от слова «память».
ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ ГОД
Живу в четырнадцатом годе!
Живу в одном, живу в другом!
В окошке двадцать первый, вроде,
Двадцатым пахнет за окном!
Не дай нам, Боже, революций,
Войны и меж собой резни.
Впишите срочно в Конституции –
Нам больше жертвы не нужны!
Дымит то там, то здесь граница,
Стригут солдатиков под ноль.
Кем будет Родина гордиться?
Кем будет Родина родиться?
Губить мальчишек нам доколь?
Услышьте! Не меня… Друг друга!
Вершители больших побед,
Как просто Вам устроить чудо –
Один звонок – и смерти нет.
Точнее есть, но погуманней:
От старости и озорства,
От травм души, невоздержаний,
Болезней, даже хвастовства,
Но не от пули окаянной,
Не от безжалостных штыков.
Горит солдатик оловянный
Из века в век как боль веков.
В четырнадцатом страшном годе
Всемирно вспыхнуло тогда,
Мобилизация в народе
Преширочайшая прошла,
Но вот, устав стрелять из пушек
Прямой наводкой за моря,
Подговоренные кликушей
Низвергли веру и царя.
Кипит кровавое болото,
Кругом собранья и кумач,
Наш лозунг «Братство и свобода!»,
Но результат опять, хоть плачь.
И есть с чего умыться слезно,
Тот, кто кричал «Долой войну!»,
Восторженно и одиозно
Стреляет в Родину свою.
Стреляет в брата, в мать, в сестрицу,
Воинственно заходит в храм,
Не забывая материться,
Прикидывает по углам.
Иконы ценит за оклады,
Людей не ценит даже в грош...
Шагали красные отряды,
Бросало мостовые в дрожь.
Все это позже было с нами,
Кто знал в четырнадцатый год
Какое разгорится пламя,
Когда семнадцатый придет.
Смотрю масс-медиа-ужастик
С названьем «Новости» все дни,
Боюсь заметить хоть отчасти
Приметы прошлого страны.
А вдалеке, опять дымится,
Когда б за дружеским костром…
Век двадцать первый в дом ломится,
Двадцатым пахнет за окном.
***
Уходят все чаще поэты,
Приходят поэты все реже,
И в комнатах женских портреты
Поэтов не ставят с надеждой.
Читают нескладное что-то,
В метро по пути в институты,
Где ждут женихи – обормоты,
Читавшие те же талмуды.
И на перемене в киоске,
Цветы покупают для дамы,
Нескладные переростки,
Не знавшие рифмы ни грамма.
И сердце сжимая под курткой
Не ведая слов изъясниться,
Плетутся за новенькой юбкой,
Мечтая к губам прислониться.
Но может строкой в Интернете,
Общаясь с любимой блондинкой,
Пошлет он стихи на рассвете
Репостом с нелепой картинкой.
***
Потом, как водится в России,
в трамвай нас люди пригласили
и «Три семерки» из горла
нам родина преподнесла.
Е.А. Евтушенко
Переделкино – чудесная земля,
Я иду тобой как Палестиной,
От любви и россказней Кремля
Ты была желанной и судимой.
В каждом доме, уцелевшем здесь
От захвата нечитавших книжки,
Будто в храме сбывшихся надежд
Я стою владимирский мальчишка.
Я дышу тобой, живу тобой,
Взглядом за сосной взмывая в небо.
Переделкино – последний бой
Ты ведешь, но зрелища и хлеба
Просит неразумная толпа,
П е р е д е л а т ь все желая в тренде,
За твою победу у столба
«Три семерки» выпью, а не «Бренди».
***
В Донском сегодня тихо и спокойно,
В Донском кружит осенняя листва,
Как хорошо, что есть в первопрестольной
Исконные, заветные места.
Здесь каждый шаг наполнится молитвой,
Здесь отдохнет душа от суеты,
Укроются листвою как накидкой
Голгофки, обелиски и кресты.
Все дышит верой и былой Россией,
В донской земле сыскали свой приют
Историки, писатели, святые,
Что нас спасали и еще спасут.
В углу трещит, гудит свечной заводик,
Свой важный труд насельники вершат,
Мне видится – отходит пароходик
Как от больного грешная душа.
Они ушли… Они вернулись прахом,
Но мысли их, заветы живы в нас.
Нетленными мощами Патриарха
Вернется Русь, настанет светлый час.
Так говорят: кто ищет, тот обрящет,
Ищу тебя, не ведая времен,
Страна моя, о Родина скорбящих,
Иду к тебе Донским монастырем.
***
Как хорошо, что я могу писать,
Уже ни в чем не ведая покоя,
Я устремляюсь мыслями опять
На Черное отеческое море.
Держать в груди не в силах опыт свой,
И все, что было нами пережито,
Поставлю свечи я за упокой,
И напишу о том, что не забыто.
Я возвращаюсь в град Новороссийск
И вижу толпы, ищущих спасенья,
И погребальный слышу ветра свист
Над теми, кто пошел на все лишенья,
Но не предал ни Веры, Ни Царя,
Не снял с груди кресты и с плеч погоны…
Я вижу их, спасавших с алтаря
От поруганья русские иконы.
Я вижу их – и старых, и больных,
И женщин их прекрасных до волненья.
Там девочке дворянке гимназист
Читает наизусть стихотворенье.
Он истинный мужчина в 10 лет,
Умом и честью в папу офицера,
Какой бы стал прекрасный он кадет,
И как бы удалась его карьера.
К совсем чужим и чуждым берегам
Шел пароход. Я покидал Россию.
Каким теперь мне присягать царям
И где найти покой под небом синим.
Нет, я не тот. Мне не пристало лгать,
Останусь верен прежним идеалам,
Я буду лучше православным погибать,
Но не поверю красным комиссарам.
Как хорошо, что я могу писать,
Уже ни в чем не ведая покоя,
Я устремляюсь мыслями опять
На Черное отеческое море.
Мой бедный Крым, увядшая лоза,
Как тяжело нам было расставаться,
А на страницу падает слеза
С надеждой, что случится повидаться.
***
Три страны тому назад
Был в России царь законный,
А теперь он на иконах,
Помолись ему, мой брат!
Три страны тому назад
На балу цвело дворянство,
Но разграблено убранство
И оркестры не звучат.
Три страны тому назад
Шли парадом офицеры,
Пулей заслужив карьеры…
Порешил их взвод солдат.
Три страны тому назад
Жил купец широк натурой,
На приют давал купюры,
Был расстрелян меценат.
Три страны тому назад
Гнул крестьянин крепкий спину,
Торговал зерно, скотину…
Раскулачен и размят.
Три страны тому назад
На Руси стояли храмы,
Храм закрыли, кто-то пьяный
В озеро скатил набат.
Три страны тому назад
На одной и той же суше,
В чем-то лучше, в чем-то хуже
Жил народ и был не рад.
И теперь не рад наш брат,
А как выйдет оглянуться –
Размечтается вернуться
Три страны тому назад.
***
Крикнул и очень жаль,
Не на весь мир!
Справляет под нашу печаль
Ненависть пир.
Бьет озверев стекло,
Лезет в бой,
Горе слезой текло
Под женский вой.
Я в драку не лез. Умер
Кто-то другой,
Где-то там зуммер
Воет по нам с тобой.
Тревоги нельзя не слышать,
Делаем вид.
Биться даровано свыше.
Трус – спит.
Смотрит вполглаза сводки,
Думает – патриот.
Ленью как палёной водкой
На всю страну несет.
Знаю от дядьки афганца –
Нет чужой войны.
Бой за Славянск. Повстанцы.
Спасибо, пацаны.
Простите, пацаны.
***
Вдоль реки и вдоль дороги
Предки строились мои,
Тех несли куда-то дроги,
Этих – легкие ладьи.
Избы новые, большие,
На наличниках узор,
Вдоль дорог и рек России
Всюду, где не кинешь взор.
Только смотрят слеповато
Нынче избы на меня,
Вдоль окошек виновато
Прохожу в молчанье я.
Стекла выбиты, гуляет
Вольный ветер по избе
И печальное играет
В развалившейся трубе.
На полу немым укором
Дремлет рваная гармонь,
А бывало с перебором
Заиграет только тронь,
Всю деревню закуражит,
Ноги сами рвутся в пляс…
Не споет уже, не скажет,
Не согреет больше нас.
Ярче бревен всех немного
Два квадрата на стене
Объяснят, что жили с Богом
В этой брошенной избе.
В потолке крючок под зыбку,
Тюль, застрявшая в кольце,
Лишь печальною улыбкой
Отразятся на лице.
По окошки вросший в землю,
Дом – покинутый старик,
Новый символ всей деревни,
Крышей горестно поник.
Вдоль дорог и рек России
Всюду, где не кинешь взор,
Уходящие святыни –
Дом и рухнувший забор.
В доме матери Сергея Александровича
По-крестьянски очень скромно и тепло,
Будто сам он тут гостил вот только давеча
И на улицу глядел через стекло.
Задувал неспешно свечи предрассветные,
Убирал в пиджак исписанный листок,
Удивляясь как легли слова заветные
В параллельные дороги черных строк.
Я сойду с крылечка, кланяясь на выходе,
Посмотрю на этот край во все глаза,
Упадет в Оку за церковкою тихая
То ли звездочка, то ль ангела слеза.
***
Ни в библиотеку имени Ленина,
Ни в Публичку, ни в Госархив,
Запишите меня в Либерию,
Всех читателей опередив.
В кладовую Ивана Грозного,
Замурованную во тьме веков,
Византийскую быль непознанную,
Сказку для таких как я чудаков.
Там склонившись над вечной свечкою
Неустанно твердит монах
О братоубийственных сечах,
А потом наизусть «Плутарх»,
По латыни, языце греков,
Старорусскую скорую вязь
Он читает для человеков,
Не нашедших секретный лаз.
Запишите меня в Либерию,
Чтоб монах отдохнул хоть миг,
Я смогу оправдать доверие,
И когда захрапит старик
В самой толстой и пыльной книге
Я найду ответ, я готов.
Финишем многовечной интриги,
Ответом на международные фиги,
Разрушающим лжи вериги,
Объединяющим все религии,
Станет фраза:
«Аз есмь любовь».
Может что еще там сказано,
Но не видно сквозь толщу лет.
И в пропуске нам отказано.
А может, просто просрочен билет…
***
Посвящается
Владимирскому доктору,
участнику Русско-Японской, Первой Мировой,
Гражданской войн
Владимиру Николаевичу Лызлову
Кто сказал «Прощай, Россия»?
Нет.
До свидания, земля.
Есть Господь на небе синем,
Нам не свидеться нельзя.
Самый теплый берег дальний
Не заменит отчий дом,
И поют мотив печальный
Чайки в море за бортом.
Мы оставили Отчизну,
Не смогли спасти Царя,
Но и все же наши жизни
Были прожиты не зря,
В Голом поле под Стамбулом,
А затем по всей земле,
Как бы ветры нас не гнули,
Были мы верны себе.
В Севастополе, Кронштадте,
Груз привязанный к ноге,
Средь живых уже не в штате,
Среди мертвых не в цене,
Рядовые, офицеры,
Им присягу не предать,
И как высший пик карьеры –
За Россию умирать.
Обреченные скитаться
С авеню до Ривали,
Нам хотелось возвращаться.
Мы вернуться не могли.
Сохранив свою Россию
В исковерканной душе,
Наши головы седые
Упадут в чужой траве.
Комментариев нет:
Отправить комментарий