ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ЛЕТА
На улицах, по которым ходили люди,
Валяются мертвецы,
Из объятий матерей, как рыб,
Уносит детей вода.
В городе гибнут люди,
Сердце печально!
Я посмотрел со стены,
Увидел трупы, плывущие по реке.
А я? И меня ждет та же судьба?
Эпос о Гильгамеше, 22 век до н.э.
Был полдень первого летнего дня. Вполне обыкновенного дня, подобных которому было много в этом году. Лучи горячего ослепляюще-белого солнца освещали пыльные улицы древнего города. Мелкие облачка, словно шрапнельные разрывы, медленно проплывали по лазурно-голубому небу. Над раскаленным солнечными лучами асфальтом поднимались струи горячего воздуха.
Малышу шел шестой год жизни. Ветер ласково обдувал его смуглую голову, покачивая завитки темных волос. Он весело топал по горячему асфальту родного города в порванных, сношенных сандалиях. Мальчик, держась левой рукой за руку мамы, резво подпрыгивал, едва поспевая за ее неторопливыми шагами. При каждом прыжке из-под подошв поднималось маленькое, незаметное взрослым, облачко пыли.
Малыш теперь был единственным мужчиной в семье, и он шел вместе с мамой на базар за продуктами. Мир казался мальчику огромным и страшно интересным. Он с любопытством смотрел снизу вверх на проходящих мимо людей своими широко открытыми, чистыми, как небо, карими глазенками. Но малыш никогда не запоминал их лиц, для него они все были чужими.
Единственным родным человеком в огромной людской толпе была его мать, руку которой он крепко сжимал. Но и ее лица мальчик тоже не помнил. Мама была для малыша, как и все мамы на свете для своих детей, теплым, нежным, приятно пахнущим существом с ласковым голосом и добрыми руками. Существом без имени и фамилии, без роста, без цвета глаз – она была любимой мамой – и этим все сказано.
Они подошли к оживленной улице. По дороге, урча двигателями, сновали разноцветные машины. Базар находился на другой стороне, чуть поодаль от дороги, и малышу вместе с мамой нужно было перейти ее. Они стояли на тротуаре, ожидая подходящего момента. Мальчик уже приготовился бежать сквозь ряды автомобилей.
Неожиданно все машины ускорились, злобно зарычали их двигатели, в уши ударила разноголосая какофония автомобильных сигналов. Малыш услышал грохот и лязг металла. По дороге, ощетинившись стволами длинных черных пулеметов, двигалась к центру города колонна бронемашин международных военных сил. Разноцветные легковые машины, спасаясь от грохочущих, поднимающих огромные столбы пыли гусениц многотонных бронетранспортеров, освобождали путь колонне – съезжали на обочины, выкатывались на тротуары, прятались в узких боковых улочках.
Малыш нахмурился. Услышав лязг гусениц, он почему-то вспомнил своего отца, которого не видел уже много дней. Вспомнил, как они играли вместе в футбол, как отец гладил его по голове своими большими руками, а затем целовал маму, и говорил что-то приятное сильным голосом. Раньше отец торговал пряностями на базаре и иногда брал сына с собой на работу.
Мама тоже о чем-то задумалась. Два месяца назад отец вечером возвращался домой, неся тяжелые сумки с товаром, и попал под перекрестный огонь. На одной стороне улицы стояли бронетранспортеры, на другой – расположились повстанцы. Они стреляли друг в друга, не жалея патронов, а отец, оказавшись посредине, метался из стороны в сторону, не зная, кто страшней и опасней.
Никто уже не скажет, чья пуля стала для него смертельной. Через несколько минут нападавшие, не причинив существенного вреда, забрали раненых и скрылись во мраке вечернего города, так же быстро и неожиданно, как появились.
Отец малыша не дошел до своего дома всего несколько сот метров. Его тело осталось лежать на темной, залитой кровью улице. Ароматные пряности из простреленных, разорванных безжалостными пулями сумок тонкой струйкой сочились на остывающий асфальт и смешивались с лужицами крови.
Мать слышала в тот вечер звуки ожесточенной перестрелки, разгоревшейся неподалеку от их дома. Выглянув из окна, она увидела на окутанной вечерним мраком улице темный силуэт чьего-то бездыханного тела. Но бронетранспортеры всю ночь оставались неподалеку, и она так и не решилась выйти на улицу. Следующим утром, когда она, наконец, вышла из дома, отца, в числе прочих неизвестных, убитых за ночь, уже похоронили в безымянной могиле, расположенной на окраине города.
Мама не рассказала малышу о гибели отца. Она убедила сына, что отец уехал на заработки. Мальчик поверил матери, но он никак не мог понять, почему она стала часто плакать, бесцельно ходила по дому, подолгу смотрела в окно. Ребенок чувствовал, что мама скрывает от него нечто важное, но он никак не мог понять, что именно.
Они продолжали жить на сбережения, накопленные отцом за долгие годы торговли. Но в последнее время продукты сильно подорожали, и деньги уже подходили к концу. Мать часто с ужасом думала о том, что они будут делать, когда деньги и вовсе кончатся. Но она не могла ничего сделать – у них не оставалось близких родственников, которые могли бы помочь. Наверно, вскоре ей придется отправить сына попрошайничать или воровать на базаре. Но это будет потом, а пока об этом лучше не вспоминать.
Колонна холодных железных бронемашин, наконец, прошла мимо мальчика. Малыш вместе с матерью легко перебрался на другую сторону опустевшей дороги. Он потянул маму за руку, спросил: «А папа вернется? Мы скоро с ним встретимся?». «Когда-нибудь мы обязательно встретимся с ним, – ответила мама, – но это, наверно, будет не скоро».
Женщина поспешно отвернулась от сына, вытерла краем головного платка предательски покатившуюся по щеке теплую слезинку. Резкий порыв ветра поднял в воздух мелкую уличную пыль и песок. Мальчик плотно зажмурился, прикрыл лицо ручонкой, и поэтому не увидел маминых слез. Малыш изо всех сил сжал руку матери, боясь, что потеряется в этом беспроглядном круговороте пыли и песка.
Наконец, малыш и мама дошли до базара. Здесь они сами стали похожи на две маленькие беспомощные песчинки, затерявшиеся в нескончаемом людском потоке. Базар был переполнен. По узкому тенистому проулку, по обеим сторонам которого стояли торговцы, постоянно перемещались люди. Покупатели сновали из стороны в сторону, ища лучших товаров; где-то громко спорили продавцы, размашисто жестикулируя; кто-то торговался, пытаясь сбить непомерно завышенную цену.
Все вокруг шумело, говорило, с прилавков с грохотом падали сдвинутые ветром товары. Базар бурлил, кипел, плакал, как живой, смеялся, кричал. От прилавков доносились разнообразные щекочущие нос запахи. Приторно пахли пряности: корица, мускат, тмин, гвоздика. От дымящихся жаровен тянуло ароматным бараньим мясом. Торговцы зазывали покупателей, громко распевая нескладные песни о качестве своих товаров. Разноцветными пятнами поблескивали в солнечных лучах овощи и фрукты, собиравшие вокруг себя бронзово-зеленых мух и полосатых пчел. Все манило, звало и красовалось перед людьми, желая быть проданным.
От всего этого у мальчика перехватило дух. Он снова вспомнил отца, еще совсем недавно торговавшего на этом рынке. Теперь его место было занято каким-то торговцем, живописно разложившим фрукты на прилавке.
Неожиданно из толпы, разрезав шум базара, раздался истошный вопль: «Спасайтесь, у него бомба!». Однообразно пульсирующий, как сердце, шум базара стал громче и учащеннее, словно уколотый этим криком. Люди оживились, заторопились. Толпа, зажатая в узком проулке, металась из стороны в сторону, торговцы спешно сворачивали лотки, убирали навесы, упаковывали товары в сумки. Люди, побросав покупки и сбивая с ног стоящих впереди, пытались протиснуться к узкому выходу.
Бешено бившаяся, как агонизирующее сердце, людская толпа кричала:
- Это он!!!
- Где? Я не вижу.
- Он здесь!
- Бегите! Скорей!!!
Мальчик мертвой хваткой вцепился в мамину руку. Вдруг толпа вокруг них расступилась, и малыш увидел быстро приближающегося парня лет шестнадцати, не по погоде одетого в теплую светло-коричневую куртку. Он медленно приближался, безразлично глядя вокруг тусклыми, грустно-серыми, глазами. Парень сжимал в руках кончики тонких, блестящих красноватой медью проводков.
Мама повернулась лицом к сыну и, повалившись вниз, накрыла его своим телом, прижав ребенка к пыльному асфальту, разогретому солнцем и людскими ногами. Упав, она нежно накрыла рукой голову ребенка, спасая тело сына от безжалостных осколков смертоносной бомбы, которой вот-вот предстояло взорваться.
В следующую секунду руки, преодолев расстояние в несколько миллиметров, соединили концы проводов. Раздался взрыв. Страшный, оглушающий. Полтора килограмма мощной взрывчатки, прикрепленные к телу подростка, не оставили от него ничего. Сотни болтов и гаек, которыми была начинена бомба, полетели в разные стороны, без разбору убивая всех вокруг. Взрывная волна, моментально распространившись по узкой улице, сбивала раненных людей с ног, валила торговые лотки, разрывала ушные перепонки. Установилась полная тишина, оглушенные взрывом не слышали собственных стонов. Сердце рынка остановилось.
Но малыш не видел и не слышал всего этого. Когда мама накрыла его своим мягким теплым телом, он оказался в полной тишине и спокойствии. Он, прижатый матерью, слышал, как в груди беспокойно бьется ее большое доброе сердце.
А потом стало тихо. Совсем тихо. Даже мамино сердце не стучало, как прежде. Время словно остановилось. Мальчик пролежал, не шевелясь, несколько минут, показавшихся ему вечностью. Потом он, усердно задвигав ножками, выполз из-под ставшего тяжелым и холодным родного маминого тела.
Мальчик сделал вдох, в нос ударил приторно-противный, незнакомый запах горелой кожи. Он посмотрел на то место, где еще секунду назад стоял парнишка в куртке. Теперь там дымилась неглубокая черная воронка, куски асфальта были вывернуты из земли и перевернуты набок, валялись окровавленные лоскуты коричневой ткани.
Вся улица, опаленная взрывом, сделалась мрачно-коричневой, казалось, что даже солнце стало слабее светить на небе. Всюду валялись разбросанные взрывной волной товары, по улочке катились изрешеченные осколками фрукты, развевались на ветру разорванные в клочья ковры ручной работы. Весь асфальт был равномерно усеян мелкими блестящими осколками стекла. Безжалостный ветер, словно играя, гонял по улице обгорелые денежные купюры, ставшие теперь никому не нужными.
Отовсюду доносились душераздирающие крики и стоны раненых. По земле беспорядочно метались, силясь подняться, обгорелые изувеченные люди. Многие, потеряв чувствительность от боли, не ощущали ранений. Мимо малыша, судорожно смеясь, прошел мужчина, которому взрывом оторвало руку по локоть. Он весь был черный, с опаленными волосами, израненным лицом и выбитым глазом, с обвисшего рукава его красно-коричневой рубашки капала алая кровь, но мужчина бодро шел, не чувствуя боли.
Кто-то рыдал, проклиная судьбу. Ослепленные и сбитые с толку люди бесцельно бродили по узкой улочке, сталкивались друг с другом, падали, вставали на ноги и снова падали, громко всхлипывая. Пыль и песок, смешавшись с человеческой кровью, превратились в скользкую красно-коричневую грязь. То тут, то там на земле лежали, перепачканные этой грязью, тела убитых, застывшие в неестественных, нечеловеческих позах. Многие из них были столь изувечены, что трудно было опознать в них тех людей, которые еще минуту назад были живы и ходили рядом с мальчиком.
Неожиданно противно завизжали сирены карет скорой помощи. Белые машины с красными полосами, скрипнув тормозами, остановились у входа в базар. Из них выбежали врачи и санитары. Они, неуклюже волоча старенькие носилки, со всех ног бросились туда, где недавно кипела жизнь и шла бойкая торговля.
Малыш посмотрел на свою маму, лежавшую лицом вниз. Она не шевелилась. Обгорелая одежда на ее спине, изрешеченной осколками, как маленькими алыми оспинками, превратилась в кровавые лохмотья. Один из болтов, вылетевших из бомбы, пробил затылок маминой головы, безобразно разворотив череп.
Мальчик не понял, что мамы больше нет. Он просто не мог это осознать. Как и все дети в этом возрасте, малыш искренне верил, что люди не умирают. Мальчик судорожно теребил маму за скользкое от крови плечо. «Вставай, мама! Чего же ты лежишь?» – писклявым голоском умолял малыш. Но мама не вставала, она уже никогда не сможет встать.
Вокруг ребенка, мелькая белыми халатами, пробегали врачи. Санитары тащили к машинам тяжелые носилки с пострадавшими. Легкораненых бинтовали на месте, накладывали на переломы шины, делали инъекции обезболивающих. Никто не замечал малыша, все куда-то спешили, не жалея ног и обуви. Согнувшись над погибшими, кричали и плакали женщины, пытаясь опознать в изуродованных лицах своих родных и знакомых.
Малыш не знал, что ему делать. Он тоже заплакал, не придумав ничего лучшего. По его лицу небольшими ручейками заструились соленые слезы, в горле запершило. Он вытирал слезы, грязными ручками, а они все текли и текли, звонко капая на тело матери.
Чья-то большая сильная рука ловко подхватила мальчика и подняла вверх. Мужчина прижал малыша к своей груди и нежно погладил по голове. «Не бойся» – сказал он.
Малыш не знал этого мужчину, но он был единственным человеком, обратившим на него внимание, и ребенок не стал сопротивляться. Мальчик прижался лицом к потной, незнакомо пахнущей рубашке, и крепко зажмурился, пытаясь остановить слезы. Мужчина поцеловал ребенка в затылок, неприятно уколов кожу бородой, и, держа его на руках, пошел куда-то, быстро удаляясь от ужасного места, которое когда-то было базаром.
* * *
Спустя минут десять, мальчик, наконец, смог немного успокоиться и остановить слезы. Мужчина поставил ребенка на ноги. Почувствовав под собой твердую землю, малыш окончательно пришел в себя и открыл глаза. Мальчик осмотрелся. Он стоял посреди полутемной комнаты, в которую свет проникал через три небольших окна. В комнате было душно и жарко. В воздухе витали мелкие желтоватые пылинки, вокруг было грязно, в комнате царил беспорядок.
Кроме малыша и его спасителя в комнате находился еще один мужчина. Взрослые, не обращая внимания на ребенка, шепотом обсуждали между собой что-то непонятное. В их речи постоянно встречались странные, незнакомые слова. Мальчик пытался понять смысл этих слов, но у него ничего не выходило. Мама никогда не употребляла таких слов.
«Кого ты привел?» - спросил собеседник, указывая рукой на малыша.
- У мальчика маму убило взрывом. Он плакал. Мне жалко стало, я его подобрал.
Мужчина подошел к мальчику, спросил: «Ты хочешь встретиться с мамой?»
- Да! – обрадовано пролепетал малыш.
- Для этого тебе придется выполнить дело, – шепотом произнес мужчина.
В его руке, блеснув чернотой вороненой стали, появился большой тяжелый пистолет.
- Знаешь, что это? – поинтересовался мужчина.
- Да, отец показывал мне. Он говорил, что это надо использовать против плохих людей…
* * *
У блокпоста, расположенного около выезда на широкую трассу, ведущую к северной границе страны, столпилась вереница машин беженцев, желающих покинуть город. Лейтенант международных сил Джеффри неспешно подходил к каждому автомобилю, проверял документы водителя и пассажиров. Если машина была подозрительной (а лейтенанту почти все машины казались подозрительными), то он внимательно осматривал багажник и салон. Неподалеку, покуривая сигареты, стояли сослуживцы лейтенанта.
Лейтенант, как и они, был одет в стандартный пустынный камуфляж неяркого бледно-желтого цвета с беспорядочными оливково-землистыми пятнами. На плече у лейтенанта висела массивная винтовка М16, голову закрывала желто-зеленая каска. На ногах Джеффри красовались тяжелые, запачканные пылью ботинки. Поверх формы лейтенанта был надет тяжелый бронежилет, надежно защищавший его туловище.
Было душно, полуденное солнце, не жалея сил, щедро жарило землю. Горячий ветерок, не приносил прохлады. Лицо лейтенанта за несколько месяцев обветрилось и загорело.
«Здесь невыносимо жарко, – думал Джеффри. Под бронежилетом спина лейтенанта вспотела, до нитки промочив майку, поддетую под камуфляж. По лицу и торчащим из-под каски белокурым волосам Джеффри, поблескивая, стекали крупные, как бисер, капли пота.
Неподалеку от блокпоста, там, где начиналась очередь автомашин, остановился еще один автомобиль. Водитель не заглушил мотор, двери открылись, из салона вышли двое мужчин и малолетний мальчик.
«Ты все понял?» - спросил мужчина у малыша. Ребенок кивнул головой и пошел вдоль дороги.
Машины неприятно рычали моторами, из их выхлопных труб вырывались облачка едких сероватых газов. Мальчик обернулся. Ни мужчин, ни их автомобиля уже не было на дороге.
«Какой сегодня день?» – силился вспомнить лейтенант. От жары и напряжения его мозг начинал давать сбои. Все смешалось в голове у Джеффри: беженцы, теракты, ежедневные взрывы, ночные перестрелки и эта проклятая бесконечная очередь машин, каждую из которых надо проверить и осмотреть.
Джеффри никак не мог выкинуть из головы случай, произошедший несколько дней назад. Тогда к блокпосту на высокой скорости подъехал легковой автомобиль, на приказ остановиться водитель не отреагировал, и военные открыли по нему огонь, изрешетив корпус пулями.
Все находившиеся в машине были убиты. Когда машина остановилась и Джеффри, в числе прочих, подошел к ней, то увидел ужасающую картину: на сиденьях, истекая кровью, лежали тела трех человек. Это была семья – отец за рулем, его беременная жена рядом с ним и их малолетний сын на заднем сиденье. Экспертиза показала, что бомбы в машине не было, а водитель не остановился из-за того, что отказали тормоза.
Изуродованное смертью лицо убитого в машине мальчика навсегда запомнилось Джеффри. Лейтенант успокаивал себя тем, что лично он стрелял по колесам и не его пули убили ту семью в машине, но это мало помогало ему.
Мысли путались, но Джеффри, не отрываясь от проверки документов, пытался привести свой разум в порядок, думая на отвлеченные темы: «Сейчас месяц июнь, лето…». Джеффри немного полегчало, боль в голове унималась. Это обрадовало его, и он решил продолжить ход своих мыслей: «Итак, первое июня…. К чему это я?… Да, точно, пятого числа у моей дочери будет день рождения. Ей исполнится семь. Только бы не забыть позвонить… Надо записать, иначе непременно забуду».
Неожиданно лейтенант заметил боковым зрением маленького мальчика, приближающегося к нему. Он отвлекся от хаотического потока своих мыслей и повернулся к ребенку лицом. Малыш вплотную подошел к Джеффри, остановился.
Лейтенант посмотрел вниз, его поразили большие, широко открытые глаза ребенка. Карие глаза малыша, чистые словно небо, светились лучисто-наивным светом доброты и очарованья. Джеффри вновь вспомнил свою дочь, ее такой же нежный и ласковый взгляд, только у нее глаза были не карие, а голубовато-зеленые. «Все дети в мире одинаковые» - подумал лейтенант.
Джеффри внимательнее рассмотрел ребенка. Под испачканной и разорванной во многих местах футболкой он заметил на теле малыша, чуть выше пояса, странный бугорок. «Что это? – подумал Джеффри, – я слышал, что обедненный уран, содержащийся в бомбах, которые мы сбрасывали, вызывает болезни. Должно быть, у мальчика опухоль».
«Ох ты, бедная малютка!» – сказал лейтенант. Он нащупал у себя в кармане пачку леденцов, опустился на колени и протянул мальчику бесформенную блестящую упаковку конфет. «Где же твоя мама?» - ласково спросил Джеффри. Малыш ничего не ответил ему, он продолжал пристально смотреть на лейтенанта немигающим взглядом. «Конечно, ты же не понимаешь по-английски» - вздохнул Джеффри.
В следующее мгновение мальчик поднял футболку и Джеффри увидел, что замеченный им бугорок, был вовсе не опухолью, а рукояткой пистолета, торчащего из-за пояса. Лейтенант резко выпрямился, отскочил в сторону, руки крепко сжали винтовку. В его голове беспорядочно замелькали мысли: «Пистолет игрушечный?… Кажется, нет… Что делать?… Стрелять в ребенка?…».
Всего несколько секунд потребовалось малышу, чтобы достать пистолет и направить его дуло в сторону Джеффри. «Не делай этого!» – вскричал лейтенант. Но мальчик не понимал его. Оглушительный выстрел разорвал воздух, пистолет, извергнув огненный факел, вывалился из слабенькой детской ручонки, звонко упав на асфальт.
Джеффри выпустил конфеты из потной ладони, они упали на землю и раскатились во все стороны разноцветными бусинками. Пуля ранила его в шею – незащищенное место между бронежилетом и каской. Лейтенант почувствовал резкую боль и жжение, в горле запершило, рот наполнился противной на вкус, соленой кровью. Он, покачиваясь, сделал несколько шагов назад. В глазах потемнело, и Джеффри, обессилев, упал на спину.
Сослуживцы лейтенанта, услышав выстрел и увидев ребенка с пистолетом, открыли огонь. Безжалостные пули, разрывая в клочья внутренние органы, насквозь пронзили тельце мальчика.
Ребенок умер почти мгновенно, не чувствуя страданий. Последним, что он видел в жизни, было лазурно-голубое бесконечное небо родного города с медленно плывущими, словно шрапнельные разрывы, сероватыми облачками. Это прекрасное небо в последний раз отразилось в его лучезарных, широко открытых глазах. На лице малыша навсегда застыла последняя улыбка. Он был счастлив, что вскоре встретится с любимой мамой.
Гарри, лучший друг Джеффри, бросился к нему. Он услышал, как кто-то из военных истошно крикнул: «Доктора сюда! Скорее!». Раздался тихий шепот: «С кем мы здесь воюем? Это же ребенок». Гарри подбежал к Джеффри, приподнял рукой его голову, принялся расстегивать давивший на шею воротник, сказал: «Держись, Джеф, сейчас мы тебе поможем!».
Гарри внимательнее осмотрел друга. Из простреленной шеи, бешено пульсируя, вырывалась струйка алой артериальной крови. Гарри попытался зажать артерию рукой, но у него ничего не выходило. «Дело плохо» - подумал Гарри.
Неожиданно Джеффри схватил друга за ворот, приподнялся и медленно заговорил хрипящим голосом, выплевывая комки красной слизи: «Ты на малыша этого посмотри...». Гарри непонимающе покачал головой. Джеффри тяжело вдохнул горячий воздух, в легких послышался свист. Но он продолжил, делая длинные паузы после каждого произнесенного слова: «Вы зачем стреляли в него?.. Он не виноват … Зачем мы пришли сюда с оружием… Убили его… А он хороший, добрый… Я… Я… видел, у него глаза милые, наивные, чистые… Чистые, как… как…». Лейтенант повалился на бок, голова отяжелела, взгляд бесцельно устремился вверх. «Глаза чистые, как небо…» – прохрипел Джеффри свои последние слова.
Его сердце перестало биться, кровь уже не вытекала из раны. Гарри закрыл глаза друга, встал, быстро перекрестился. В этот момент он увидел врача, наконец добравшегося до места перестрелки. «Поздно, док, – сказал Гарри, показывая свои перепачканные кровью друга руки, – если бы вы еще немного задержались, то даже на похороны могли бы не успеть». Гарри побрел прочь, не имея более сил сдерживать подло выкатывающиеся из глаз слезы. Он не хотел, чтобы кто-нибудь видел, как он плачет. Сегодня он навсегда потерял лучшего друга.
* * *
Вечерело, первый летний день подходил к концу. Горячее ослепляюще-белое солнце, прожарив пыльные улицы древнего города, нехотя опускалось за горизонт. Мелкие облачка, словно шрапнельные разрывы, медленно проплывали по лазурно-голубому небу. Над раскалившимся за долгий знойный день асфальтом поднимались струи горячего воздуха…
Жизнь текла своим чередом, длинные летние дни, такие же жаркие, как и первый, сменялись короткими, не приносящими отдыха и прохлады ночами. И никто не мог остановить этого бесконечного потока вполне обыкновенных летних дней, которых слишком много было в этом году.
2006-2012 гг.
На улицах, по которым ходили люди,
Валяются мертвецы,
Из объятий матерей, как рыб,
Уносит детей вода.
В городе гибнут люди,
Сердце печально!
Я посмотрел со стены,
Увидел трупы, плывущие по реке.
А я? И меня ждет та же судьба?
Эпос о Гильгамеше, 22 век до н.э.
Был полдень первого летнего дня. Вполне обыкновенного дня, подобных которому было много в этом году. Лучи горячего ослепляюще-белого солнца освещали пыльные улицы древнего города. Мелкие облачка, словно шрапнельные разрывы, медленно проплывали по лазурно-голубому небу. Над раскаленным солнечными лучами асфальтом поднимались струи горячего воздуха.
Малышу шел шестой год жизни. Ветер ласково обдувал его смуглую голову, покачивая завитки темных волос. Он весело топал по горячему асфальту родного города в порванных, сношенных сандалиях. Мальчик, держась левой рукой за руку мамы, резво подпрыгивал, едва поспевая за ее неторопливыми шагами. При каждом прыжке из-под подошв поднималось маленькое, незаметное взрослым, облачко пыли.
Малыш теперь был единственным мужчиной в семье, и он шел вместе с мамой на базар за продуктами. Мир казался мальчику огромным и страшно интересным. Он с любопытством смотрел снизу вверх на проходящих мимо людей своими широко открытыми, чистыми, как небо, карими глазенками. Но малыш никогда не запоминал их лиц, для него они все были чужими.
Единственным родным человеком в огромной людской толпе была его мать, руку которой он крепко сжимал. Но и ее лица мальчик тоже не помнил. Мама была для малыша, как и все мамы на свете для своих детей, теплым, нежным, приятно пахнущим существом с ласковым голосом и добрыми руками. Существом без имени и фамилии, без роста, без цвета глаз – она была любимой мамой – и этим все сказано.
Они подошли к оживленной улице. По дороге, урча двигателями, сновали разноцветные машины. Базар находился на другой стороне, чуть поодаль от дороги, и малышу вместе с мамой нужно было перейти ее. Они стояли на тротуаре, ожидая подходящего момента. Мальчик уже приготовился бежать сквозь ряды автомобилей.
Неожиданно все машины ускорились, злобно зарычали их двигатели, в уши ударила разноголосая какофония автомобильных сигналов. Малыш услышал грохот и лязг металла. По дороге, ощетинившись стволами длинных черных пулеметов, двигалась к центру города колонна бронемашин международных военных сил. Разноцветные легковые машины, спасаясь от грохочущих, поднимающих огромные столбы пыли гусениц многотонных бронетранспортеров, освобождали путь колонне – съезжали на обочины, выкатывались на тротуары, прятались в узких боковых улочках.
Малыш нахмурился. Услышав лязг гусениц, он почему-то вспомнил своего отца, которого не видел уже много дней. Вспомнил, как они играли вместе в футбол, как отец гладил его по голове своими большими руками, а затем целовал маму, и говорил что-то приятное сильным голосом. Раньше отец торговал пряностями на базаре и иногда брал сына с собой на работу.
Мама тоже о чем-то задумалась. Два месяца назад отец вечером возвращался домой, неся тяжелые сумки с товаром, и попал под перекрестный огонь. На одной стороне улицы стояли бронетранспортеры, на другой – расположились повстанцы. Они стреляли друг в друга, не жалея патронов, а отец, оказавшись посредине, метался из стороны в сторону, не зная, кто страшней и опасней.
Никто уже не скажет, чья пуля стала для него смертельной. Через несколько минут нападавшие, не причинив существенного вреда, забрали раненых и скрылись во мраке вечернего города, так же быстро и неожиданно, как появились.
Отец малыша не дошел до своего дома всего несколько сот метров. Его тело осталось лежать на темной, залитой кровью улице. Ароматные пряности из простреленных, разорванных безжалостными пулями сумок тонкой струйкой сочились на остывающий асфальт и смешивались с лужицами крови.
Мать слышала в тот вечер звуки ожесточенной перестрелки, разгоревшейся неподалеку от их дома. Выглянув из окна, она увидела на окутанной вечерним мраком улице темный силуэт чьего-то бездыханного тела. Но бронетранспортеры всю ночь оставались неподалеку, и она так и не решилась выйти на улицу. Следующим утром, когда она, наконец, вышла из дома, отца, в числе прочих неизвестных, убитых за ночь, уже похоронили в безымянной могиле, расположенной на окраине города.
Мама не рассказала малышу о гибели отца. Она убедила сына, что отец уехал на заработки. Мальчик поверил матери, но он никак не мог понять, почему она стала часто плакать, бесцельно ходила по дому, подолгу смотрела в окно. Ребенок чувствовал, что мама скрывает от него нечто важное, но он никак не мог понять, что именно.
Они продолжали жить на сбережения, накопленные отцом за долгие годы торговли. Но в последнее время продукты сильно подорожали, и деньги уже подходили к концу. Мать часто с ужасом думала о том, что они будут делать, когда деньги и вовсе кончатся. Но она не могла ничего сделать – у них не оставалось близких родственников, которые могли бы помочь. Наверно, вскоре ей придется отправить сына попрошайничать или воровать на базаре. Но это будет потом, а пока об этом лучше не вспоминать.
Колонна холодных железных бронемашин, наконец, прошла мимо мальчика. Малыш вместе с матерью легко перебрался на другую сторону опустевшей дороги. Он потянул маму за руку, спросил: «А папа вернется? Мы скоро с ним встретимся?». «Когда-нибудь мы обязательно встретимся с ним, – ответила мама, – но это, наверно, будет не скоро».
Женщина поспешно отвернулась от сына, вытерла краем головного платка предательски покатившуюся по щеке теплую слезинку. Резкий порыв ветра поднял в воздух мелкую уличную пыль и песок. Мальчик плотно зажмурился, прикрыл лицо ручонкой, и поэтому не увидел маминых слез. Малыш изо всех сил сжал руку матери, боясь, что потеряется в этом беспроглядном круговороте пыли и песка.
Наконец, малыш и мама дошли до базара. Здесь они сами стали похожи на две маленькие беспомощные песчинки, затерявшиеся в нескончаемом людском потоке. Базар был переполнен. По узкому тенистому проулку, по обеим сторонам которого стояли торговцы, постоянно перемещались люди. Покупатели сновали из стороны в сторону, ища лучших товаров; где-то громко спорили продавцы, размашисто жестикулируя; кто-то торговался, пытаясь сбить непомерно завышенную цену.
Все вокруг шумело, говорило, с прилавков с грохотом падали сдвинутые ветром товары. Базар бурлил, кипел, плакал, как живой, смеялся, кричал. От прилавков доносились разнообразные щекочущие нос запахи. Приторно пахли пряности: корица, мускат, тмин, гвоздика. От дымящихся жаровен тянуло ароматным бараньим мясом. Торговцы зазывали покупателей, громко распевая нескладные песни о качестве своих товаров. Разноцветными пятнами поблескивали в солнечных лучах овощи и фрукты, собиравшие вокруг себя бронзово-зеленых мух и полосатых пчел. Все манило, звало и красовалось перед людьми, желая быть проданным.
От всего этого у мальчика перехватило дух. Он снова вспомнил отца, еще совсем недавно торговавшего на этом рынке. Теперь его место было занято каким-то торговцем, живописно разложившим фрукты на прилавке.
Неожиданно из толпы, разрезав шум базара, раздался истошный вопль: «Спасайтесь, у него бомба!». Однообразно пульсирующий, как сердце, шум базара стал громче и учащеннее, словно уколотый этим криком. Люди оживились, заторопились. Толпа, зажатая в узком проулке, металась из стороны в сторону, торговцы спешно сворачивали лотки, убирали навесы, упаковывали товары в сумки. Люди, побросав покупки и сбивая с ног стоящих впереди, пытались протиснуться к узкому выходу.
Бешено бившаяся, как агонизирующее сердце, людская толпа кричала:
- Это он!!!
- Где? Я не вижу.
- Он здесь!
- Бегите! Скорей!!!
Мальчик мертвой хваткой вцепился в мамину руку. Вдруг толпа вокруг них расступилась, и малыш увидел быстро приближающегося парня лет шестнадцати, не по погоде одетого в теплую светло-коричневую куртку. Он медленно приближался, безразлично глядя вокруг тусклыми, грустно-серыми, глазами. Парень сжимал в руках кончики тонких, блестящих красноватой медью проводков.
Мама повернулась лицом к сыну и, повалившись вниз, накрыла его своим телом, прижав ребенка к пыльному асфальту, разогретому солнцем и людскими ногами. Упав, она нежно накрыла рукой голову ребенка, спасая тело сына от безжалостных осколков смертоносной бомбы, которой вот-вот предстояло взорваться.
В следующую секунду руки, преодолев расстояние в несколько миллиметров, соединили концы проводов. Раздался взрыв. Страшный, оглушающий. Полтора килограмма мощной взрывчатки, прикрепленные к телу подростка, не оставили от него ничего. Сотни болтов и гаек, которыми была начинена бомба, полетели в разные стороны, без разбору убивая всех вокруг. Взрывная волна, моментально распространившись по узкой улице, сбивала раненных людей с ног, валила торговые лотки, разрывала ушные перепонки. Установилась полная тишина, оглушенные взрывом не слышали собственных стонов. Сердце рынка остановилось.
Но малыш не видел и не слышал всего этого. Когда мама накрыла его своим мягким теплым телом, он оказался в полной тишине и спокойствии. Он, прижатый матерью, слышал, как в груди беспокойно бьется ее большое доброе сердце.
А потом стало тихо. Совсем тихо. Даже мамино сердце не стучало, как прежде. Время словно остановилось. Мальчик пролежал, не шевелясь, несколько минут, показавшихся ему вечностью. Потом он, усердно задвигав ножками, выполз из-под ставшего тяжелым и холодным родного маминого тела.
Мальчик сделал вдох, в нос ударил приторно-противный, незнакомый запах горелой кожи. Он посмотрел на то место, где еще секунду назад стоял парнишка в куртке. Теперь там дымилась неглубокая черная воронка, куски асфальта были вывернуты из земли и перевернуты набок, валялись окровавленные лоскуты коричневой ткани.
Вся улица, опаленная взрывом, сделалась мрачно-коричневой, казалось, что даже солнце стало слабее светить на небе. Всюду валялись разбросанные взрывной волной товары, по улочке катились изрешеченные осколками фрукты, развевались на ветру разорванные в клочья ковры ручной работы. Весь асфальт был равномерно усеян мелкими блестящими осколками стекла. Безжалостный ветер, словно играя, гонял по улице обгорелые денежные купюры, ставшие теперь никому не нужными.
Отовсюду доносились душераздирающие крики и стоны раненых. По земле беспорядочно метались, силясь подняться, обгорелые изувеченные люди. Многие, потеряв чувствительность от боли, не ощущали ранений. Мимо малыша, судорожно смеясь, прошел мужчина, которому взрывом оторвало руку по локоть. Он весь был черный, с опаленными волосами, израненным лицом и выбитым глазом, с обвисшего рукава его красно-коричневой рубашки капала алая кровь, но мужчина бодро шел, не чувствуя боли.
Кто-то рыдал, проклиная судьбу. Ослепленные и сбитые с толку люди бесцельно бродили по узкой улочке, сталкивались друг с другом, падали, вставали на ноги и снова падали, громко всхлипывая. Пыль и песок, смешавшись с человеческой кровью, превратились в скользкую красно-коричневую грязь. То тут, то там на земле лежали, перепачканные этой грязью, тела убитых, застывшие в неестественных, нечеловеческих позах. Многие из них были столь изувечены, что трудно было опознать в них тех людей, которые еще минуту назад были живы и ходили рядом с мальчиком.
Неожиданно противно завизжали сирены карет скорой помощи. Белые машины с красными полосами, скрипнув тормозами, остановились у входа в базар. Из них выбежали врачи и санитары. Они, неуклюже волоча старенькие носилки, со всех ног бросились туда, где недавно кипела жизнь и шла бойкая торговля.
Малыш посмотрел на свою маму, лежавшую лицом вниз. Она не шевелилась. Обгорелая одежда на ее спине, изрешеченной осколками, как маленькими алыми оспинками, превратилась в кровавые лохмотья. Один из болтов, вылетевших из бомбы, пробил затылок маминой головы, безобразно разворотив череп.
Мальчик не понял, что мамы больше нет. Он просто не мог это осознать. Как и все дети в этом возрасте, малыш искренне верил, что люди не умирают. Мальчик судорожно теребил маму за скользкое от крови плечо. «Вставай, мама! Чего же ты лежишь?» – писклявым голоском умолял малыш. Но мама не вставала, она уже никогда не сможет встать.
Вокруг ребенка, мелькая белыми халатами, пробегали врачи. Санитары тащили к машинам тяжелые носилки с пострадавшими. Легкораненых бинтовали на месте, накладывали на переломы шины, делали инъекции обезболивающих. Никто не замечал малыша, все куда-то спешили, не жалея ног и обуви. Согнувшись над погибшими, кричали и плакали женщины, пытаясь опознать в изуродованных лицах своих родных и знакомых.
Малыш не знал, что ему делать. Он тоже заплакал, не придумав ничего лучшего. По его лицу небольшими ручейками заструились соленые слезы, в горле запершило. Он вытирал слезы, грязными ручками, а они все текли и текли, звонко капая на тело матери.
Чья-то большая сильная рука ловко подхватила мальчика и подняла вверх. Мужчина прижал малыша к своей груди и нежно погладил по голове. «Не бойся» – сказал он.
Малыш не знал этого мужчину, но он был единственным человеком, обратившим на него внимание, и ребенок не стал сопротивляться. Мальчик прижался лицом к потной, незнакомо пахнущей рубашке, и крепко зажмурился, пытаясь остановить слезы. Мужчина поцеловал ребенка в затылок, неприятно уколов кожу бородой, и, держа его на руках, пошел куда-то, быстро удаляясь от ужасного места, которое когда-то было базаром.
* * *
Спустя минут десять, мальчик, наконец, смог немного успокоиться и остановить слезы. Мужчина поставил ребенка на ноги. Почувствовав под собой твердую землю, малыш окончательно пришел в себя и открыл глаза. Мальчик осмотрелся. Он стоял посреди полутемной комнаты, в которую свет проникал через три небольших окна. В комнате было душно и жарко. В воздухе витали мелкие желтоватые пылинки, вокруг было грязно, в комнате царил беспорядок.
Кроме малыша и его спасителя в комнате находился еще один мужчина. Взрослые, не обращая внимания на ребенка, шепотом обсуждали между собой что-то непонятное. В их речи постоянно встречались странные, незнакомые слова. Мальчик пытался понять смысл этих слов, но у него ничего не выходило. Мама никогда не употребляла таких слов.
«Кого ты привел?» - спросил собеседник, указывая рукой на малыша.
- У мальчика маму убило взрывом. Он плакал. Мне жалко стало, я его подобрал.
Мужчина подошел к мальчику, спросил: «Ты хочешь встретиться с мамой?»
- Да! – обрадовано пролепетал малыш.
- Для этого тебе придется выполнить дело, – шепотом произнес мужчина.
В его руке, блеснув чернотой вороненой стали, появился большой тяжелый пистолет.
- Знаешь, что это? – поинтересовался мужчина.
- Да, отец показывал мне. Он говорил, что это надо использовать против плохих людей…
* * *
У блокпоста, расположенного около выезда на широкую трассу, ведущую к северной границе страны, столпилась вереница машин беженцев, желающих покинуть город. Лейтенант международных сил Джеффри неспешно подходил к каждому автомобилю, проверял документы водителя и пассажиров. Если машина была подозрительной (а лейтенанту почти все машины казались подозрительными), то он внимательно осматривал багажник и салон. Неподалеку, покуривая сигареты, стояли сослуживцы лейтенанта.
Лейтенант, как и они, был одет в стандартный пустынный камуфляж неяркого бледно-желтого цвета с беспорядочными оливково-землистыми пятнами. На плече у лейтенанта висела массивная винтовка М16, голову закрывала желто-зеленая каска. На ногах Джеффри красовались тяжелые, запачканные пылью ботинки. Поверх формы лейтенанта был надет тяжелый бронежилет, надежно защищавший его туловище.
Было душно, полуденное солнце, не жалея сил, щедро жарило землю. Горячий ветерок, не приносил прохлады. Лицо лейтенанта за несколько месяцев обветрилось и загорело.
«Здесь невыносимо жарко, – думал Джеффри. Под бронежилетом спина лейтенанта вспотела, до нитки промочив майку, поддетую под камуфляж. По лицу и торчащим из-под каски белокурым волосам Джеффри, поблескивая, стекали крупные, как бисер, капли пота.
Неподалеку от блокпоста, там, где начиналась очередь автомашин, остановился еще один автомобиль. Водитель не заглушил мотор, двери открылись, из салона вышли двое мужчин и малолетний мальчик.
«Ты все понял?» - спросил мужчина у малыша. Ребенок кивнул головой и пошел вдоль дороги.
Машины неприятно рычали моторами, из их выхлопных труб вырывались облачка едких сероватых газов. Мальчик обернулся. Ни мужчин, ни их автомобиля уже не было на дороге.
«Какой сегодня день?» – силился вспомнить лейтенант. От жары и напряжения его мозг начинал давать сбои. Все смешалось в голове у Джеффри: беженцы, теракты, ежедневные взрывы, ночные перестрелки и эта проклятая бесконечная очередь машин, каждую из которых надо проверить и осмотреть.
Джеффри никак не мог выкинуть из головы случай, произошедший несколько дней назад. Тогда к блокпосту на высокой скорости подъехал легковой автомобиль, на приказ остановиться водитель не отреагировал, и военные открыли по нему огонь, изрешетив корпус пулями.
Все находившиеся в машине были убиты. Когда машина остановилась и Джеффри, в числе прочих, подошел к ней, то увидел ужасающую картину: на сиденьях, истекая кровью, лежали тела трех человек. Это была семья – отец за рулем, его беременная жена рядом с ним и их малолетний сын на заднем сиденье. Экспертиза показала, что бомбы в машине не было, а водитель не остановился из-за того, что отказали тормоза.
Изуродованное смертью лицо убитого в машине мальчика навсегда запомнилось Джеффри. Лейтенант успокаивал себя тем, что лично он стрелял по колесам и не его пули убили ту семью в машине, но это мало помогало ему.
Мысли путались, но Джеффри, не отрываясь от проверки документов, пытался привести свой разум в порядок, думая на отвлеченные темы: «Сейчас месяц июнь, лето…». Джеффри немного полегчало, боль в голове унималась. Это обрадовало его, и он решил продолжить ход своих мыслей: «Итак, первое июня…. К чему это я?… Да, точно, пятого числа у моей дочери будет день рождения. Ей исполнится семь. Только бы не забыть позвонить… Надо записать, иначе непременно забуду».
Неожиданно лейтенант заметил боковым зрением маленького мальчика, приближающегося к нему. Он отвлекся от хаотического потока своих мыслей и повернулся к ребенку лицом. Малыш вплотную подошел к Джеффри, остановился.
Лейтенант посмотрел вниз, его поразили большие, широко открытые глаза ребенка. Карие глаза малыша, чистые словно небо, светились лучисто-наивным светом доброты и очарованья. Джеффри вновь вспомнил свою дочь, ее такой же нежный и ласковый взгляд, только у нее глаза были не карие, а голубовато-зеленые. «Все дети в мире одинаковые» - подумал лейтенант.
Джеффри внимательнее рассмотрел ребенка. Под испачканной и разорванной во многих местах футболкой он заметил на теле малыша, чуть выше пояса, странный бугорок. «Что это? – подумал Джеффри, – я слышал, что обедненный уран, содержащийся в бомбах, которые мы сбрасывали, вызывает болезни. Должно быть, у мальчика опухоль».
«Ох ты, бедная малютка!» – сказал лейтенант. Он нащупал у себя в кармане пачку леденцов, опустился на колени и протянул мальчику бесформенную блестящую упаковку конфет. «Где же твоя мама?» - ласково спросил Джеффри. Малыш ничего не ответил ему, он продолжал пристально смотреть на лейтенанта немигающим взглядом. «Конечно, ты же не понимаешь по-английски» - вздохнул Джеффри.
В следующее мгновение мальчик поднял футболку и Джеффри увидел, что замеченный им бугорок, был вовсе не опухолью, а рукояткой пистолета, торчащего из-за пояса. Лейтенант резко выпрямился, отскочил в сторону, руки крепко сжали винтовку. В его голове беспорядочно замелькали мысли: «Пистолет игрушечный?… Кажется, нет… Что делать?… Стрелять в ребенка?…».
Всего несколько секунд потребовалось малышу, чтобы достать пистолет и направить его дуло в сторону Джеффри. «Не делай этого!» – вскричал лейтенант. Но мальчик не понимал его. Оглушительный выстрел разорвал воздух, пистолет, извергнув огненный факел, вывалился из слабенькой детской ручонки, звонко упав на асфальт.
Джеффри выпустил конфеты из потной ладони, они упали на землю и раскатились во все стороны разноцветными бусинками. Пуля ранила его в шею – незащищенное место между бронежилетом и каской. Лейтенант почувствовал резкую боль и жжение, в горле запершило, рот наполнился противной на вкус, соленой кровью. Он, покачиваясь, сделал несколько шагов назад. В глазах потемнело, и Джеффри, обессилев, упал на спину.
Сослуживцы лейтенанта, услышав выстрел и увидев ребенка с пистолетом, открыли огонь. Безжалостные пули, разрывая в клочья внутренние органы, насквозь пронзили тельце мальчика.
Ребенок умер почти мгновенно, не чувствуя страданий. Последним, что он видел в жизни, было лазурно-голубое бесконечное небо родного города с медленно плывущими, словно шрапнельные разрывы, сероватыми облачками. Это прекрасное небо в последний раз отразилось в его лучезарных, широко открытых глазах. На лице малыша навсегда застыла последняя улыбка. Он был счастлив, что вскоре встретится с любимой мамой.
Гарри, лучший друг Джеффри, бросился к нему. Он услышал, как кто-то из военных истошно крикнул: «Доктора сюда! Скорее!». Раздался тихий шепот: «С кем мы здесь воюем? Это же ребенок». Гарри подбежал к Джеффри, приподнял рукой его голову, принялся расстегивать давивший на шею воротник, сказал: «Держись, Джеф, сейчас мы тебе поможем!».
Гарри внимательнее осмотрел друга. Из простреленной шеи, бешено пульсируя, вырывалась струйка алой артериальной крови. Гарри попытался зажать артерию рукой, но у него ничего не выходило. «Дело плохо» - подумал Гарри.
Неожиданно Джеффри схватил друга за ворот, приподнялся и медленно заговорил хрипящим голосом, выплевывая комки красной слизи: «Ты на малыша этого посмотри...». Гарри непонимающе покачал головой. Джеффри тяжело вдохнул горячий воздух, в легких послышался свист. Но он продолжил, делая длинные паузы после каждого произнесенного слова: «Вы зачем стреляли в него?.. Он не виноват … Зачем мы пришли сюда с оружием… Убили его… А он хороший, добрый… Я… Я… видел, у него глаза милые, наивные, чистые… Чистые, как… как…». Лейтенант повалился на бок, голова отяжелела, взгляд бесцельно устремился вверх. «Глаза чистые, как небо…» – прохрипел Джеффри свои последние слова.
Его сердце перестало биться, кровь уже не вытекала из раны. Гарри закрыл глаза друга, встал, быстро перекрестился. В этот момент он увидел врача, наконец добравшегося до места перестрелки. «Поздно, док, – сказал Гарри, показывая свои перепачканные кровью друга руки, – если бы вы еще немного задержались, то даже на похороны могли бы не успеть». Гарри побрел прочь, не имея более сил сдерживать подло выкатывающиеся из глаз слезы. Он не хотел, чтобы кто-нибудь видел, как он плачет. Сегодня он навсегда потерял лучшего друга.
* * *
Вечерело, первый летний день подходил к концу. Горячее ослепляюще-белое солнце, прожарив пыльные улицы древнего города, нехотя опускалось за горизонт. Мелкие облачка, словно шрапнельные разрывы, медленно проплывали по лазурно-голубому небу. Над раскалившимся за долгий знойный день асфальтом поднимались струи горячего воздуха…
Жизнь текла своим чередом, длинные летние дни, такие же жаркие, как и первый, сменялись короткими, не приносящими отдыха и прохлады ночами. И никто не мог остановить этого бесконечного потока вполне обыкновенных летних дней, которых слишком много было в этом году.
2006-2012 гг.
Несмотря на то, что люди, по прихоти трагических судеб, оказываются по разные стороны баррикад, доброта и любовь все же - последние ориентиры, указующие дорогу к спасению...
ОтветитьУдалить