ГУСИ-ЛЕБЕДИ
Моим детям Анне и Антону
Русь горючая,
пустынная,
несметная –
от зари к заре,
от тёпла моря к Северу –
пролегла она,
хмельная да победная,
пролегла она,
как чернь по ясну серебру.
И, роняя с поднебес
огни хрустальные,
по кремнёву большаку
железом лязгая,
Русь прошла,
храня свои задумья тайные,
самодержная,
иконная,
крестьянская.
Русь взлетела над собою
в росном трепете,
самоцветьем опалила
свод сиреневый.
И поплыли,
и поплыли гуси-лебеди –
гусь хрустальный,
гусь железный,
гусь серебряный.
Грусть такая,
грусть такая –
неразвейная!
Русь глядит в глаза
и молвит:
«Боже милостив!»
И – взялась плясать,
шальная,
коробейная,
скоморошьим перебором
праздник вымостив!
А мосточек,
а мосточек
шаткий вроде бы,
ан века стоит,
столетья не обрушится.
И зовёт в свои просторы
песня родины,
с этой песней
мир земной,
мерцая,
кружится.
В песне этой
голос слышится:
«Иванушка!»
В песне этой
голос слышится:
«Алёнушка!»
А река
насквозь просвечена,
до камушка,
а душа
насквозь просвечена,
до донышка.
Свет хрустальный,
звон железный,
чернь по серебру.
Русь горючая,
пустынная,
несметная –
от зари к заре,
от тёпла моря к Северу –
пролегла она,
хмельная да победная.
Пролегла она,
и в лёгком травном лепете
весноцветьем отразился
блеск сиреневый.
И полёт свой распахнули
гуси-лебеди –
Гусь-Хрустальный,
Гусь-Железный,
Гусь-Серебряный!..
МОЛИТВА
Венчальный свет над вечностью полей,
бессмертный свет над русскою судьбою,
не отрекись от памяти моей –
дай мне побыть наедине с тобою.
Дай мне постигнуть Родину мою,
принять ее победы и утраты.
Дай мне понять, за что в святом бою
без страха погибали Коловраты.
Лучей своих всеясных не жалей,
мир осени всевышнею любовью,
войди мне в сердце волею своей,
войди мне в сердце песенною болью...
Бессмертный свет над русскою судьбою.
Венчальный свет над вечностью полей.
ЗАКЛИНАНИЕ
В час между солнцем и мглой,
в час золотого прибоя
ты прогреми надо мной,
колокол дальнего боя.
От маеты уведи
и от былых потрясений.
В самое сердце войди
чистою медью осенней.
Женщина вспомнит меня,
вскинет горячие руки,
словно б до этого дня
и не бывало разлуки.
Вышепчу думы свои,
нежное слово –
любое.
…Ты прогреми,
прогреми,
колокол дальнего боя.
Ветром пройди во земле,
звоном коснись поднебесья.
Да не иссякнет во мне
великорусская песня.
…Великорусская боль.
Великорусская воля.
Вера моя и любовь.
…Колокол дальнего боя.
РУССКИЙ СНЕГ
…И, удивясь, остановилась тьма.
И свет в высоком воздухе кружится.
И праздником для сердца и ума
на русские поля зима ложится.
Зима ложится на Бородино.
Мерцает снег на поле Куликовом.
И все поля сливаются в одно,
небесным осенённые покровом.
БЕЛОЕ ЗНАМЯ
Длинные зимние тени
на посиневших лугах...
Я становлюсь на колени –
белое знамя в руках.
Кто-то подумает: «Сдался...».
И усмехнётся тому.
Только – я верен остался,
верен себе одному.
Истину ветры не старят.
Снова услышится въявь:
–Если по левой ударят –
правую щёку подставь!
Это благое Писанье
не покидает меня.
Это родное касанье
тихого Божьего дня.
В лёгкой серебряной дрожи
волю услышу свою.
Пусть на коленях,
но всё же
я неотступно стою.
И одиноко внимаю
жизни и свету её.
Нежно к душе прижимаю
белое знамя моё.
КУЛИКОВО ПОЛЕ
1
Молчат курганы
в полевом дозоре,
но в том молчанье вещем
всё сильней
я слышу зов
и слышу в этом зове
печаль и славу
Родины моей.
И оттого
с отрадою суровой
в живую даль
всё пристальней смотрю.
И ровно дышит
поле Куликово,
в ржаных ладонях
пестуя зарю.
2
Кто же есть мы –
народ или нет? –
просто племя
похмельных отбросов?
Но пред нами всегда –
Пересвет,
грозный образ
прославленных россов.
И над нами –
Спасительный гром,
пробуждающий
море и сушу.
Что ж так часто
живём не умом,
пропадая
за милую душу…
3
«Задонщины» раскат –
летят слова, теснятся,
и отблеск битвы той
молитвенно звенит.
Калёное перо
Софония Рязанца
червлёною зарёй
страницы пламенит.
Разогнута она –
несчастия подкова.
Пронзительной стрелой
отныне платим дань.
Золотоострый меч
Димитрия Донского
стремительно разящ,
как будто Божья длань.
4
Ярый ветер
встречает хоругви,
и рябин
раскаляются угли.
Крестный ход
по России пролёг –
путь его поднебесный
далёк.
Нам стезю православную
мерить,
оступаться порою –
и верить,
что в предвечный
безутренний час
Сыне Божий
помилует нас.
ПОЭТАМ-ВОИНАМ 1812 ГОДА
В судьбе – Аустерлиц,
в судьбе – Бородино.
Благословенный свет
и всюду – Русь святая.
Неукротимый конь,
гусарское вино,
гусиное перо
да сабля золотая.
Ни слова о любви,
ни звука о душе.
Гитара, помолчи,
не выдавай печали.
Быть может, из боёв
не выйти нам уже…
И пламень впереди,
и ветер за плечами.
Бессмертное «ура!»
раскатисто летит,
и город взят «на штык»,
но битому – пощада.
За всех сражённых пусть
и вас Господь простит,
и цербер, торопясь,
замкнёт ворота ада.
Поют колокола,
поют на всю Москву.
И говорит душа,
и песнь любовью дышит.
Вам выпало Христа
увидеть наяву:
он ратников своих
моления восслышит.
Моления о тех,
кто пал за отчий край,
чьи подвиги скрижаль
Победы увенчали.
Гитара, грянь в их честь!
Гусарскую сыграй!
Гитара, помолчи,
не выдавай печали…
22 ИЮНЯ
Этот день не громыхает медью,
с праздничных плакатов не глядит.
Он идёт,
как обожжённый смертью,
весь в суровых шрамах – инвалид.
Он идёт
по городам и весям,
этот день тревоги, день беды.
Он идёт
без величальных песен –
и виски от памяти белы.
Он идёт
сквозь роковые даты,
этот день смертельного свинца.
И встают погибшие солдаты.
И живых склоняются сердца.
АЛФАВИТ
Шесть вёсен мне.
Победы полдень светлый.
Земля в защитной зелени травы.
И молодой полынью пахнут ветры.
И одинок, и горек взгляд вдовы.
И я, впервые встретившись с печалью
у мраморных мемориальных плит,
по именам героев изучаю
спасённый ими русский алфавит.
ДЕРЖАВНЫЙ ДЕНЬ
Поздравить чтобы победителей
с Великим днём,
Державным днём,
мы не в дома своих родителей,
а на могилы к ним придём.
Разложим на газетной скатерти
снедь
да забудем про вино:
пускай порадуются матери,
что мы не пьём уже давно.
Тюльпаны,
нами принесённые,
росу уронят поутру.
Замрём,
Победою спасённые,
замрём на праздничном ветру.
На солнце вспыхнут звуки медные
и вознесутся в облака.
И там, на площади,
победные
слова промолвит сын полка –
одним останется единственным
из тех, кто слышал ближний фронт.
А те, кто был в огне неистовом,
уже уйдут за горизонт.
За горизонт,
где синь закатная
и остывающая мгла,
куда тропинка безвозвратная
сквозь всю Россию пролегла...
ДОЖИТЬ ДО ПОБЕДЫ
Офицеры, солдаты
той войны мировой, –
резкий ветер утраты
рвётся над головой.
Забывают поэты
вам поэмы сложить.
Но – дожить до Победы!
До Победы дожить.
Смертным пламенем сколько
перехлёстнуто троп!
И печальная койка –
ваш последний окоп.
И над вами витают
лишь невзгоды одни.
И кукушки считают
вам не годы, а дни.
Но, в шинели одеты,
вновь стоите в строю.
И – дожить до Победы!
И – воскреснуть в бою!
ОКТЯБРЬ
1
Вижу вновь
дымящуюся кровь я,
ненависти полные моря…
Родина.
Луна у изголовья.
Смертная бессонница моя.
Бей своих.
Чужие не боятся.
Только это, видимо, не зря
отсветы студёные таятся
в жаркой, в шумной кроне октября.
Снова гром,
за ним – другой и третий:
в крепости живой пробита брешь.
Сколько ж надо нам десятилетий
бить поклоны:
«Господи, утешь!..»
Боже, усмири врагов давнишних,
озари им всем
ворота в рай.
Как мы оказались в третьих лишних,
в море зла, что хлещет через край?
Жизнь, как прежде, не даёт ответа.
Только это, видимо, не зря
зреет кровь холодного рассвета
в жаркой, в шумной кроне октября…
2
Прохожу сквозь торжища и стогны –
и везде одно: хвала рублю!
Муза, голос памяти исторгни
и возвысь забытое: люблю.
Но молчишь ты, словно онемела.
Неужель оно запрещено,
это слово, что в груди гремело,
что в крови гуляло как вино?
Кто-то знамя снова поднимает
и зовёт куда-то там вперёд.
А душа тот клич не принимает
и его на веру не берёт.
Торжища и стогны – эко диво!?
Толкотня, а больше ничего.
Кто о нас так плачется ретиво,
власти алчет – только и всего.
Это проходили не однажды,
и не сосчитать, в который раз.
Что ж не иссякает чувство жажды
строить дом из вороха прикрас?
Так до благоденствий не добраться,
хоть испепели сто тысяч слов.
Нам свобода, равенство да братство –
поцелуй отрубленных голов.
Торжища и стогны,
ваши крики
опадут листвою октября.
…Отворяет ангельские лики
смертная бессонница моя.
ПОСЛЕ ПОЖАРОВ
Чёрным лесом иду,
а потом – чёрным полем:
вся беда на виду,
пред которой не волен.
За какие грехи
эти горькие вехи?
У родимой реки
закрываются веки.
Неужели навек
взор погаснет прозрачный?..
Но – рождается снег
над равниною мрачной!
Ран касается он
и ожогов смертельных,
как целительный сон,
что в словах колыбельных.
И звучит синева,
расправляются плечи.
Но – молчат дерева,
что горели как свечи…
ИЗГОИ
Листвою мы не станем,
не порастём травой –
мы ляжем под крестами
четвёртой мировой.
Где были Цна и Мокша,
последний путь пройдём
по руслам пересохшим,
под атомным дождём.
Пустынные деревья,
погиблые луга
и чёрные деревни –
и не видать врага.
Он – князь ночной сегодня,
чадит его звезда.
А нам до преисподней
которая верста?
И вновь бредём, изгои,
отвергнуты молвой…
Не выйти нам из боя
четвёртой мировой.
ЗАРЕВО
Запылали во мгле –
разве снова беда?! –
алый крест на Кремле
и на храме звезда.
Запылали в ночи
над моей головой –
и взметнулись лучи,
как пожар мировой.
В этом зареве вдруг
я увидел погост.
Как здесь тесно вокруг
от крестов и от звёзд!
Я поклоны не бью
и не теплю свечу –
горе горькое пью
и от горя кричу.
И глядят на меня
сотни замерших глаз,
молчаливо виня,
будто б я их не спас
и в полуночный день
будто б я им родня –
одинокая тень
мирового огня!
ВМЕСТЕ
Родина-жизнь или Родина-смерть?..
Кто нашу давнюю веру остудит?
Празднично голос рассветный разбудит,
чтобы любовь позабытую спеть.
Колокол траурный.
Мраморный прах.
Кто там о свете утерянном плачет?
Родина-смерть в землю вечную прячет.
Родина-жизнь обнимает впотьмах.
Братья-славяне едины опять?
Рядом сидят гусляры с кобзарями.
Вместе волненьем сердца озаряли.
Вновь будем петь, а быть может, спiвать.
Пробил наш век,
пробил год,
пробил час.
Вместе опять?
Выбор, Родина, сделай!
Высится день, ослепительно белый.
Пушкин нас видит
и видит Тарас!
Ширится, ширится наш небосклон,
пашут лучи нераздельное поле.
Где же он, благовест?
Радостный звон…
Вместе!
На то и Господняя воля!
СЛОВО О СЕВАСТОПОЛЕ
Здесь ожиданья строгая печаль –
она лишь сердцу верному по силам.
Так долго бьются волны о причал,
что стал он, как вода и небо, синим.
И тени затонувших кораблей
проходят невесомо друг за другом.
И солнце не короной королей -
спасательным оно сверкает кругом.
Ложится на кипящую волну -
и вдруг летит в заоблачные дали.
Вот, кажется, недавно шли ко дну,
но миг всего - и свет мы увидали.
И вновь на Графской пристани стоим.
И радугу таят прибой и солнце.
Весной взволнован полуостров Крым -
и сердце в каждом теплится оконце.
Курган Малахов. Вечной славы звон.
И высоко знамение Христово.
И - держится Четвёртый бастион,
где батарея графа Льва Толстого!
ОТЧАЯ ЗЕМЛЯ
Победный стяг, страна, воспой,
отринь своих лжецов и трусов!
Полки сбирает князь Донской,
ступает в стремя князь Кутузов.
Грозны Мамай, Наполеон
и дьявол нынешний под стать им.
Но ты кладёшь святой поклон –
и нет покоя супостатам.
Всевышней волею дыша, –
в деснице меч и щит у сердца, –
к плечу плечо, к душе душа
твои стоят единоверцы.
Не меркни, отчая земля,
яви пронзительное Слово!
Ещё шумят твои поля –
Бородино и Куликово.
Моим детям Анне и Антону
Русь горючая,
пустынная,
несметная –
от зари к заре,
от тёпла моря к Северу –
пролегла она,
хмельная да победная,
пролегла она,
как чернь по ясну серебру.
И, роняя с поднебес
огни хрустальные,
по кремнёву большаку
железом лязгая,
Русь прошла,
храня свои задумья тайные,
самодержная,
иконная,
крестьянская.
Русь взлетела над собою
в росном трепете,
самоцветьем опалила
свод сиреневый.
И поплыли,
и поплыли гуси-лебеди –
гусь хрустальный,
гусь железный,
гусь серебряный.
Грусть такая,
грусть такая –
неразвейная!
Русь глядит в глаза
и молвит:
«Боже милостив!»
И – взялась плясать,
шальная,
коробейная,
скоморошьим перебором
праздник вымостив!
А мосточек,
а мосточек
шаткий вроде бы,
ан века стоит,
столетья не обрушится.
И зовёт в свои просторы
песня родины,
с этой песней
мир земной,
мерцая,
кружится.
В песне этой
голос слышится:
«Иванушка!»
В песне этой
голос слышится:
«Алёнушка!»
А река
насквозь просвечена,
до камушка,
а душа
насквозь просвечена,
до донышка.
Свет хрустальный,
звон железный,
чернь по серебру.
Русь горючая,
пустынная,
несметная –
от зари к заре,
от тёпла моря к Северу –
пролегла она,
хмельная да победная.
Пролегла она,
и в лёгком травном лепете
весноцветьем отразился
блеск сиреневый.
И полёт свой распахнули
гуси-лебеди –
Гусь-Хрустальный,
Гусь-Железный,
Гусь-Серебряный!..
МОЛИТВА
Венчальный свет над вечностью полей,
бессмертный свет над русскою судьбою,
не отрекись от памяти моей –
дай мне побыть наедине с тобою.
Дай мне постигнуть Родину мою,
принять ее победы и утраты.
Дай мне понять, за что в святом бою
без страха погибали Коловраты.
Лучей своих всеясных не жалей,
мир осени всевышнею любовью,
войди мне в сердце волею своей,
войди мне в сердце песенною болью...
Бессмертный свет над русскою судьбою.
Венчальный свет над вечностью полей.
ЗАКЛИНАНИЕ
В час между солнцем и мглой,
в час золотого прибоя
ты прогреми надо мной,
колокол дальнего боя.
От маеты уведи
и от былых потрясений.
В самое сердце войди
чистою медью осенней.
Женщина вспомнит меня,
вскинет горячие руки,
словно б до этого дня
и не бывало разлуки.
Вышепчу думы свои,
нежное слово –
любое.
…Ты прогреми,
прогреми,
колокол дальнего боя.
Ветром пройди во земле,
звоном коснись поднебесья.
Да не иссякнет во мне
великорусская песня.
…Великорусская боль.
Великорусская воля.
Вера моя и любовь.
…Колокол дальнего боя.
РУССКИЙ СНЕГ
…И, удивясь, остановилась тьма.
И свет в высоком воздухе кружится.
И праздником для сердца и ума
на русские поля зима ложится.
Зима ложится на Бородино.
Мерцает снег на поле Куликовом.
И все поля сливаются в одно,
небесным осенённые покровом.
БЕЛОЕ ЗНАМЯ
Длинные зимние тени
на посиневших лугах...
Я становлюсь на колени –
белое знамя в руках.
Кто-то подумает: «Сдался...».
И усмехнётся тому.
Только – я верен остался,
верен себе одному.
Истину ветры не старят.
Снова услышится въявь:
–Если по левой ударят –
правую щёку подставь!
Это благое Писанье
не покидает меня.
Это родное касанье
тихого Божьего дня.
В лёгкой серебряной дрожи
волю услышу свою.
Пусть на коленях,
но всё же
я неотступно стою.
И одиноко внимаю
жизни и свету её.
Нежно к душе прижимаю
белое знамя моё.
КУЛИКОВО ПОЛЕ
1
Молчат курганы
в полевом дозоре,
но в том молчанье вещем
всё сильней
я слышу зов
и слышу в этом зове
печаль и славу
Родины моей.
И оттого
с отрадою суровой
в живую даль
всё пристальней смотрю.
И ровно дышит
поле Куликово,
в ржаных ладонях
пестуя зарю.
2
Кто же есть мы –
народ или нет? –
просто племя
похмельных отбросов?
Но пред нами всегда –
Пересвет,
грозный образ
прославленных россов.
И над нами –
Спасительный гром,
пробуждающий
море и сушу.
Что ж так часто
живём не умом,
пропадая
за милую душу…
3
«Задонщины» раскат –
летят слова, теснятся,
и отблеск битвы той
молитвенно звенит.
Калёное перо
Софония Рязанца
червлёною зарёй
страницы пламенит.
Разогнута она –
несчастия подкова.
Пронзительной стрелой
отныне платим дань.
Золотоострый меч
Димитрия Донского
стремительно разящ,
как будто Божья длань.
4
Ярый ветер
встречает хоругви,
и рябин
раскаляются угли.
Крестный ход
по России пролёг –
путь его поднебесный
далёк.
Нам стезю православную
мерить,
оступаться порою –
и верить,
что в предвечный
безутренний час
Сыне Божий
помилует нас.
ПОЭТАМ-ВОИНАМ 1812 ГОДА
В судьбе – Аустерлиц,
в судьбе – Бородино.
Благословенный свет
и всюду – Русь святая.
Неукротимый конь,
гусарское вино,
гусиное перо
да сабля золотая.
Ни слова о любви,
ни звука о душе.
Гитара, помолчи,
не выдавай печали.
Быть может, из боёв
не выйти нам уже…
И пламень впереди,
и ветер за плечами.
Бессмертное «ура!»
раскатисто летит,
и город взят «на штык»,
но битому – пощада.
За всех сражённых пусть
и вас Господь простит,
и цербер, торопясь,
замкнёт ворота ада.
Поют колокола,
поют на всю Москву.
И говорит душа,
и песнь любовью дышит.
Вам выпало Христа
увидеть наяву:
он ратников своих
моления восслышит.
Моления о тех,
кто пал за отчий край,
чьи подвиги скрижаль
Победы увенчали.
Гитара, грянь в их честь!
Гусарскую сыграй!
Гитара, помолчи,
не выдавай печали…
22 ИЮНЯ
Этот день не громыхает медью,
с праздничных плакатов не глядит.
Он идёт,
как обожжённый смертью,
весь в суровых шрамах – инвалид.
Он идёт
по городам и весям,
этот день тревоги, день беды.
Он идёт
без величальных песен –
и виски от памяти белы.
Он идёт
сквозь роковые даты,
этот день смертельного свинца.
И встают погибшие солдаты.
И живых склоняются сердца.
АЛФАВИТ
Шесть вёсен мне.
Победы полдень светлый.
Земля в защитной зелени травы.
И молодой полынью пахнут ветры.
И одинок, и горек взгляд вдовы.
И я, впервые встретившись с печалью
у мраморных мемориальных плит,
по именам героев изучаю
спасённый ими русский алфавит.
ДЕРЖАВНЫЙ ДЕНЬ
Поздравить чтобы победителей
с Великим днём,
Державным днём,
мы не в дома своих родителей,
а на могилы к ним придём.
Разложим на газетной скатерти
снедь
да забудем про вино:
пускай порадуются матери,
что мы не пьём уже давно.
Тюльпаны,
нами принесённые,
росу уронят поутру.
Замрём,
Победою спасённые,
замрём на праздничном ветру.
На солнце вспыхнут звуки медные
и вознесутся в облака.
И там, на площади,
победные
слова промолвит сын полка –
одним останется единственным
из тех, кто слышал ближний фронт.
А те, кто был в огне неистовом,
уже уйдут за горизонт.
За горизонт,
где синь закатная
и остывающая мгла,
куда тропинка безвозвратная
сквозь всю Россию пролегла...
ДОЖИТЬ ДО ПОБЕДЫ
Офицеры, солдаты
той войны мировой, –
резкий ветер утраты
рвётся над головой.
Забывают поэты
вам поэмы сложить.
Но – дожить до Победы!
До Победы дожить.
Смертным пламенем сколько
перехлёстнуто троп!
И печальная койка –
ваш последний окоп.
И над вами витают
лишь невзгоды одни.
И кукушки считают
вам не годы, а дни.
Но, в шинели одеты,
вновь стоите в строю.
И – дожить до Победы!
И – воскреснуть в бою!
ОКТЯБРЬ
1
Вижу вновь
дымящуюся кровь я,
ненависти полные моря…
Родина.
Луна у изголовья.
Смертная бессонница моя.
Бей своих.
Чужие не боятся.
Только это, видимо, не зря
отсветы студёные таятся
в жаркой, в шумной кроне октября.
Снова гром,
за ним – другой и третий:
в крепости живой пробита брешь.
Сколько ж надо нам десятилетий
бить поклоны:
«Господи, утешь!..»
Боже, усмири врагов давнишних,
озари им всем
ворота в рай.
Как мы оказались в третьих лишних,
в море зла, что хлещет через край?
Жизнь, как прежде, не даёт ответа.
Только это, видимо, не зря
зреет кровь холодного рассвета
в жаркой, в шумной кроне октября…
2
Прохожу сквозь торжища и стогны –
и везде одно: хвала рублю!
Муза, голос памяти исторгни
и возвысь забытое: люблю.
Но молчишь ты, словно онемела.
Неужель оно запрещено,
это слово, что в груди гремело,
что в крови гуляло как вино?
Кто-то знамя снова поднимает
и зовёт куда-то там вперёд.
А душа тот клич не принимает
и его на веру не берёт.
Торжища и стогны – эко диво!?
Толкотня, а больше ничего.
Кто о нас так плачется ретиво,
власти алчет – только и всего.
Это проходили не однажды,
и не сосчитать, в который раз.
Что ж не иссякает чувство жажды
строить дом из вороха прикрас?
Так до благоденствий не добраться,
хоть испепели сто тысяч слов.
Нам свобода, равенство да братство –
поцелуй отрубленных голов.
Торжища и стогны,
ваши крики
опадут листвою октября.
…Отворяет ангельские лики
смертная бессонница моя.
ПОСЛЕ ПОЖАРОВ
Чёрным лесом иду,
а потом – чёрным полем:
вся беда на виду,
пред которой не волен.
За какие грехи
эти горькие вехи?
У родимой реки
закрываются веки.
Неужели навек
взор погаснет прозрачный?..
Но – рождается снег
над равниною мрачной!
Ран касается он
и ожогов смертельных,
как целительный сон,
что в словах колыбельных.
И звучит синева,
расправляются плечи.
Но – молчат дерева,
что горели как свечи…
ИЗГОИ
Листвою мы не станем,
не порастём травой –
мы ляжем под крестами
четвёртой мировой.
Где были Цна и Мокша,
последний путь пройдём
по руслам пересохшим,
под атомным дождём.
Пустынные деревья,
погиблые луга
и чёрные деревни –
и не видать врага.
Он – князь ночной сегодня,
чадит его звезда.
А нам до преисподней
которая верста?
И вновь бредём, изгои,
отвергнуты молвой…
Не выйти нам из боя
четвёртой мировой.
ЗАРЕВО
Запылали во мгле –
разве снова беда?! –
алый крест на Кремле
и на храме звезда.
Запылали в ночи
над моей головой –
и взметнулись лучи,
как пожар мировой.
В этом зареве вдруг
я увидел погост.
Как здесь тесно вокруг
от крестов и от звёзд!
Я поклоны не бью
и не теплю свечу –
горе горькое пью
и от горя кричу.
И глядят на меня
сотни замерших глаз,
молчаливо виня,
будто б я их не спас
и в полуночный день
будто б я им родня –
одинокая тень
мирового огня!
ВМЕСТЕ
Родина-жизнь или Родина-смерть?..
Кто нашу давнюю веру остудит?
Празднично голос рассветный разбудит,
чтобы любовь позабытую спеть.
Колокол траурный.
Мраморный прах.
Кто там о свете утерянном плачет?
Родина-смерть в землю вечную прячет.
Родина-жизнь обнимает впотьмах.
Братья-славяне едины опять?
Рядом сидят гусляры с кобзарями.
Вместе волненьем сердца озаряли.
Вновь будем петь, а быть может, спiвать.
Пробил наш век,
пробил год,
пробил час.
Вместе опять?
Выбор, Родина, сделай!
Высится день, ослепительно белый.
Пушкин нас видит
и видит Тарас!
Ширится, ширится наш небосклон,
пашут лучи нераздельное поле.
Где же он, благовест?
Радостный звон…
Вместе!
На то и Господняя воля!
СЛОВО О СЕВАСТОПОЛЕ
Здесь ожиданья строгая печаль –
она лишь сердцу верному по силам.
Так долго бьются волны о причал,
что стал он, как вода и небо, синим.
И тени затонувших кораблей
проходят невесомо друг за другом.
И солнце не короной королей -
спасательным оно сверкает кругом.
Ложится на кипящую волну -
и вдруг летит в заоблачные дали.
Вот, кажется, недавно шли ко дну,
но миг всего - и свет мы увидали.
И вновь на Графской пристани стоим.
И радугу таят прибой и солнце.
Весной взволнован полуостров Крым -
и сердце в каждом теплится оконце.
Курган Малахов. Вечной славы звон.
И высоко знамение Христово.
И - держится Четвёртый бастион,
где батарея графа Льва Толстого!
ОТЧАЯ ЗЕМЛЯ
Победный стяг, страна, воспой,
отринь своих лжецов и трусов!
Полки сбирает князь Донской,
ступает в стремя князь Кутузов.
Грозны Мамай, Наполеон
и дьявол нынешний под стать им.
Но ты кладёшь святой поклон –
и нет покоя супостатам.
Всевышней волею дыша, –
в деснице меч и щит у сердца, –
к плечу плечо, к душе душа
твои стоят единоверцы.
Не меркни, отчая земля,
яви пронзительное Слово!
Ещё шумят твои поля –
Бородино и Куликово.
Комментариев нет:
Отправить комментарий