СИБИРЯК
В моей крови течёт моя страна:
Ленца Днепра и бурный нрав Амура,
Седого Волхова негромкая волна
С Кубанской мутью вешнего разгула.
Во мне связались солнечным узлом,
Сплелись, свелись Господними путями
В единстве объяснимо непростом
Хохол, маньчжур, казак и северянин.
Тесню плечами Запад и Восток,
Ушкуйный свист в усах Тмутаракани.
Но горькой желчью прожигает бок
Чернь Томских изб в крапиве и бурьяне.
Смиренье и бунтарство – маята
В моём сердцебиеньи и дыханьи,
А облаков предгрозных полнота –
Мои моленья и мои дерзанья.
Котомка-память семена хранит,
Что станут виноградом и пшеницей.
А под пятою сонный рыба-кит…
А в волосах гнездующие птицы…
Четыре края с памятью кровей,
Такая щедрость многим и не снилась!
Я переполнен Родиной моей –
Она на мне
во мне
перекрестилась.
***
А по Сибири процвела ольха.
Не знаю слов, чтоб передать всю негу,
Всю нежность преподобья снегу.
Тут все слова правы слегка-слегка,
И краскам передать слаба рука
Пуховый белый рой.
Пуховый белый рой
И осыпь льдистых крошек.
Над золотом осоковых болот
Невестовой невинностью плывёт,
На фоне чёрно зазубрённых елей,
Предтечьем прозреваемых метелей
Фата серёжек.
Неотклонимо грузною ордой
С востока небо покрывает синь.
Тускнеют в вечер искры краснотала.
В набухших сумерках ещё наглядней стала
Весна ольхи над осенью трясин.
Пухово белый рой…
Фата серёжек…
И осыпь льдистых крошек.
***
Мы сердцем узники России
Во всех краях, во всех веках.
И наши цепи золотые
Не источат ни боль, ни страх.
Мы сквозь восходы и закаты
Держав, эпох, материков,
Под стражей огненно-крылатой,
Едины тяжестью оков.
Едины в долг обетованья
Не растерять в аду, в раю
Святое наше послушанье –
Величить Родину свою.
В кричащем выжженном Каире,
В германской тучной чистоте,
В Рязани, Вологде, в Сибири –
Стоять на Отчей высоте.
Единым сердцем и устами
Благословлять во век веков
Вороньи стаи над крестами,
Кровавый выкуп Соловков.
И под Покровными снегами
Обретши горький слёзный дар,
Принять разлётными руками
Метельный гибельный пожар:
Огнём прошедшие крещенье
В могилах не смыкают глаз,
Под нами русь, над нами пенье –
Господь испытывает нас.
И наши цели неземные
Не заслонят ни боль, ни страх –
Мы сердцем узники России
Во всех краях, во всех веках.
ПРАПАМЯТЬ
Слышишь жалейку? – то светлый кудесник сентябрь
Лелю и Ладу поёт, никогда их не видев.
В осыпь осины отходит закатный корабль,
Жизнь уносяще Кощею в слепую обитель.
Слышишь жалейку? – то плач перед тризной Любви.
Сводятся ветром курганы из листьев и стона.
Завтра туринная тризна в рябинной и бычьей крови,
Завтра Любовь провожают к высокому Родову трону.
Слышишь? – зовёт безначальная память земли,
Сердцу вещуя отчизны святое бессмертье.
К ней припади, и ладони, и губы прижми,
Родине силу даруя снести лихолетье.
ИЗ ПОЛКУ ИГОРЕВА
Встали плотно плечом в плечо.
За спиной догорает небо.
Разве ж кто-то под смертью не был?
Встали плотно плечом в плечо.
Долгий выдох и острый прищур.
Ожидания пепельный ветер.
Будет сход дерзновенен и светел.
Долгий выдох и острый прищур.
Будет бой как довременный пир.
С босым волком кобель угрызётся.
С яра-тура руда изольётся.
Будет бой как довременный пир.
Нет нужды ничего объяснять.
Стали плотно, прищур и выдох.
Равнославны в живых и убитых.
Нет нужды ничего объяснять.
За шеломом родная земля.
За спиной догорает небо.
Мы не ради казны или хлеба –
За шеломом родная земля.
Разве ж кто-то под смертью не был?
ЗАВЕЩАНИЕ
Помяните меня лопухи,
Мать-и-мачеха и ракиты –
Я под Грозным споткнулся убитым,
Когда дома кричат петухи.
Я под утро остыл на камнях,
Изукрашенных рыжими мхами,
Когда в избах огни потухали,
И мальчишки неслись на конях.
На росистый укошенный луг
Табунок топотал врассыпную,
А у мамы по сердцу хлестнуло,
Коромысло упало из рук:
Как любил я в июльский рассвет,
Разбудив стрижей щебетанье,
Мимо окон своих без дыханья,
Без седла на покос пролететь.
Я любил белой глины откос,
Дебаркадер, позыв теплохода.
Я любил по болотам охоту –
Помяни же меня, старый пёс.
На малиновой зябкой дали
Фиолетом кружавят берёзы.
Жемчугами кукушкины слезы
Кто-то сеет на бархат земли.
Коротает не годы, а дни
Наша лодка с ободранным днищем.
Куличок, пробегая, чуть свищет...
В нашем крае, бесценном и нищем,
Куличок, ну и ты – помяни.
ВИДЕНИЕ
В сраженье есть начало, есть конец:
Начало в тактике, конец в надежде.
Тут ангелы в сияющих одеждах,
Скорбя, склоняют воинский венец.
Венец тому, кто не закончил бой –
Но тело опрокинулось в атаке,
Кто не хотел – но верен был присяге,
Кто в двадцать – не согласен на покой.
Кто добежать пытался до врага,
Достать штыком, не доверяя пуле, –
Но пред глазами огненно сверкнули
Иные, непривычные снега.
И в охватившей полной тишине
Прорезалась мелодия иная.
И поднялась восполненная стая
Солдатских душ к развёрстой вышине.
«Вождей и воев», – звал церковный хор –
«Жизнь за Отечество в полях сложивших».
И всех – тысячелетие служивших –
Соединял заоблачный простор.
***
Я вернулся, вернулся. Я слышать хотел
Как на вербах ночных осыпаются почки,
Как трава размыкает подземный предел,
Чтоб, стерев на ладонях берёзовый мел,
Разгрести в старых листьях источник.
Я вернулся, вернулся на зов журавлей,
На сиротские всхлипы усталой калитки,
На тревожные всхрапы стреножных коней,
На распутные пышные хляби полей –
По крестам перечесть родословные свитки.
Я вернулся, вернулся... Хоть я опоздал,
Вы примите к себе, возмужавшие дали.
Я вам всё расскажу – где бродил, в чём блуждал,
Как я памятью вашей себя ограждал,
Когда душу ветра по ночам выстужали.
Я вернулся. И вижу – мне всё невпопад,
Слишком много чужого в крови и одежде.
Я тревожно ловлю: кто мне рад иль не рад,
И готов, если что, отступиться назад…
Но примите меня – по любви и в надежде!
***
Я тебе расскажу, – ты лишь слушай! –
Расскажу о пожарах в снегах,
О восторгом опоенных душах,
Что кружат в грозовых облаках.
Я тебе расскажу, – ты доверься!
Про великий и малый миры,
Про Стожар и Чигирь, про медведиц,
Про подводной хозяйки дары.
Ты доверься и слушай, и слушай:
В той дали, где я жил без тебя,
По границам меж хлябью и сушей
Лебединые девы трубят.
Реки там не познали пределов,
И ветрам заграждения нет.
Люди искренни, мысли их смелы…
Там закат зажигает рассвет.
В ковыли оседают курганы,
Древних воев и полубогов.
И томятся во льдах караваны
С закаспийских зайдя берегов.
Бивни мамонтов сломанным лесом
Стелют гати бескрайних болот…
Ты послушай меня, ты доверься –
То тебя моё время зовёт.
С.
Там, за стеклом, снега, снега.
И Петербург всё ближе, ближе.
Ночных просторов жемчуга
Стальной иглою поезд нижет.
Искрит качание равнин
Под такт качаниям вагона.
«Одна ты там… тут я один…» –
Гремит на стыках перегона.
Разбит, разрыт, разворошён,
Лицом в стекло, лицом в метели.
А там безвидный белый сон,
Остылые полей постели.
А там забытое для всех,
Ничьё томленье и сомненье.
И мой порыв или побег –
Судьбой смешное возмущенье,
Попытка тысячам причин
Предать в последствиях законность.
«Ты там одна … я тут один…»
Твердит стальная многотонность.
Стыкуя временной раскат
Стучат колёса в искрах пыли.
«…а снегопад – как звездопад…»
Ожгли слова. И осветили.
Деревьев разрежённый ряд
Прозрачным гребешком в тумане.
А снегопад – как звездопад! –
В нём невозможно без желаний!
Как невозможно без любви
В ночном раскачанном вагоне:
Циклон в полях, метель в крови,
Судьба в разгоне и возгоне.
Там, за стеклом, поля летят.
Метётся белая пустыня.
На стыках скоростной набат:
«А снегопад – как звездопад!
А снегопад – как звездопад…»
И эхом, эхом твоё имя.
В моей крови течёт моя страна:
Ленца Днепра и бурный нрав Амура,
Седого Волхова негромкая волна
С Кубанской мутью вешнего разгула.
Во мне связались солнечным узлом,
Сплелись, свелись Господними путями
В единстве объяснимо непростом
Хохол, маньчжур, казак и северянин.
Тесню плечами Запад и Восток,
Ушкуйный свист в усах Тмутаракани.
Но горькой желчью прожигает бок
Чернь Томских изб в крапиве и бурьяне.
Смиренье и бунтарство – маята
В моём сердцебиеньи и дыханьи,
А облаков предгрозных полнота –
Мои моленья и мои дерзанья.
Котомка-память семена хранит,
Что станут виноградом и пшеницей.
А под пятою сонный рыба-кит…
А в волосах гнездующие птицы…
Четыре края с памятью кровей,
Такая щедрость многим и не снилась!
Я переполнен Родиной моей –
Она на мне
во мне
перекрестилась.
***
А по Сибири процвела ольха.
Не знаю слов, чтоб передать всю негу,
Всю нежность преподобья снегу.
Тут все слова правы слегка-слегка,
И краскам передать слаба рука
Пуховый белый рой.
Пуховый белый рой
И осыпь льдистых крошек.
Над золотом осоковых болот
Невестовой невинностью плывёт,
На фоне чёрно зазубрённых елей,
Предтечьем прозреваемых метелей
Фата серёжек.
Неотклонимо грузною ордой
С востока небо покрывает синь.
Тускнеют в вечер искры краснотала.
В набухших сумерках ещё наглядней стала
Весна ольхи над осенью трясин.
Пухово белый рой…
Фата серёжек…
И осыпь льдистых крошек.
***
Мы сердцем узники России
Во всех краях, во всех веках.
И наши цепи золотые
Не источат ни боль, ни страх.
Мы сквозь восходы и закаты
Держав, эпох, материков,
Под стражей огненно-крылатой,
Едины тяжестью оков.
Едины в долг обетованья
Не растерять в аду, в раю
Святое наше послушанье –
Величить Родину свою.
В кричащем выжженном Каире,
В германской тучной чистоте,
В Рязани, Вологде, в Сибири –
Стоять на Отчей высоте.
Единым сердцем и устами
Благословлять во век веков
Вороньи стаи над крестами,
Кровавый выкуп Соловков.
И под Покровными снегами
Обретши горький слёзный дар,
Принять разлётными руками
Метельный гибельный пожар:
Огнём прошедшие крещенье
В могилах не смыкают глаз,
Под нами русь, над нами пенье –
Господь испытывает нас.
И наши цели неземные
Не заслонят ни боль, ни страх –
Мы сердцем узники России
Во всех краях, во всех веках.
ПРАПАМЯТЬ
Слышишь жалейку? – то светлый кудесник сентябрь
Лелю и Ладу поёт, никогда их не видев.
В осыпь осины отходит закатный корабль,
Жизнь уносяще Кощею в слепую обитель.
Слышишь жалейку? – то плач перед тризной Любви.
Сводятся ветром курганы из листьев и стона.
Завтра туринная тризна в рябинной и бычьей крови,
Завтра Любовь провожают к высокому Родову трону.
Слышишь? – зовёт безначальная память земли,
Сердцу вещуя отчизны святое бессмертье.
К ней припади, и ладони, и губы прижми,
Родине силу даруя снести лихолетье.
ИЗ ПОЛКУ ИГОРЕВА
Встали плотно плечом в плечо.
За спиной догорает небо.
Разве ж кто-то под смертью не был?
Встали плотно плечом в плечо.
Долгий выдох и острый прищур.
Ожидания пепельный ветер.
Будет сход дерзновенен и светел.
Долгий выдох и острый прищур.
Будет бой как довременный пир.
С босым волком кобель угрызётся.
С яра-тура руда изольётся.
Будет бой как довременный пир.
Нет нужды ничего объяснять.
Стали плотно, прищур и выдох.
Равнославны в живых и убитых.
Нет нужды ничего объяснять.
За шеломом родная земля.
За спиной догорает небо.
Мы не ради казны или хлеба –
За шеломом родная земля.
Разве ж кто-то под смертью не был?
ЗАВЕЩАНИЕ
Помяните меня лопухи,
Мать-и-мачеха и ракиты –
Я под Грозным споткнулся убитым,
Когда дома кричат петухи.
Я под утро остыл на камнях,
Изукрашенных рыжими мхами,
Когда в избах огни потухали,
И мальчишки неслись на конях.
На росистый укошенный луг
Табунок топотал врассыпную,
А у мамы по сердцу хлестнуло,
Коромысло упало из рук:
Как любил я в июльский рассвет,
Разбудив стрижей щебетанье,
Мимо окон своих без дыханья,
Без седла на покос пролететь.
Я любил белой глины откос,
Дебаркадер, позыв теплохода.
Я любил по болотам охоту –
Помяни же меня, старый пёс.
На малиновой зябкой дали
Фиолетом кружавят берёзы.
Жемчугами кукушкины слезы
Кто-то сеет на бархат земли.
Коротает не годы, а дни
Наша лодка с ободранным днищем.
Куличок, пробегая, чуть свищет...
В нашем крае, бесценном и нищем,
Куличок, ну и ты – помяни.
ВИДЕНИЕ
В сраженье есть начало, есть конец:
Начало в тактике, конец в надежде.
Тут ангелы в сияющих одеждах,
Скорбя, склоняют воинский венец.
Венец тому, кто не закончил бой –
Но тело опрокинулось в атаке,
Кто не хотел – но верен был присяге,
Кто в двадцать – не согласен на покой.
Кто добежать пытался до врага,
Достать штыком, не доверяя пуле, –
Но пред глазами огненно сверкнули
Иные, непривычные снега.
И в охватившей полной тишине
Прорезалась мелодия иная.
И поднялась восполненная стая
Солдатских душ к развёрстой вышине.
«Вождей и воев», – звал церковный хор –
«Жизнь за Отечество в полях сложивших».
И всех – тысячелетие служивших –
Соединял заоблачный простор.
***
Я вернулся, вернулся. Я слышать хотел
Как на вербах ночных осыпаются почки,
Как трава размыкает подземный предел,
Чтоб, стерев на ладонях берёзовый мел,
Разгрести в старых листьях источник.
Я вернулся, вернулся на зов журавлей,
На сиротские всхлипы усталой калитки,
На тревожные всхрапы стреножных коней,
На распутные пышные хляби полей –
По крестам перечесть родословные свитки.
Я вернулся, вернулся... Хоть я опоздал,
Вы примите к себе, возмужавшие дали.
Я вам всё расскажу – где бродил, в чём блуждал,
Как я памятью вашей себя ограждал,
Когда душу ветра по ночам выстужали.
Я вернулся. И вижу – мне всё невпопад,
Слишком много чужого в крови и одежде.
Я тревожно ловлю: кто мне рад иль не рад,
И готов, если что, отступиться назад…
Но примите меня – по любви и в надежде!
***
Я тебе расскажу, – ты лишь слушай! –
Расскажу о пожарах в снегах,
О восторгом опоенных душах,
Что кружат в грозовых облаках.
Я тебе расскажу, – ты доверься!
Про великий и малый миры,
Про Стожар и Чигирь, про медведиц,
Про подводной хозяйки дары.
Ты доверься и слушай, и слушай:
В той дали, где я жил без тебя,
По границам меж хлябью и сушей
Лебединые девы трубят.
Реки там не познали пределов,
И ветрам заграждения нет.
Люди искренни, мысли их смелы…
Там закат зажигает рассвет.
В ковыли оседают курганы,
Древних воев и полубогов.
И томятся во льдах караваны
С закаспийских зайдя берегов.
Бивни мамонтов сломанным лесом
Стелют гати бескрайних болот…
Ты послушай меня, ты доверься –
То тебя моё время зовёт.
С.
Там, за стеклом, снега, снега.
И Петербург всё ближе, ближе.
Ночных просторов жемчуга
Стальной иглою поезд нижет.
Искрит качание равнин
Под такт качаниям вагона.
«Одна ты там… тут я один…» –
Гремит на стыках перегона.
Разбит, разрыт, разворошён,
Лицом в стекло, лицом в метели.
А там безвидный белый сон,
Остылые полей постели.
А там забытое для всех,
Ничьё томленье и сомненье.
И мой порыв или побег –
Судьбой смешное возмущенье,
Попытка тысячам причин
Предать в последствиях законность.
«Ты там одна … я тут один…»
Твердит стальная многотонность.
Стыкуя временной раскат
Стучат колёса в искрах пыли.
«…а снегопад – как звездопад…»
Ожгли слова. И осветили.
Деревьев разрежённый ряд
Прозрачным гребешком в тумане.
А снегопад – как звездопад! –
В нём невозможно без желаний!
Как невозможно без любви
В ночном раскачанном вагоне:
Циклон в полях, метель в крови,
Судьба в разгоне и возгоне.
Там, за стеклом, поля летят.
Метётся белая пустыня.
На стыках скоростной набат:
«А снегопад – как звездопад!
А снегопад – как звездопад…»
И эхом, эхом твоё имя.
Комментариев нет:
Отправить комментарий