ВПЕЧАТЛЕНИЯ ПРОВИНЦИАЛА
1
Когда снег сошел, а почки на ветвях вздулись, Григория Чудина вызвали в отдел кадров и предложили поехать на курсы повышения квалификации. Буровик он был неахтительный, таких везде тринадцать на дюжину, но пытливый. На возрасте, а в стольном граде бывал проездом: в универмаге изнывал, пока жена чинила разорительные покупки. И вот – служебная командировка, проезд в оба конца оплаченный. Анфиса была на сносях, но выказала себя покладистой: «Езжай, Гриша, осмотрись! Нам фиников вышли, их там – как на пальмах!..»
Ранним апрельским утром Григорий присел на дорожку, облобызал хозяйку и отбыл. Через пять дней почтальон доставил первое письмо.
…Фантастика! Утром тебя голубил, а вечером утешаю здесь другую женщину. Смехом я, это самое, не обижайся. Земля вся заплакана озёрами. Два цвета в небесах – голубой и белый, великолепная погода. Как выгрузились в Домодедово, наняли с Борисом Ивановичем грузовое такси. Геохимик густопсовый, кандидат наук, это самое, до бровей в очёсах. Из дому ехал шумной компанией: Джина, Ерошка, Пиф, Тотошка… Клички до Кустаная путал – какие собаки с нами, которые в Москве ждут. Спрашиваю: «Ванда у вас в Джетыгаре осталась?» – «Нет! – отвечает. – Ванда Адамовна моя жена!» Ерошку мне сразу на колени дал.
В автобусе очень нервно ехали, нас высадить пытались. Контролёрша орёт: «Не положено! Здесь обилеченные пассажиры! Может, вы завтра быка без узды повезёте?! Надевайте намордники! Пятый год на трассе, такого зверинца не видывала!» – «Вы многое не видывали! – Ванда Адамовна перечит. – Все места оплачены!» А проверщица заладила: «Не положено! Запрещено! Недопустимо! Тихонова вытурила бы немедленно! Платите штраф!» – «Нет, положено! – мы в ответ гавка… Тьфу ты! Борис Иванович с женой орут: – Нет, положено! Согласовано с главой автовокзала! Парфорсный ошейник вам надо надеть!..»
Борис Иванович кричал, что люди делятся на собачников, антисобачников и равнодушных. Будь его власть – контролёров бы на цепи держал! Собаки стоят на высоком моральном пьедестале. Им присущи все нравственные качества: ум, честь и совесть. Всему приводил толковые примеры. Кобеля называл мальчиком, а сучку, это самое, девочкой! Собак пуще жены привечает, может потому она злая. Особенно про щенка занятно, прозвище – арабическое: Гога, сын Пифа. При тёмной масти, один глаз в кайме светлой шёрстки и поросячьих ресниц; на чёрном носу белеет натуральная свастика. Гога умер на руках Бориса Ивановича, и он скорбел по нему навзрыд. До сих пор казнится, что выбрал телячьи копыта залежалые. Взрослые псы оклемались, а «Гога-оглы Пиф – Отшельник – Поросячий глаз – Подлинный Сукин Сын – Фашист!» издох, не увидел Москвы! Борис Иванович, вспоминая, уплакался.
А город, безусловно, гигантский! До конца улицу не проехали, в оплату готовь полсотни. Таксист парень обходительный, скалится златозубо. Борис Иванович Ерошку к себе забрал и спрашивает: «У вас есть вторая специальность?» – «Технология обработки металлов». – «Не по душе вам?» – «По сердцу! Да на голый оклад кисло жить…» Шофера и те, шибко грамотные!
2
Столица полонила Григория с аэропорта. В понедельник курсантов свели в аудиторию, окнами на Манежную площадь. Старостой группы назначили магаданца, и в пандан ему – иркутянку, вести классный журнал и помечать прогульщиков. Учебный план изложили с исчерпывающей полнотой. Предстояло усвоить курс лекций по общественно-политическим и экономическим предметам, спецразделу, трудовому законодательству и гражданской обороне. Дабы не лишиться командировочных, на выходе следовало написать и защитить реферат. Тривиально предупредили: вести себя достойно, не устраивать свальных оргий с чужеземками. Многие бывают в столице редко, а попадают метко: один – на премьеру, другой – на антракт в милицейский околоток.
И начались учебные недели, с одним выходным. После занятий Чудин знакомился с исполинским городом, а вечерами писал.
…На «День геолога», это самое, в ресторан ходили. Шалман укладистый! Две тысячи посадочных мест. На рубль обмани – сколько выйдет?.. Вот где свадьбы справлять, а то Козловы устроили! Половыми тут жеманные парни. Леса бы рубить, мостить дороги. Благодарю покорно! Стульчик любезно подвинут, со скатерти крошки смахнут; хоть в номера голубков веди! Оркестр энергично наяривал, варьете. Музыка, Анфиса, бывает горизонтальная и отвесная. Под неё тут корчатся как в падучей. Табун опьянелого мяса вблизи скачет – нервы, безусловно, на взводе! За соседним столом лакомая краля сидела. Староста магаданский встал ангажировать, да ему быстро разъяснили курс местного рубля.
Земляка вчера в зоопарке видел. Сурок облезлый свечкой стоит, посвистывает родненький. Зверья навалом, и каждой особи отдельная клетка. Не всякий москвич так имеет. Фантастика, это самое: уши слона весят восемьдесят килограммов! За день съедает центнер зелени и фруктов. Запоносит, обходи стороной. Безусловно, опасен. В обезьяннике вонь, это самое, как в сортире! Женщины ноздри ваткой затыкают. Знакомые хари встречаются. Шурум-бурум! Политбюро!.. Такую умору вытворяют, особенно эта, чёрная паукообразная. На четыре лапы такой кордебалет отплясывает, как не сорвётся! Валерику бы нашему интересно. А если всерьёз, и тебя, Анфиса, запри в Кремль, корми до отвала – завоняешь! Прости, родная, за сравнение.
Народу в Москве, как мурашей под елью. Столпотворение! И чего, это самое, скучились? Каменные ступени подошвами сдирают. Восемь с половиной миллионов осёдлых, восемьсот тысяч наездом из Подмосковья и полтора миллиона гостей. Меня эта демонстрация – нокаутировала! Саньке Засекину передай, что пистолет-зажигалку ему купил, а растоптышей, это самое, не досталось. Чудак один: «Зачем очередь?» – «За кроссовками», – говорю. – «Что за хня?..» И впрямь, отходные белые тапки…
3
Редкий человек не пленился бы московским размахом, не ощутил неукротимый пульс могучего города. Девятый век на людских памятях; чтобы узнать первопрестольную, имей терпение. Раскинулась златоглавая на сорок километров вдоль, на тридцать пять поперёк. Три тысячи площадей, проспектов, улиц, проулков, проездов. Воедино сложи – о-го-го, расстояние! Григорий Чудин поначалу спонтанно радиально-кольцевую планировку изучал. Нравилось по улицам бродить, достопримечательности разглядывать. Либо присядет на скамеечку где, и само население мимо фланирует.
Потом стал действовать планово, чтобы главное не упустить. Намечал объект, и с дружком устремлялись. Свежие впечатления – супруге, пускай сопереживает. В провинции и письмо в забаву.
…В воскресенье ездили на Ваганьковское кладбище. На Новодевичье, это самое, вход по пропускам, а сюда живому свободно. Любовь к поэтам – она посмертная. Две приманчивые точки: могила Высоцкого и могила Есенина. Бард наш захоронен прямо у входа, и спрашивать не пришлось. Четыре года, как без Володи, а ни оградки прочной, ни обелиска. Может, какой дерзкий монумент замышлен трубного звучания, но цветы, цветы, цветы! И народ постоянно толпится! Вся могила букетами завалена, это самое, завтрашний мусор.
Чуть поодаль, от Воскресенской церкви Есенинская аллея. И на тропе там, меж могильных оград и надгробий, молчаливые субчики снимки Высоцкого продают. То с гитарой он, то с пристебаем каким, то с Мариной Влади в обнимку. Видно ловят их на продаже, отоваривают с оглядкой. Подходим с дружком к могиле Есенина. Японский энцефалит!.. Как кормушку обступили, памятника невидно! Энтузиаст один, с плаксивым надрывом стихи декламирует, как волчица течная завывает: «До свиданья, друг мой, до свиданья, не грусти и не печаль бровей, предназначенное расставанье, но и жить, конечно, не новей».
Озноб по коже, а он, зараза, без передыху одно за другим. Потом второй о секретарше рассказал, которая шибко Есенина любила. На его могиле, это самое, застрелилась. В общем, здорово! Самому за месяц не узнать, сколько тут за час скажут. Захоронили рядом, и трогательная надпись выбита: «Галя, милая! Повторяю Вам, что без Вашего участия в моей судьбе…» ну и так далее. Матушка Есенина тут же, в пятьдесят пятом ушла сердешная. Все родные на Ваганьково свезены: и сёстры, и актриса Миклашевская, и режиссёр Мейерхольд, и первая законная жена, и гражданская… Айседора танцорка, это самое, ускользнула.
На могиле Высоцкого не выступали, а надо бы: «Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее… привередливые… не дожить…» Во время похорон, говорят, море людей колыхалось у могильного якоря, плакали… Безусловно, Анфиса, новые Высоцкие встанут, да будут ли петь? Сейчас в Москве три тысячи Пушкиных проживают, и пятнадцать из них – Александры Сергеевичи. А ни в ямб, ни в хорей, это самое…
4
Пытливый вьюн Григорий Чудин! Пока сокурсники отдыхают, он в другой конец столицы умчался, один или с дружком под руку. Однажды в полдня Центральный выставочный зал посетил и Третьяковскую картинную галерею. Всю площадь Манежа занимало искусство братской Польши. В целом экспозиция понравилась, но много было абстрактной мазни «Без названия». Долго стоял Гриша у странного экспоната, не постигая замысла. Лежала самостоятельная, полусогнутая в колене бронзовая мужская нога. Искусство часто в поводу у политики, и помстился Чудину вредный уклон в творчестве Народной Польши, хотя конечность была вполне гастрономическая. В Третьяковке висело множество знакомых полотен. То ли Чудин к живописи глуховат был, успел притупить восприятие, подлинники казались бледнее журнальных репродукций. Дольше всех задержало монументальное «Явление Христа советскому народу». Живописец Иванов писал картину двадцать лет, бойкий верхогляд ей уделил минуту.
Проходя мимо отеля «Украина», Чудин неизменно останавливался, считая этажи. Островерхий профиль столицы формировали семь высотных зданий, выстроенных в послевоенные годы. Удивительно симметричные, колоссальные дома! Когда он на небоскрёб таращился, его шибанул парень на самокатной доске. Гриша восхотел было купить такую Валерику, да за письмом про всё забыл.
…Москва – город докторов и кандидатов. Врываемся с дружком на «Гражданскую оборону», снуём за парты, и тут громом разорвалось: «Опоздавшим всс-стать!!! После звонка ни один в аудиторию заходить не должен!! При появлении преподавателя, для субординации, встать! Раз-ду-мы-ва-ет, как витязь у витрины. Остричься всем наголо! Сейчас студент права знает, а обязанности подзабыл! Тройка есть – стипендия обеспечена. Лишите – пойду воровать, заболею! Напитались дурными правилами…» Затихли бойцы, гробовая тишина, это самое. Уличный гвалт в окно слышен.
«Зубков, Леонид Артемьевич, – раззявился он скупой ухмылкой. – Полковник, как видите. Запишем тему лекции. Итак, задачи гражданской обороны: «Всеобщее всенародное обучение… Организация и проведение СНАВР…» Здрасти-мордасти!.. Всс-стать!.. Сидит, как скрюченная бабка! Не похорон, а спасательных, неотложных, аварийно-восстановительных работ! Человеческая глупость, это самое, безмерна. Восемьдесят тонн взрывчатки припасено на каждого, а он хо-хо-чет! Когда двухсотграммовая шашка разрывает человека! Размещение ракет в Западной Европе сократило подлётное время до семи минут, а он паясничает! Сотни спутников летают, нам что, деньги лишние? Вы думаете, они климат изучают? Отдыхать поспевай, а про гонку вооружений помни! Лазерное оружие танковую броню плавит. Атомная подлодка уничтожает сто пятьдесят городов, а он шуточки подпускает! Как таракан, это самое. Бырк, и лапки на пузо!..»
Бывает, сладко дремлешь на лекции, слюнку пустишь изо рта. Ох, и дал разгону юморной вояка! Запас спирта и ядерных ракет на субмаринах, безусловно, впечатляет. Не спешите, говорит, выполнять приказ, ибо он может быть отменён. Жить хотите, как в Париже, а работать – как на Канарских островах!.. Вернусь домой, это самое, погреб заглублю… Мы с дружком на ВДНХ съездили, освежиться. Безусловно, повадно, когда эскалатор тебя везёт. Ведь как телевизор в заблуждение вводит? Звездолёты размером малые, и снаружи сплошь трубочки, гайки, винты закрутки. Высший математик не сосчитает! Спускаемый аппарат тесный, сидят вприжимку. Я ей, дружку, говорю: «В космос, – ни за какие цацки!» Тут встрял один: «Тебя и не посылает никто!» Ух, порвал бы гада…
5
Общих экскурсий состоялось три. Музей-панорама «Бородинская битва» запомнился необычайной воздушностью. Эффекта далей добились, сочленив объёмные макеты переднего плана с круговым батальным полотном. Искусная мистификация зрителя! Всходишь на смотровую площадку цилиндрического зала, и ты – в эпицентре сражения восемьсот двенадцатого года. Кавалерийская атака, свищут ядра и картечь, со штыками наперевес идут в рукопашную гренадёры в высоких киверах, языки пламени лижут деревянную избу… За битвой в три глаза следят два полководца: Михаил Илларионович Кутузов и встревоженный Наполеон. «Из всех моих сражений самое ужасное я дал под Москвой. Французы показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми…»
Олимпийские спортивные сооружения сразили Гришу величием, напомнив о древнеримской истории. Крытый велотрек в Крылатском издали походил на севшую бабочку; олимпийскую «деревню» метафорически закавычим. Про Останкинскую телебашню Чудин эмоционально в письме изложил, не умея раздумываться на бумаге.
…Вчера устроили нам «Седьмое небо». Боже мой, как воздвигли? Грандиозно, это самое! Глянешь ввысь, и башку кружит! Наша городская – пигмей. Вход строго с паспортами, через датчики на обнаружение металла. Подняли на смотровую площадку: «Глядите сюда, оборотитесь туда!» Обзор, безусловно, далёкий. Но как с Эйфелевой башкой вниз не уйти: специальные «ловители самоубийц», это самое. Центр тяжести так, что на двенадцать метров верхушка клонится, а до земли полкилометра! В миллионы строительство обошлось, конструкторам знатная премия. Тысяча посетителей за день, затраты давно окупились.
Ресторан трёхъярусный. Мы с дружком под табличкой «Золотой зал» сидели. Потчуют пикантно, но курить, это самое, ни-ни! Сидишь барином, и вместе со столиком вкруговую едешь. Когда из бокала суслишь, чёткая планировка улиц видна. «Шампанское подняли, не желаете к горячей закуске?..» Индейка в яблоках, осетрина в соусе, рыбья икра. Век бы так кормился! На десерт – мороженое и кофе глоток. В быстрый лифт, и вон за ограду. Хотел в Джетыгару позвонить и час, это самое, высидел зря. «…376-ой, ФРГ, подойдите к четвёртому столу. – Женева, Швейцария, двадцатая кабина. – Болгария, Пловдив, квитанция пятьсот шесть. – Улан-Батор, Монголия, заказ по телеграмме…»
Иностранцев много, а в толпе неотличимы. Дикость каменного века ядерный катаклизм! Когда в облаках вращался, подумал: «Коль такой шпиль соорудили, безусловно, сумеют и разрушить!» Взираешь на всех любовно, а он американец или швед. Встречаются густо синие. Но про политику, Анфиса, лучше на ухо в постели. Сосед мой с Приморья: чтоб я говорит, детей куда вывез?! Младший как завопит: «Папа!.. Смотри!.. Негр пошёл!..» Поперхнулся дымом. Дочь в метро того громче: «Гляди!.. Тётка негр!..» Наши-то как, не хворают?.. Тоскую я по тебе…
6
Лукавил Гриша, город он изучал с «дружком» из Иркутска. Она рослая была чалдонка, причёску имела броскую: «полюби меня Гагарин!» Смотрела на Чудина как на червивый гриб, неравные романические отношения. Группа быстро размежевалась на фракции по интересам. В престольный праздник, когда на богомолье прорва верующих, Гриша с компанией своих в Загорск ездил. «Поразительно, это самое, певчих видно, а откуда голос идёт, не пойму!» Наблюдал, как набожные старушки иконы чмокают, в очереди за «живой» водой теснятся. Когда с «дружком» из Троице-Сергиевой лавры шли, запахом ладана усмирённые, к современному богомазу в мольберт заглянули. Вот шустрый, так шустрый! Гришу в пижонском берете изобразил на этюде.
Перед Ярославским вокзалом в электричку цыганки зашли, потрясая грудными младенцами. Граждане участливо подали, и Гриша не поскупился. Через час египетскую деву в вагоне метро опознал. Возвращалась с отхожего промысла, с завёрнутой куклой. «Во-от чудесят нашего брата!..» В письме про это умолчал.
…В центре ориентируюсь свободно, это самое, под землёй. Из встречных кто отмахнётся, а иная как направит: «От Павелецкого вокзала спуститесь в метро «Павелецкая» или от станции «Варшавская» электричкой до станции «Аэропорт», или от станции метро «Каширская» автобусом до остановки…» Выслушаешь вежливо, да скорее к такси. В Лужниках побывали. На хоккейном корте клюшками стучат как дровосеки топорами. Как портовые грузчики матерятся, это самое, невыносимая грубость. Ну, а когда трибуны разом: «О-о-о! О-ох, ты!!!» – вот тут катавасия, дружба народов! Вскакиваешь как ошпаренный и орёшь: «Шайбу-уу!!!» Трибуна – место опасное. Помнишь, Засекина один фанатический, это самое, изувечил? Ох, только война глупее спорта. Если телеоператору заплатить, покажет тебя крупным планом.
В перерывах развлекли рекламой. «Духи «Кредо» – свежесть, изысканность, тайна. Чудо лекарственных трав!..» Видел сегодня одну современную женщину. Фигли-мигли! Гитара в джинсах! «Аромат ландыша и гиацинта. Душистый акцент парфюмерии. Нота свежести в стремительном ритме наших дней…» Сувениры московские, безусловно, привезу, если не потрачусь. Назад милиция живым оцеплением вела. «Следуйте строго означенным коридором! Не спешите! – горланили в рупор. – Среди вас граждане преклонного возраста. Помните, станция «Спортивная» работает на кольцевую линию…» Порядок строгий, это самое, не зады государства. Конные стражники гуртом гнали, иначе тут всем болельщикам финиш…
7
«Всё течёт, безвозвратно меняется. Там, где утонул легендарный Чапаев, курица вброд переходит», – сказал полковник на заключительной лекции. Встречи чреваты разлукой. Вышло гостевое время, и ночной сон увело. Захотелось на вахту, в безлюдную ковыльную степь. Не привелось ему по Москва-реке на водном трамвайчике колтыхнуться, не сезон был. Большой академический театр мимо: полный аншлаг. Барыги контрамарки за валюту сдавали. Изредка отводили иноземца за угол, и заходил тот в парадные двери, а Гриша с «дружком» на улице переминались. Чудин выявил главного, заговорил. «А что идёт? – непричастно процедил тот. – «Кармен»? Образцова и Атлантов поют?.. Да-с!.. Образцову надо слушать…»
Часом позже, они «Беседам…» Шукшина в Малом театре рукоплескали, ни о чём не жалея. За месяц он многое посетил!.. Музей Вооружённых сил, видовую площадку на Воробьёвых горах, двухзальный кинотеатр «Россия», весеннее представление эстрадных звёзд… Иной в Москве состарился, а не бывал нигде. Чудин и реферат к сроку написал, на Ленинский субботник окно в общежитии вымыл, в сауне с приятелями попарился. Святыни порфироносные обошёл! Первый день начал с Красной площади булыжной и закончил прогулкой вокруг Кремля, где каждая башня с немым секретом. В ступенчатом Мавзолее побывал, откуда смердит ленинизм. Затемно поднялись, к вечеру тридцать две ступени вниз к саркофагу прошли, охраной в штатском пасомые. В пустынный музей вождя он один сбегал, снявшись незаметно со скучной лекции. Тогда же кремлёвскими дворами прошёлся, царь-колокол и царь-пушку рукою потрогал. В основном зале Кремлёвского Дворца съездов мурластый «Ансамбль песни и пляски Советской армии» слушал. Как отличать коренных москвичей от приезжих не понял.
…Авиалайнер летел на восток. Я думал о женщинах. Меланхолию прощания заступала ажитация свидания.
1
Когда снег сошел, а почки на ветвях вздулись, Григория Чудина вызвали в отдел кадров и предложили поехать на курсы повышения квалификации. Буровик он был неахтительный, таких везде тринадцать на дюжину, но пытливый. На возрасте, а в стольном граде бывал проездом: в универмаге изнывал, пока жена чинила разорительные покупки. И вот – служебная командировка, проезд в оба конца оплаченный. Анфиса была на сносях, но выказала себя покладистой: «Езжай, Гриша, осмотрись! Нам фиников вышли, их там – как на пальмах!..»
Ранним апрельским утром Григорий присел на дорожку, облобызал хозяйку и отбыл. Через пять дней почтальон доставил первое письмо.
…Фантастика! Утром тебя голубил, а вечером утешаю здесь другую женщину. Смехом я, это самое, не обижайся. Земля вся заплакана озёрами. Два цвета в небесах – голубой и белый, великолепная погода. Как выгрузились в Домодедово, наняли с Борисом Ивановичем грузовое такси. Геохимик густопсовый, кандидат наук, это самое, до бровей в очёсах. Из дому ехал шумной компанией: Джина, Ерошка, Пиф, Тотошка… Клички до Кустаная путал – какие собаки с нами, которые в Москве ждут. Спрашиваю: «Ванда у вас в Джетыгаре осталась?» – «Нет! – отвечает. – Ванда Адамовна моя жена!» Ерошку мне сразу на колени дал.
В автобусе очень нервно ехали, нас высадить пытались. Контролёрша орёт: «Не положено! Здесь обилеченные пассажиры! Может, вы завтра быка без узды повезёте?! Надевайте намордники! Пятый год на трассе, такого зверинца не видывала!» – «Вы многое не видывали! – Ванда Адамовна перечит. – Все места оплачены!» А проверщица заладила: «Не положено! Запрещено! Недопустимо! Тихонова вытурила бы немедленно! Платите штраф!» – «Нет, положено! – мы в ответ гавка… Тьфу ты! Борис Иванович с женой орут: – Нет, положено! Согласовано с главой автовокзала! Парфорсный ошейник вам надо надеть!..»
Борис Иванович кричал, что люди делятся на собачников, антисобачников и равнодушных. Будь его власть – контролёров бы на цепи держал! Собаки стоят на высоком моральном пьедестале. Им присущи все нравственные качества: ум, честь и совесть. Всему приводил толковые примеры. Кобеля называл мальчиком, а сучку, это самое, девочкой! Собак пуще жены привечает, может потому она злая. Особенно про щенка занятно, прозвище – арабическое: Гога, сын Пифа. При тёмной масти, один глаз в кайме светлой шёрстки и поросячьих ресниц; на чёрном носу белеет натуральная свастика. Гога умер на руках Бориса Ивановича, и он скорбел по нему навзрыд. До сих пор казнится, что выбрал телячьи копыта залежалые. Взрослые псы оклемались, а «Гога-оглы Пиф – Отшельник – Поросячий глаз – Подлинный Сукин Сын – Фашист!» издох, не увидел Москвы! Борис Иванович, вспоминая, уплакался.
А город, безусловно, гигантский! До конца улицу не проехали, в оплату готовь полсотни. Таксист парень обходительный, скалится златозубо. Борис Иванович Ерошку к себе забрал и спрашивает: «У вас есть вторая специальность?» – «Технология обработки металлов». – «Не по душе вам?» – «По сердцу! Да на голый оклад кисло жить…» Шофера и те, шибко грамотные!
2
Столица полонила Григория с аэропорта. В понедельник курсантов свели в аудиторию, окнами на Манежную площадь. Старостой группы назначили магаданца, и в пандан ему – иркутянку, вести классный журнал и помечать прогульщиков. Учебный план изложили с исчерпывающей полнотой. Предстояло усвоить курс лекций по общественно-политическим и экономическим предметам, спецразделу, трудовому законодательству и гражданской обороне. Дабы не лишиться командировочных, на выходе следовало написать и защитить реферат. Тривиально предупредили: вести себя достойно, не устраивать свальных оргий с чужеземками. Многие бывают в столице редко, а попадают метко: один – на премьеру, другой – на антракт в милицейский околоток.
И начались учебные недели, с одним выходным. После занятий Чудин знакомился с исполинским городом, а вечерами писал.
…На «День геолога», это самое, в ресторан ходили. Шалман укладистый! Две тысячи посадочных мест. На рубль обмани – сколько выйдет?.. Вот где свадьбы справлять, а то Козловы устроили! Половыми тут жеманные парни. Леса бы рубить, мостить дороги. Благодарю покорно! Стульчик любезно подвинут, со скатерти крошки смахнут; хоть в номера голубков веди! Оркестр энергично наяривал, варьете. Музыка, Анфиса, бывает горизонтальная и отвесная. Под неё тут корчатся как в падучей. Табун опьянелого мяса вблизи скачет – нервы, безусловно, на взводе! За соседним столом лакомая краля сидела. Староста магаданский встал ангажировать, да ему быстро разъяснили курс местного рубля.
Земляка вчера в зоопарке видел. Сурок облезлый свечкой стоит, посвистывает родненький. Зверья навалом, и каждой особи отдельная клетка. Не всякий москвич так имеет. Фантастика, это самое: уши слона весят восемьдесят килограммов! За день съедает центнер зелени и фруктов. Запоносит, обходи стороной. Безусловно, опасен. В обезьяннике вонь, это самое, как в сортире! Женщины ноздри ваткой затыкают. Знакомые хари встречаются. Шурум-бурум! Политбюро!.. Такую умору вытворяют, особенно эта, чёрная паукообразная. На четыре лапы такой кордебалет отплясывает, как не сорвётся! Валерику бы нашему интересно. А если всерьёз, и тебя, Анфиса, запри в Кремль, корми до отвала – завоняешь! Прости, родная, за сравнение.
Народу в Москве, как мурашей под елью. Столпотворение! И чего, это самое, скучились? Каменные ступени подошвами сдирают. Восемь с половиной миллионов осёдлых, восемьсот тысяч наездом из Подмосковья и полтора миллиона гостей. Меня эта демонстрация – нокаутировала! Саньке Засекину передай, что пистолет-зажигалку ему купил, а растоптышей, это самое, не досталось. Чудак один: «Зачем очередь?» – «За кроссовками», – говорю. – «Что за хня?..» И впрямь, отходные белые тапки…
3
Редкий человек не пленился бы московским размахом, не ощутил неукротимый пульс могучего города. Девятый век на людских памятях; чтобы узнать первопрестольную, имей терпение. Раскинулась златоглавая на сорок километров вдоль, на тридцать пять поперёк. Три тысячи площадей, проспектов, улиц, проулков, проездов. Воедино сложи – о-го-го, расстояние! Григорий Чудин поначалу спонтанно радиально-кольцевую планировку изучал. Нравилось по улицам бродить, достопримечательности разглядывать. Либо присядет на скамеечку где, и само население мимо фланирует.
Потом стал действовать планово, чтобы главное не упустить. Намечал объект, и с дружком устремлялись. Свежие впечатления – супруге, пускай сопереживает. В провинции и письмо в забаву.
…В воскресенье ездили на Ваганьковское кладбище. На Новодевичье, это самое, вход по пропускам, а сюда живому свободно. Любовь к поэтам – она посмертная. Две приманчивые точки: могила Высоцкого и могила Есенина. Бард наш захоронен прямо у входа, и спрашивать не пришлось. Четыре года, как без Володи, а ни оградки прочной, ни обелиска. Может, какой дерзкий монумент замышлен трубного звучания, но цветы, цветы, цветы! И народ постоянно толпится! Вся могила букетами завалена, это самое, завтрашний мусор.
Чуть поодаль, от Воскресенской церкви Есенинская аллея. И на тропе там, меж могильных оград и надгробий, молчаливые субчики снимки Высоцкого продают. То с гитарой он, то с пристебаем каким, то с Мариной Влади в обнимку. Видно ловят их на продаже, отоваривают с оглядкой. Подходим с дружком к могиле Есенина. Японский энцефалит!.. Как кормушку обступили, памятника невидно! Энтузиаст один, с плаксивым надрывом стихи декламирует, как волчица течная завывает: «До свиданья, друг мой, до свиданья, не грусти и не печаль бровей, предназначенное расставанье, но и жить, конечно, не новей».
Озноб по коже, а он, зараза, без передыху одно за другим. Потом второй о секретарше рассказал, которая шибко Есенина любила. На его могиле, это самое, застрелилась. В общем, здорово! Самому за месяц не узнать, сколько тут за час скажут. Захоронили рядом, и трогательная надпись выбита: «Галя, милая! Повторяю Вам, что без Вашего участия в моей судьбе…» ну и так далее. Матушка Есенина тут же, в пятьдесят пятом ушла сердешная. Все родные на Ваганьково свезены: и сёстры, и актриса Миклашевская, и режиссёр Мейерхольд, и первая законная жена, и гражданская… Айседора танцорка, это самое, ускользнула.
На могиле Высоцкого не выступали, а надо бы: «Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее… привередливые… не дожить…» Во время похорон, говорят, море людей колыхалось у могильного якоря, плакали… Безусловно, Анфиса, новые Высоцкие встанут, да будут ли петь? Сейчас в Москве три тысячи Пушкиных проживают, и пятнадцать из них – Александры Сергеевичи. А ни в ямб, ни в хорей, это самое…
4
Пытливый вьюн Григорий Чудин! Пока сокурсники отдыхают, он в другой конец столицы умчался, один или с дружком под руку. Однажды в полдня Центральный выставочный зал посетил и Третьяковскую картинную галерею. Всю площадь Манежа занимало искусство братской Польши. В целом экспозиция понравилась, но много было абстрактной мазни «Без названия». Долго стоял Гриша у странного экспоната, не постигая замысла. Лежала самостоятельная, полусогнутая в колене бронзовая мужская нога. Искусство часто в поводу у политики, и помстился Чудину вредный уклон в творчестве Народной Польши, хотя конечность была вполне гастрономическая. В Третьяковке висело множество знакомых полотен. То ли Чудин к живописи глуховат был, успел притупить восприятие, подлинники казались бледнее журнальных репродукций. Дольше всех задержало монументальное «Явление Христа советскому народу». Живописец Иванов писал картину двадцать лет, бойкий верхогляд ей уделил минуту.
Проходя мимо отеля «Украина», Чудин неизменно останавливался, считая этажи. Островерхий профиль столицы формировали семь высотных зданий, выстроенных в послевоенные годы. Удивительно симметричные, колоссальные дома! Когда он на небоскрёб таращился, его шибанул парень на самокатной доске. Гриша восхотел было купить такую Валерику, да за письмом про всё забыл.
…Москва – город докторов и кандидатов. Врываемся с дружком на «Гражданскую оборону», снуём за парты, и тут громом разорвалось: «Опоздавшим всс-стать!!! После звонка ни один в аудиторию заходить не должен!! При появлении преподавателя, для субординации, встать! Раз-ду-мы-ва-ет, как витязь у витрины. Остричься всем наголо! Сейчас студент права знает, а обязанности подзабыл! Тройка есть – стипендия обеспечена. Лишите – пойду воровать, заболею! Напитались дурными правилами…» Затихли бойцы, гробовая тишина, это самое. Уличный гвалт в окно слышен.
«Зубков, Леонид Артемьевич, – раззявился он скупой ухмылкой. – Полковник, как видите. Запишем тему лекции. Итак, задачи гражданской обороны: «Всеобщее всенародное обучение… Организация и проведение СНАВР…» Здрасти-мордасти!.. Всс-стать!.. Сидит, как скрюченная бабка! Не похорон, а спасательных, неотложных, аварийно-восстановительных работ! Человеческая глупость, это самое, безмерна. Восемьдесят тонн взрывчатки припасено на каждого, а он хо-хо-чет! Когда двухсотграммовая шашка разрывает человека! Размещение ракет в Западной Европе сократило подлётное время до семи минут, а он паясничает! Сотни спутников летают, нам что, деньги лишние? Вы думаете, они климат изучают? Отдыхать поспевай, а про гонку вооружений помни! Лазерное оружие танковую броню плавит. Атомная подлодка уничтожает сто пятьдесят городов, а он шуточки подпускает! Как таракан, это самое. Бырк, и лапки на пузо!..»
Бывает, сладко дремлешь на лекции, слюнку пустишь изо рта. Ох, и дал разгону юморной вояка! Запас спирта и ядерных ракет на субмаринах, безусловно, впечатляет. Не спешите, говорит, выполнять приказ, ибо он может быть отменён. Жить хотите, как в Париже, а работать – как на Канарских островах!.. Вернусь домой, это самое, погреб заглублю… Мы с дружком на ВДНХ съездили, освежиться. Безусловно, повадно, когда эскалатор тебя везёт. Ведь как телевизор в заблуждение вводит? Звездолёты размером малые, и снаружи сплошь трубочки, гайки, винты закрутки. Высший математик не сосчитает! Спускаемый аппарат тесный, сидят вприжимку. Я ей, дружку, говорю: «В космос, – ни за какие цацки!» Тут встрял один: «Тебя и не посылает никто!» Ух, порвал бы гада…
5
Общих экскурсий состоялось три. Музей-панорама «Бородинская битва» запомнился необычайной воздушностью. Эффекта далей добились, сочленив объёмные макеты переднего плана с круговым батальным полотном. Искусная мистификация зрителя! Всходишь на смотровую площадку цилиндрического зала, и ты – в эпицентре сражения восемьсот двенадцатого года. Кавалерийская атака, свищут ядра и картечь, со штыками наперевес идут в рукопашную гренадёры в высоких киверах, языки пламени лижут деревянную избу… За битвой в три глаза следят два полководца: Михаил Илларионович Кутузов и встревоженный Наполеон. «Из всех моих сражений самое ужасное я дал под Москвой. Французы показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми…»
Олимпийские спортивные сооружения сразили Гришу величием, напомнив о древнеримской истории. Крытый велотрек в Крылатском издали походил на севшую бабочку; олимпийскую «деревню» метафорически закавычим. Про Останкинскую телебашню Чудин эмоционально в письме изложил, не умея раздумываться на бумаге.
…Вчера устроили нам «Седьмое небо». Боже мой, как воздвигли? Грандиозно, это самое! Глянешь ввысь, и башку кружит! Наша городская – пигмей. Вход строго с паспортами, через датчики на обнаружение металла. Подняли на смотровую площадку: «Глядите сюда, оборотитесь туда!» Обзор, безусловно, далёкий. Но как с Эйфелевой башкой вниз не уйти: специальные «ловители самоубийц», это самое. Центр тяжести так, что на двенадцать метров верхушка клонится, а до земли полкилометра! В миллионы строительство обошлось, конструкторам знатная премия. Тысяча посетителей за день, затраты давно окупились.
Ресторан трёхъярусный. Мы с дружком под табличкой «Золотой зал» сидели. Потчуют пикантно, но курить, это самое, ни-ни! Сидишь барином, и вместе со столиком вкруговую едешь. Когда из бокала суслишь, чёткая планировка улиц видна. «Шампанское подняли, не желаете к горячей закуске?..» Индейка в яблоках, осетрина в соусе, рыбья икра. Век бы так кормился! На десерт – мороженое и кофе глоток. В быстрый лифт, и вон за ограду. Хотел в Джетыгару позвонить и час, это самое, высидел зря. «…376-ой, ФРГ, подойдите к четвёртому столу. – Женева, Швейцария, двадцатая кабина. – Болгария, Пловдив, квитанция пятьсот шесть. – Улан-Батор, Монголия, заказ по телеграмме…»
Иностранцев много, а в толпе неотличимы. Дикость каменного века ядерный катаклизм! Когда в облаках вращался, подумал: «Коль такой шпиль соорудили, безусловно, сумеют и разрушить!» Взираешь на всех любовно, а он американец или швед. Встречаются густо синие. Но про политику, Анфиса, лучше на ухо в постели. Сосед мой с Приморья: чтоб я говорит, детей куда вывез?! Младший как завопит: «Папа!.. Смотри!.. Негр пошёл!..» Поперхнулся дымом. Дочь в метро того громче: «Гляди!.. Тётка негр!..» Наши-то как, не хворают?.. Тоскую я по тебе…
6
Лукавил Гриша, город он изучал с «дружком» из Иркутска. Она рослая была чалдонка, причёску имела броскую: «полюби меня Гагарин!» Смотрела на Чудина как на червивый гриб, неравные романические отношения. Группа быстро размежевалась на фракции по интересам. В престольный праздник, когда на богомолье прорва верующих, Гриша с компанией своих в Загорск ездил. «Поразительно, это самое, певчих видно, а откуда голос идёт, не пойму!» Наблюдал, как набожные старушки иконы чмокают, в очереди за «живой» водой теснятся. Когда с «дружком» из Троице-Сергиевой лавры шли, запахом ладана усмирённые, к современному богомазу в мольберт заглянули. Вот шустрый, так шустрый! Гришу в пижонском берете изобразил на этюде.
Перед Ярославским вокзалом в электричку цыганки зашли, потрясая грудными младенцами. Граждане участливо подали, и Гриша не поскупился. Через час египетскую деву в вагоне метро опознал. Возвращалась с отхожего промысла, с завёрнутой куклой. «Во-от чудесят нашего брата!..» В письме про это умолчал.
…В центре ориентируюсь свободно, это самое, под землёй. Из встречных кто отмахнётся, а иная как направит: «От Павелецкого вокзала спуститесь в метро «Павелецкая» или от станции «Варшавская» электричкой до станции «Аэропорт», или от станции метро «Каширская» автобусом до остановки…» Выслушаешь вежливо, да скорее к такси. В Лужниках побывали. На хоккейном корте клюшками стучат как дровосеки топорами. Как портовые грузчики матерятся, это самое, невыносимая грубость. Ну, а когда трибуны разом: «О-о-о! О-ох, ты!!!» – вот тут катавасия, дружба народов! Вскакиваешь как ошпаренный и орёшь: «Шайбу-уу!!!» Трибуна – место опасное. Помнишь, Засекина один фанатический, это самое, изувечил? Ох, только война глупее спорта. Если телеоператору заплатить, покажет тебя крупным планом.
В перерывах развлекли рекламой. «Духи «Кредо» – свежесть, изысканность, тайна. Чудо лекарственных трав!..» Видел сегодня одну современную женщину. Фигли-мигли! Гитара в джинсах! «Аромат ландыша и гиацинта. Душистый акцент парфюмерии. Нота свежести в стремительном ритме наших дней…» Сувениры московские, безусловно, привезу, если не потрачусь. Назад милиция живым оцеплением вела. «Следуйте строго означенным коридором! Не спешите! – горланили в рупор. – Среди вас граждане преклонного возраста. Помните, станция «Спортивная» работает на кольцевую линию…» Порядок строгий, это самое, не зады государства. Конные стражники гуртом гнали, иначе тут всем болельщикам финиш…
7
«Всё течёт, безвозвратно меняется. Там, где утонул легендарный Чапаев, курица вброд переходит», – сказал полковник на заключительной лекции. Встречи чреваты разлукой. Вышло гостевое время, и ночной сон увело. Захотелось на вахту, в безлюдную ковыльную степь. Не привелось ему по Москва-реке на водном трамвайчике колтыхнуться, не сезон был. Большой академический театр мимо: полный аншлаг. Барыги контрамарки за валюту сдавали. Изредка отводили иноземца за угол, и заходил тот в парадные двери, а Гриша с «дружком» на улице переминались. Чудин выявил главного, заговорил. «А что идёт? – непричастно процедил тот. – «Кармен»? Образцова и Атлантов поют?.. Да-с!.. Образцову надо слушать…»
Часом позже, они «Беседам…» Шукшина в Малом театре рукоплескали, ни о чём не жалея. За месяц он многое посетил!.. Музей Вооружённых сил, видовую площадку на Воробьёвых горах, двухзальный кинотеатр «Россия», весеннее представление эстрадных звёзд… Иной в Москве состарился, а не бывал нигде. Чудин и реферат к сроку написал, на Ленинский субботник окно в общежитии вымыл, в сауне с приятелями попарился. Святыни порфироносные обошёл! Первый день начал с Красной площади булыжной и закончил прогулкой вокруг Кремля, где каждая башня с немым секретом. В ступенчатом Мавзолее побывал, откуда смердит ленинизм. Затемно поднялись, к вечеру тридцать две ступени вниз к саркофагу прошли, охраной в штатском пасомые. В пустынный музей вождя он один сбегал, снявшись незаметно со скучной лекции. Тогда же кремлёвскими дворами прошёлся, царь-колокол и царь-пушку рукою потрогал. В основном зале Кремлёвского Дворца съездов мурластый «Ансамбль песни и пляски Советской армии» слушал. Как отличать коренных москвичей от приезжих не понял.
…Авиалайнер летел на восток. Я думал о женщинах. Меланхолию прощания заступала ажитация свидания.
Комментариев нет:
Отправить комментарий