Люди и твари
Марина, простая российская парикмахерша, выйдя в июньское пекло улицы из искусственной прохлады магазина, натыкается у входа на людей, что-то с ласковым любопытством рассматривающим на асфальте… Ой, а там в обувной коробке маленький пятнистый щенок…
– Пацан бросил и убежал, – говорит кто-то в стороне. – Весь в слезах. Видно, жалко было…
И Марина не может уйти. Присаживается к коробке, забыв о подоле сарафана, широким кругом, упавшим в пыль асфальта. Щенок с влажным, блестящим носом смотрит умными глазками. Марина хочет погладить его, и щенок вдруг лижет её ладонь цепким язычком. И всё! Сердце и дыхание пробито. Это безобидное существо уже её…
С сумкой и коробкой в руках Марина быстро уходит от магазина, сама не понимая, как это вышло. Даже и подумать не успела. Всё на порыве.
С Аркадием они живут десятый год. Сошлись уже зрелыми людьми, и всё бы ничего, если б не погружённость мужа в какие-то постоянные и туманные для Марины думы. Аркадий – бывший десантник, ростом за сто восемьдесят, с широкими ладонями, работает в охранной фирме и дежурит в ювелирном магазине. А в девяностые годы сам имел магазин. Многие тогда шли в предприниматели. Многие и разорились. Теперь почти все они лишь посмеиваются над своим «пролётом», но для Аркадия это стало травмой надолго. Почему он-то не смог? Ведь не глупее других … И вообще, почему мир устроен как-то не правильно?
– Ты, как будто, ждёшь, – говорит ему Марина, – что однажды тюкнет тебя что-нибудь в макушку, и сразу всё прояснится.
– Ну, и в самом деле какой-то одной мысли не хватает, – отвечает он.
Может оно и так, но сколько же в этой мрачности пребывать? Так что такой домашний «смягчитель», как собака им не помешает. Только понравится ли это мужу – стороннику почти армейского порядка? Ну, сначала-то она, конечно, похитрит, но если что, так и коготки выпустит. Кстати, заодно и по его морщинистой угрюмости, как на паровом утюге прокатится…
На Аркадия ей вообще-то жаловаться трудно. Он не курит и не выпивает. Совсем! И грех у него лишь один. Вот если бы в России существовала академия мата, то Аркадия взяли бы туда ректором, причём, без всякого конкурса. Благо ещё, что матершинник-то он не обиходный, не бытовой, но уж если что-то его зацепит, то он, как баян, сразу – раз! – и на крутом регистре.
– Может тебе как-то про себя попробовать…, – советует Марина.
– Про себя… А ты попробуй про себя все свои звуки, когда мы с тобой под одеялом…
М-да.., посоветовала на свою голову, а точнее, на красные уши…
В последнее время поводов для взрывов Аркадия лишь прибавилось. Скажи «Украина», и уже шерсть дыбом! Вот там-то он в своём десанте и служил. Армия для него вообще, как особая, фестивальная страница жизни, а Украина вроде второй родины!
По весне и по теплу, Аркадий, жалея уши жены, стал выскакивать на балкон. Только, ё-моё, балкон-то у них не застеклённый… А соседи?!
Буквально на днях поднимается Марина по лестнице вместе с соседкой Татьяной Ивановной, учительницей русского языка и литературы на пенсии, и та смотрит на неё чуть не плача.
– Мариночка, может каким советом помочь? Ругаетесь, слышу…
– Так он же не на меня, – теряется Марина.
– А на кого?
– Так на Юлю Тимошенко. Ну, и на прочих: Яценюка, Турчинова, Кличко...
– А-а-а... – смущённо тянет Татьяна Ивановна, любительница поэтов серебряного века. – Ну, тут-то он прав... Я тоже в курсе новостей. А ведь верно: по стилю-то он ещё и мужской род во множественном числе использует.
…Коробку Марина ставит у порога, определяет щенку блюдце. Убедившись, что это кобелёк, думает, что хорошо бы успеть придумать кличку, которая понравится Аркадию. А что если «Крым»? И тогда уже муж не скажет: «Не нужен мне твой Крым». Язык не повернётся. Но тогда ведь придётся говорить: «Крым, служить!», «Крым, лежать!» Нет, не то… Хорошо бы что-то с намёком на Украину, но не назовёшь же такого симпатичного щенка Яценюком...
Сегодня на щелчок двери Марина не выходит. Пусть Аркадий сам познакомится со щенком. Слышно, как он скидывает туфли, переодевается в комнате, шумит кранами в ванной. Конечно, щенок попал на глаза ему уже не раз. Появившись на кухне, Аркадий молча целует Марину в щёку. Похоже, играет, мол, не заметил ничего. И, как всегда, в своей хронической задумчивости. Налив ему суп, Марина забывает про ложку. Аркадий сам идёт к шкафу… Один его носок оставляет на линолеуме мокрые пятна. Марина испуганно выглядывает в коридор. Щенок сидит уже под стулом, а посреди прихожей – лужица. Не чувствовать мокрого носка Аркадий не может. Значит, притворяется. А это уже не хорошо… Да ещё эти киевские неприятности по телеку, главная из которых – инаугурация президента, фамилию которого Аркадий без всяких вывертов не произносит.
– Аркаша, – просит Марина, – ты бы снял носки-то, а?
Муж, поглощённый новостями, стаскивает их ногами, наступая один на другой. Да, Марина сейчас и сама была бы рада их снять.
А в Киеве, выйдя из чёрного лимузина, по красной дорожке ступает будущий президент… Нет, слово «ступает», пожалуй, не его. Он просто грузно и как-то отморожено идёт, опустив почти безучастные руки. И тут случается казус с солдатом почётного караула. За шаг до кандидата солдат начинает раскачиваться, роняет карабин, а когда кандидат минует его, то едва не валится сам. Однако будущий вождь спокойно движется дальше. И камера обличающее крупно показывает его лицо с прочно устоявшейся чванливостью.
– Тва-арь! – почти восхищённо и в то же время брезгливо произносит Аркадий. – Вот тварь, так тварь…
«Тварь» – удивляется Марина? Только и всего? Ну, разумеется, не только – это лишь для разогрева. Но Аркадий вдруг …задумывается. А потом, оставив новости, уходит в комнату, через прихожую со щенком. Марина придерживает дыхание. Да чёрт с ним, с президентом, тут лишь бы щенок не пострадал. Но где же переключение на повышенный регистр? В комнате тихо. А, так муж на балконе… Только бы там не взялся митинговать.
Церемония, между тем, идёт. Президент что-то произносит, положив ладонь на старую толстую книгу. Потом в его руке появляется булава. Воцарился, в общем… Ну, и ладно…
Муж стоит на балконе, спокойно глядя вниз. Марина притыкается рядом.
– Вот всё и прояснилось, – говорит Аркадий. – Понятно, почему всё на свете не так…
– Ну?
– Просто все мы, люди, разные…
Жена отворачивается, скрывая лицо. Хорошее открытие за двадцать лет…
– Конечно, – соглашается она. – Все мы разные. Так же как есть добро и зло.
– Да, не-е, тут другое… Все мы, оказывается, делимся ещё на людей и тварей.
– И?
– Ну, потому-то я не разбогател. Я просто не знал, зачем мне это. Ну, машина, квартира и прочее – это ясно. Но я же вдаль заглядывал… А вдали-то – весь смысл денег лишь в самих деньгах, в голой цифре. Я такой дали не понимал, а, значит, и азарта не имел... А деньги любят азартный счёт и не любят тех, кто их считает вяло. Потому и живём мы не богато, а средне, как все нормальные люди…
– А твари это кто?
– Те, кто вопроса зачем? не знают. Гребут, и всё. Для самой цифры. А до вопроса зачем? не дорастают. А мы, дураки, ещё завидуем им… И даже уважаем. Недоразвитых… Тварей, даже не доросших до правильных вопросов.
– А дальше что?
– А то, что у людей есть лишь две войны. Первая – это когда твари воют с тварями за цифру. Ну, тут по флагу им в каждую руку. А вторая – это война тварей с людьми, когда с одной стороны цифра, а с другой – дух. Только цифра, какой бы крупной и зелёной она ни была, никогда дух не победит. У цифры основа гнилая– ложь. И самое страшное для тварей – прозреть и эту основу увидеть. Вон Березовский… Хоть и убежал в Лондон, но его и там этот, в основном-то, русский вопрос догнал.
– А почему «русский»?
– Ну, сложилось так … Почему-то другие мало им задаются. Березовский задался. «Зачем?» – спросил он себя и прозрел. А позднее прозрение – это же моральная хана!
– А как ты с новостями-то всё это увязал?
– Но там же таку-ую тварь показали. Породистую. Динозавр из мультика. Идёт по этой дорожке, как за мешком с деньгами. И даже руки для мешка приготовил. Чего там какой-то солдатик… Можно переступить и через него, и через кого хошь … Да хоть через сотню или тысячу человек сразу. У него даже жилка не дрогнула помочь. Как шёл с лицом чемодана, так и дальше этот чемодан понёс. Люди потом скажут, мол, с карабином был плохой знак… Но главный-то знак бы в морде этого упыря. По ней сразу видно кто он, и что Украину ждёт…
– А что её ждёт?
– Э-э… Вот появись сейчас вон там, на углу наш батя, товарищ Маргелов и свистни мне: «Эй, Аркаха, вот твой АКМС, айда Киев спасать!», так я бы прямо сейчас с балкона сиганул, даже без вещей… А документы ты бы мне вдогонку полевой почтой отправила… Этим тварям положено не по красным дорожкам гулять, а красными соплями утираться.
– Но, там же церемония была…
– Ах, це-ре-мония, говорите?! – взрывается вдруг Аркадий, и Марина опасливо озирается с балкона.
– Ну, а ты что бы сделал?
– Да я бы элементарно спросил: «Сынок, ты чего? На солнце перегрелся? Долго тут стоите? А-а-а, меня, козлину, ждёте?!» И разнёс бы там всех, как будущий президент. «Вы зачем всю эту х… затеяли? Какой-то б… карнавал с какой-то красной дорожкой!»
Марина, втягивает голову в плечи. У них ведь и другие соседи кроме Татьяны Ивановны есть…
– Ну, всё, всё, Аркаша, чего ты…
Тот, спохватившись, стоит, чуть не давясь ещё невысказанным. Ну, ёлки, снова сорвался…
Марина чувствует вдруг, как в ногу мокрым носом тычется щенок. Аркадий, услышав писк, подхватывает щенка и поднимает его, показывая вид с балкона.
– Смори, где мы живём...
Такого светлого выражения на лице мужа Марина, кажется, ещё не видела. И теней на лице никаких – теперь ему всё понятно.
– А знаешь, Мариха, – говорит тут Аркадий, прихватив своей длинной рукой мягкую, доверчиво прильнувшую жену, – быть человеком всё равно приятней, чем тварью...
– Аркадий, не говори красиво! – вспоминает, вдруг Марина знаменитую фразу.
Они смеются и уходят в комнату. Им надо обдумать кличку щенку, которую так и не придумала Марина. А, да чего уж там – теперь Марина согласится на любое предложение своего Аркадия…
Марина, простая российская парикмахерша, выйдя в июньское пекло улицы из искусственной прохлады магазина, натыкается у входа на людей, что-то с ласковым любопытством рассматривающим на асфальте… Ой, а там в обувной коробке маленький пятнистый щенок…
– Пацан бросил и убежал, – говорит кто-то в стороне. – Весь в слезах. Видно, жалко было…
И Марина не может уйти. Присаживается к коробке, забыв о подоле сарафана, широким кругом, упавшим в пыль асфальта. Щенок с влажным, блестящим носом смотрит умными глазками. Марина хочет погладить его, и щенок вдруг лижет её ладонь цепким язычком. И всё! Сердце и дыхание пробито. Это безобидное существо уже её…
С сумкой и коробкой в руках Марина быстро уходит от магазина, сама не понимая, как это вышло. Даже и подумать не успела. Всё на порыве.
С Аркадием они живут десятый год. Сошлись уже зрелыми людьми, и всё бы ничего, если б не погружённость мужа в какие-то постоянные и туманные для Марины думы. Аркадий – бывший десантник, ростом за сто восемьдесят, с широкими ладонями, работает в охранной фирме и дежурит в ювелирном магазине. А в девяностые годы сам имел магазин. Многие тогда шли в предприниматели. Многие и разорились. Теперь почти все они лишь посмеиваются над своим «пролётом», но для Аркадия это стало травмой надолго. Почему он-то не смог? Ведь не глупее других … И вообще, почему мир устроен как-то не правильно?
– Ты, как будто, ждёшь, – говорит ему Марина, – что однажды тюкнет тебя что-нибудь в макушку, и сразу всё прояснится.
– Ну, и в самом деле какой-то одной мысли не хватает, – отвечает он.
Может оно и так, но сколько же в этой мрачности пребывать? Так что такой домашний «смягчитель», как собака им не помешает. Только понравится ли это мужу – стороннику почти армейского порядка? Ну, сначала-то она, конечно, похитрит, но если что, так и коготки выпустит. Кстати, заодно и по его морщинистой угрюмости, как на паровом утюге прокатится…
На Аркадия ей вообще-то жаловаться трудно. Он не курит и не выпивает. Совсем! И грех у него лишь один. Вот если бы в России существовала академия мата, то Аркадия взяли бы туда ректором, причём, без всякого конкурса. Благо ещё, что матершинник-то он не обиходный, не бытовой, но уж если что-то его зацепит, то он, как баян, сразу – раз! – и на крутом регистре.
– Может тебе как-то про себя попробовать…, – советует Марина.
– Про себя… А ты попробуй про себя все свои звуки, когда мы с тобой под одеялом…
М-да.., посоветовала на свою голову, а точнее, на красные уши…
В последнее время поводов для взрывов Аркадия лишь прибавилось. Скажи «Украина», и уже шерсть дыбом! Вот там-то он в своём десанте и служил. Армия для него вообще, как особая, фестивальная страница жизни, а Украина вроде второй родины!
По весне и по теплу, Аркадий, жалея уши жены, стал выскакивать на балкон. Только, ё-моё, балкон-то у них не застеклённый… А соседи?!
Буквально на днях поднимается Марина по лестнице вместе с соседкой Татьяной Ивановной, учительницей русского языка и литературы на пенсии, и та смотрит на неё чуть не плача.
– Мариночка, может каким советом помочь? Ругаетесь, слышу…
– Так он же не на меня, – теряется Марина.
– А на кого?
– Так на Юлю Тимошенко. Ну, и на прочих: Яценюка, Турчинова, Кличко...
– А-а-а... – смущённо тянет Татьяна Ивановна, любительница поэтов серебряного века. – Ну, тут-то он прав... Я тоже в курсе новостей. А ведь верно: по стилю-то он ещё и мужской род во множественном числе использует.
…Коробку Марина ставит у порога, определяет щенку блюдце. Убедившись, что это кобелёк, думает, что хорошо бы успеть придумать кличку, которая понравится Аркадию. А что если «Крым»? И тогда уже муж не скажет: «Не нужен мне твой Крым». Язык не повернётся. Но тогда ведь придётся говорить: «Крым, служить!», «Крым, лежать!» Нет, не то… Хорошо бы что-то с намёком на Украину, но не назовёшь же такого симпатичного щенка Яценюком...
Сегодня на щелчок двери Марина не выходит. Пусть Аркадий сам познакомится со щенком. Слышно, как он скидывает туфли, переодевается в комнате, шумит кранами в ванной. Конечно, щенок попал на глаза ему уже не раз. Появившись на кухне, Аркадий молча целует Марину в щёку. Похоже, играет, мол, не заметил ничего. И, как всегда, в своей хронической задумчивости. Налив ему суп, Марина забывает про ложку. Аркадий сам идёт к шкафу… Один его носок оставляет на линолеуме мокрые пятна. Марина испуганно выглядывает в коридор. Щенок сидит уже под стулом, а посреди прихожей – лужица. Не чувствовать мокрого носка Аркадий не может. Значит, притворяется. А это уже не хорошо… Да ещё эти киевские неприятности по телеку, главная из которых – инаугурация президента, фамилию которого Аркадий без всяких вывертов не произносит.
– Аркаша, – просит Марина, – ты бы снял носки-то, а?
Муж, поглощённый новостями, стаскивает их ногами, наступая один на другой. Да, Марина сейчас и сама была бы рада их снять.
А в Киеве, выйдя из чёрного лимузина, по красной дорожке ступает будущий президент… Нет, слово «ступает», пожалуй, не его. Он просто грузно и как-то отморожено идёт, опустив почти безучастные руки. И тут случается казус с солдатом почётного караула. За шаг до кандидата солдат начинает раскачиваться, роняет карабин, а когда кандидат минует его, то едва не валится сам. Однако будущий вождь спокойно движется дальше. И камера обличающее крупно показывает его лицо с прочно устоявшейся чванливостью.
– Тва-арь! – почти восхищённо и в то же время брезгливо произносит Аркадий. – Вот тварь, так тварь…
«Тварь» – удивляется Марина? Только и всего? Ну, разумеется, не только – это лишь для разогрева. Но Аркадий вдруг …задумывается. А потом, оставив новости, уходит в комнату, через прихожую со щенком. Марина придерживает дыхание. Да чёрт с ним, с президентом, тут лишь бы щенок не пострадал. Но где же переключение на повышенный регистр? В комнате тихо. А, так муж на балконе… Только бы там не взялся митинговать.
Церемония, между тем, идёт. Президент что-то произносит, положив ладонь на старую толстую книгу. Потом в его руке появляется булава. Воцарился, в общем… Ну, и ладно…
Муж стоит на балконе, спокойно глядя вниз. Марина притыкается рядом.
– Вот всё и прояснилось, – говорит Аркадий. – Понятно, почему всё на свете не так…
– Ну?
– Просто все мы, люди, разные…
Жена отворачивается, скрывая лицо. Хорошее открытие за двадцать лет…
– Конечно, – соглашается она. – Все мы разные. Так же как есть добро и зло.
– Да, не-е, тут другое… Все мы, оказывается, делимся ещё на людей и тварей.
– И?
– Ну, потому-то я не разбогател. Я просто не знал, зачем мне это. Ну, машина, квартира и прочее – это ясно. Но я же вдаль заглядывал… А вдали-то – весь смысл денег лишь в самих деньгах, в голой цифре. Я такой дали не понимал, а, значит, и азарта не имел... А деньги любят азартный счёт и не любят тех, кто их считает вяло. Потому и живём мы не богато, а средне, как все нормальные люди…
– А твари это кто?
– Те, кто вопроса зачем? не знают. Гребут, и всё. Для самой цифры. А до вопроса зачем? не дорастают. А мы, дураки, ещё завидуем им… И даже уважаем. Недоразвитых… Тварей, даже не доросших до правильных вопросов.
– А дальше что?
– А то, что у людей есть лишь две войны. Первая – это когда твари воют с тварями за цифру. Ну, тут по флагу им в каждую руку. А вторая – это война тварей с людьми, когда с одной стороны цифра, а с другой – дух. Только цифра, какой бы крупной и зелёной она ни была, никогда дух не победит. У цифры основа гнилая– ложь. И самое страшное для тварей – прозреть и эту основу увидеть. Вон Березовский… Хоть и убежал в Лондон, но его и там этот, в основном-то, русский вопрос догнал.
– А почему «русский»?
– Ну, сложилось так … Почему-то другие мало им задаются. Березовский задался. «Зачем?» – спросил он себя и прозрел. А позднее прозрение – это же моральная хана!
– А как ты с новостями-то всё это увязал?
– Но там же таку-ую тварь показали. Породистую. Динозавр из мультика. Идёт по этой дорожке, как за мешком с деньгами. И даже руки для мешка приготовил. Чего там какой-то солдатик… Можно переступить и через него, и через кого хошь … Да хоть через сотню или тысячу человек сразу. У него даже жилка не дрогнула помочь. Как шёл с лицом чемодана, так и дальше этот чемодан понёс. Люди потом скажут, мол, с карабином был плохой знак… Но главный-то знак бы в морде этого упыря. По ней сразу видно кто он, и что Украину ждёт…
– А что её ждёт?
– Э-э… Вот появись сейчас вон там, на углу наш батя, товарищ Маргелов и свистни мне: «Эй, Аркаха, вот твой АКМС, айда Киев спасать!», так я бы прямо сейчас с балкона сиганул, даже без вещей… А документы ты бы мне вдогонку полевой почтой отправила… Этим тварям положено не по красным дорожкам гулять, а красными соплями утираться.
– Но, там же церемония была…
– Ах, це-ре-мония, говорите?! – взрывается вдруг Аркадий, и Марина опасливо озирается с балкона.
– Ну, а ты что бы сделал?
– Да я бы элементарно спросил: «Сынок, ты чего? На солнце перегрелся? Долго тут стоите? А-а-а, меня, козлину, ждёте?!» И разнёс бы там всех, как будущий президент. «Вы зачем всю эту х… затеяли? Какой-то б… карнавал с какой-то красной дорожкой!»
Марина, втягивает голову в плечи. У них ведь и другие соседи кроме Татьяны Ивановны есть…
– Ну, всё, всё, Аркаша, чего ты…
Тот, спохватившись, стоит, чуть не давясь ещё невысказанным. Ну, ёлки, снова сорвался…
Марина чувствует вдруг, как в ногу мокрым носом тычется щенок. Аркадий, услышав писк, подхватывает щенка и поднимает его, показывая вид с балкона.
– Смори, где мы живём...
Такого светлого выражения на лице мужа Марина, кажется, ещё не видела. И теней на лице никаких – теперь ему всё понятно.
– А знаешь, Мариха, – говорит тут Аркадий, прихватив своей длинной рукой мягкую, доверчиво прильнувшую жену, – быть человеком всё равно приятней, чем тварью...
– Аркадий, не говори красиво! – вспоминает, вдруг Марина знаменитую фразу.
Они смеются и уходят в комнату. Им надо обдумать кличку щенку, которую так и не придумала Марина. А, да чего уж там – теперь Марина согласится на любое предложение своего Аркадия…
Тысячи семей похожи в своих будничных разговорах на героев рассказа, неравнодушие и сострадание для русского народа - не пустые слова. Рассказ заканчивается рассказ на светлой надежде - а это не может не радовать...
ОтветитьУдалить