СЛАВЯНСКИЙ МИР
Как будто онемели Небеса…
Кровь льет рекой, и нету ей предела.
На этой Богом вспаханной меже
Полсотни агнцев1 закланы уже,
Их кровь кипит на жертвенном ноже;
Славянский мир предложен для раздела.
Славянский мир, в тебя вогнали нож,
Тебя кромсают по телам и душам
И по земле твоя катится дрожь
К подошвам тех, кто эту землю душат.
К подножью тех, кто вечен, как Колосс2
Кто уголья и пламя в землю мечет
Их лоб – гранит, и тело их – утес,
И мысль, что мышь – бежит меж «чет» и «нечет».
Воздвигнувшие ненависть и ложь
Не знают, что славянский мир взрастила
Не жертва, что положена под нож,
А всепрощенья ангельская сила,
И то, что нам известны наперед,
Ответы на «проклятые вопросы:
От нашей дрожи Камень3 упадет,
И вечные обрушатся Колоссы.
2014
ПЕТР ГОЛОТИН
Моему деду Петру Голотину,
пропавшему без вести в 1941 г. посвящается
Пропавший в начале войны,
Не найденный в списках солдатских,
Один посреди тишины
Под звездами скорбной страны,
Покрытой могилами братскими.
Женат, но не принят в семью,
Отец, но не вырастил сына.
Тебя я в себе узнаю:
Когда я стою на краю –
Я делаю шаг.
Я пою
Про бидну голоту в краю,
Где хмара сильней, чем кручина.
Без племени и без родства,
Одна только песня казачья…
Я сызмальства буду влюбляться
В таких же сорви-голова.
Мне тоже родней – по всему, -
Чтоб воля и рвалась, и пела.
Не ты уезжал на войну,
А я в этом дымном плену
Разбитой попутки летела
Сквозь строй уже вдовых невест,
Без думы – к которым пределам!
Я внукам твоим божий крест
В безбожные годы надела.
Как бабка Ирина ткала
Недолгий покров Пенелопы, –
Не знаю. Но скоро слегла.
А я всё ждала и ждала
Вестей из спасенной Европы.
2013
МАРИНА
У бабки Марины иконы старинны.
У бабки Марины черешневый сад.
И ликом Марина как с древней картины,
И ласково очи Марины глядят.
За ней одиночество кошкою ходит:
И замужем вроде,
Да муж на войне
Пропал ли, погиб в сорок-памятном годе, ‒
К любимой своей не вернулся жене.
И годы спустя, как игрушку из глины,
Судьбу себе молча лепила Марина,
По тропке ходила в цветущем саду.
И всё поминала пропавших безвинно;
В окошко глядела как годы идут.
Ночами бесслезными выцвели очи.
Мириться с потерей Марина не хочет:
Черешню стрясет и польет огород,
Починит скамью, да негромко споет
Как мыла Марусенька белые ножки…
И так двадцать лет прожила понемножку.
И в сорок Марина красивой слыла.
Но сватов с крутого порога гнала.
Люблю её серенький домик старинный,
Калитку в кустах перезрелой малины,
Улыбку и теплые руки Марины…
Дыханье любви, прожигающей лед.
Молитва Марины до Бога дойдет.
Вернется любимый Марины в свой год.
С собою жену и детей привезет.
2013
* * *
«Известно ли Вам, Ваше Величество,
предсказание преподобного Серафима…»4
Ступени. Потемневшее крыльцо.
Дверь. Полумрак. И влажный запах тленья.
Старик монах, не восклонив лицо
И поднимаясь тяжело с коленей,
Промолвил:
– Я неграмотен. Возьмите, отец мой, сами
И один прочтите;
До дня сего не трогали ничьи
Посланье руки.
Вздрогнул: воробьи – в окно, морзянкой, мелко…
– Что ж, – ларец
Отпер ключом. Прочел. И, наконец,
Поднял глаза на лик в пустом углу:
– На все Твоя воля.
Сквозь тонкую мглу
Почудился город. И яма в лесу.
И ангелы души убитых несут.
– На всё Твоя воля… Но – Русь, но Россия!..
– Что, Ники, ты бледен, – с акцентом спросила.
Прошел, ничего не сказав. В экипаже
Дорогою плакал, как в детстве. И даже
Спросил, глядя в сторону: «Будет доколе
Под гнетом, без веры, в крови и расколе?..»
Исакий в окне проплывал, как твердыня.
Царь думал о Боге, России и сыне.
2011
ПОТЕРЯННАЯ РОССИЯ
1.
Наверное так, как вослед кораблю
Глядят с неизбывной тягучей тоскою,
Так я эту бедную землю люблю,
Как будто я знала её не такою!
Как будто я вспомнить могу – у земли
Корабль,
И музыку марша, и чаек!
Когда я пришла – он сигналил вдали,
И семь провожавших угрюмо молчали.
Наверное так, как вослед кораблю глядели, –
Ни дум, ни обид торопливых, –
Всё строже и всё неизбывней люблю
Её и оставшихся здесь молчаливых.
1987
2.
Корабль с голубиным названьем «Россия»
Остался в 20-х, в заморских портах.
А здесь это имя уже износили,
Закрыли в киотах и прочно забыли
В каких потаенных зарыли местах.
Но даже и в тех отдаленных пределах, –
Ей не найти, настичь, не вернуть.
Как белая птица она улетела,
Прощальный, распавшийся, вычертив путь.
Давай мы с тобою о ней потолкуем,
Как те воробьи у закрытой двери,
Которые, все-таки, крошку-другую,
По памятным знакам летая, нашли.
2011
2.
Соловки лета 1990-го.
И впрямь – на острове, на море, на воде,
В густом кольце молочного тумана.
Голодный ветер с колокольни плавно
Сползает вниз – обшаривать везде.
В лесах гниют, сиротствуя, скиты.
И на Голгофу трудная дорога.
А в крепости – тот признак суеты,
Что отвлекает от любви и Бога.
Матросы к ночи рыщут по кремлю –
В полуподвалах прячутся девицы.
И в памяти огромных псов хранится
Страсть и привычка бегать к кораблю.
Кресты да камни. Камни да кресты
Среди дерев, и явно, и незримо.
И белый глаз, следящий с высоты.
И третий призрак гибнущего Рима.
о. Соловецкий. 1990
3.
Ветер в верхах.
Откровенное время ненастья.
Ветвь одинокая в стекла перстами стучит.
Снова для тех, кто сюда соберутся к причастью,
Спутанным агнцем родимая слезно молчит.
Что мне решать в оскудевшей и кровью политой?
Как пережить страстной доли её бытие?
Только ли помнить седые могильные плиты?
Только ли делать несменное дело мое?
…Солнце всё чаще уже оседает по склону,
Жарким огнем опаляя округу окрест,
Прячется быстро. И следом, над лесом зеленым
Небо пронзает светящийся огненный крест.
1995
4.
И также в небе сохли облака,
Подсиненные снизу непогодой,
Влачила тело долгая река,
В сырой земле утаивая воды.
Шел хмурый лес толпой на водопой,
Вдали пылила желтая дорога,
И шел по ней проснувшийся слепой, –
Пропеть псалом у первого порога.
Там будет хлеб и, может быть, ночлег,
И квас, и лук, и теплая похлебка.
Все не бродяг любили, а калек,
На той – великой, странной и далекой…
А новый день?
Досадуя, стрижи
В соленой влаге воздуха хлопочут;
Ползет река, вытягивая жизнь
Свою из застрех зарослей и ночи.
Пылят кусты сиренью расписной;
Волу ярмо никак не докучает.
А человек скорбит. И всё одной –
Себя и мир – молитвою спасает.
1990
5.
Летом в России трава зацветает,
Пыль в поднебесье летит золотая, –
Малые формы великого мира
Жить начинают, где мокро и сыро,
Жизнь, как и мы, от земли починая,
И ничего о надмирном не зная,
И о Едином не ведая даже, –
Том, кто любовно их лепит и вяжет
И, возведя колосок к колоску,
Сильную жилку ведет по виску.
1995
5.
Прежний корабль сюда не причалил
И не увидел родимой земли.
Как мы махали ему и кричали,
Как мы огни его ждали ночами
В длинной разлуке и долгой печали!..
В гавань другие вошли корабли.
Здесь они правят свой мир и свой праздник.
Странная, чуждая, спешная речь.
Не заповедник уже, а заказник.
В сальной жилетке зевает лобазник.
Нечего помнить, любить и беречь.
2011
1-е десятилетие ХХӀ века
Время, что похоже на канкан…
Визги, кудри, юбки да подтяжки;
Мутный и захватанный стакан,
Брошенный накрашенной бродяжке;
Душный и задымленный трактир:
Знатоки абсента и текилы.
Лица желты, холодны.
Бескрылый
Свет трепещет. И царит вполсилы
Скудный истончающийся мир.
Мы с тобою выйдем на заре.
Край луны чуть теплится лампадкой,
Точно кто-то молится украдкой.
Снег над скользкой старенькой брусчаткой
В воздухе стоит стеною шаткой,
Засыпает визг и запах гадкий,
Выползший из хлопнувших дверей…
2010
ПОЭЗИЯ
Поэзия родится в темноте, молчании и думе сокровенной.
Песчинка малая, за створками Вселенной
Растит свой блеск
В межзвездной тесноте.
Её питает общий смысл вещей,
И жар светил,
И низкий гул распада,
И мириады жалящих свечей
За створками
Раскинутого ада.
Жемчужинка, ты будешь не видна
Пока вовне чужой огонь пылает,
Но сомкнутая раковина знает,
Что в лоне зреет истина одна.
Её омоет плач моей души.
Её освободит твой крик надежды.
Недвижен океан небес лежит.
Атласно ложе, перламутр дрожит.
Вселенная свои смыкает вежды.
2014
В НОВОДЕВИЧЬЕМ МОНАСТЫРЕ
В Новодевичьем снег с синевой.
Ангел с мраморной головой.
Синева под его очами
И смиренье крыл за плечами.
Синих сумерек глубина
С желтизной одного окна:
Там, ребенком в храм введена,
В небеса восходит она5.
В небеса, точно в русский снег,
По ступеням из века – вверх.
Желто храмовой окно.
А вкруг церкви темным-темно.
И ворота затворены.
Кто здесь русские видит сны?
Там, где тихо стоят кресты,
Есть защита от суеты.
Только наста скрипичный звук
Мимо их распростертых рук,
Да девичий черный подол
За собой легкий след замёл.
Здесь бы петь вечерами мне
«Отпущаеши…» в тишине
Близ Владимирской на стене,
Да смотреть в синеву в окне.
1989
ЭТО ЖИЗНЬ…
Больше нет здесь ни тайн, ни секретов,
Мир прозрачен и чист, как стекло.
На простое сокровище это
Столько сил, столько лет утекло.
Все вопросы имеют решенье,
Всё циклично, как осень в году.
Отчего же стою в изумленье
Пред зеленою ряской в пруду?
Пред её неподвижною тенью
В темном зеркале мраморных вод;
Желтых, красных, вишнёвых растений
Наблюдаю торжественный ход;
Или ягод лесных карнавал
Настигает меня, иль обвал
Выявляет структурный свой вид,
Громоздя крепостями гранит.
Эта жизнь, в её теплом начале,
В её жаркой и жадной крови
Удивляет, томит и печалит,
Иногда говорит: назови!
Это жизнь бередит и тревожит,
И нежданно берет в оборот:
Оглушит красотою, стреножит,
Так, что, кажется, дух изнеможет.
И – как ливень – идёт и идёт…
2009
1 В ходе «демократизации» Украины убито 56 малолетних детей.
2 Дан. 2. 31-35.
3 1 Кор. 10, 4.
4 Дневник митрополита Арсения (Стадницкого)
5 Фреска Введения во храм Богородицы
Как будто онемели Небеса…
Кровь льет рекой, и нету ей предела.
На этой Богом вспаханной меже
Полсотни агнцев1 закланы уже,
Их кровь кипит на жертвенном ноже;
Славянский мир предложен для раздела.
Славянский мир, в тебя вогнали нож,
Тебя кромсают по телам и душам
И по земле твоя катится дрожь
К подошвам тех, кто эту землю душат.
К подножью тех, кто вечен, как Колосс2
Кто уголья и пламя в землю мечет
Их лоб – гранит, и тело их – утес,
И мысль, что мышь – бежит меж «чет» и «нечет».
Воздвигнувшие ненависть и ложь
Не знают, что славянский мир взрастила
Не жертва, что положена под нож,
А всепрощенья ангельская сила,
И то, что нам известны наперед,
Ответы на «проклятые вопросы:
От нашей дрожи Камень3 упадет,
И вечные обрушатся Колоссы.
2014
ПЕТР ГОЛОТИН
Моему деду Петру Голотину,
пропавшему без вести в 1941 г. посвящается
Пропавший в начале войны,
Не найденный в списках солдатских,
Один посреди тишины
Под звездами скорбной страны,
Покрытой могилами братскими.
Женат, но не принят в семью,
Отец, но не вырастил сына.
Тебя я в себе узнаю:
Когда я стою на краю –
Я делаю шаг.
Я пою
Про бидну голоту в краю,
Где хмара сильней, чем кручина.
Без племени и без родства,
Одна только песня казачья…
Я сызмальства буду влюбляться
В таких же сорви-голова.
Мне тоже родней – по всему, -
Чтоб воля и рвалась, и пела.
Не ты уезжал на войну,
А я в этом дымном плену
Разбитой попутки летела
Сквозь строй уже вдовых невест,
Без думы – к которым пределам!
Я внукам твоим божий крест
В безбожные годы надела.
Как бабка Ирина ткала
Недолгий покров Пенелопы, –
Не знаю. Но скоро слегла.
А я всё ждала и ждала
Вестей из спасенной Европы.
2013
МАРИНА
У бабки Марины иконы старинны.
У бабки Марины черешневый сад.
И ликом Марина как с древней картины,
И ласково очи Марины глядят.
За ней одиночество кошкою ходит:
И замужем вроде,
Да муж на войне
Пропал ли, погиб в сорок-памятном годе, ‒
К любимой своей не вернулся жене.
И годы спустя, как игрушку из глины,
Судьбу себе молча лепила Марина,
По тропке ходила в цветущем саду.
И всё поминала пропавших безвинно;
В окошко глядела как годы идут.
Ночами бесслезными выцвели очи.
Мириться с потерей Марина не хочет:
Черешню стрясет и польет огород,
Починит скамью, да негромко споет
Как мыла Марусенька белые ножки…
И так двадцать лет прожила понемножку.
И в сорок Марина красивой слыла.
Но сватов с крутого порога гнала.
Люблю её серенький домик старинный,
Калитку в кустах перезрелой малины,
Улыбку и теплые руки Марины…
Дыханье любви, прожигающей лед.
Молитва Марины до Бога дойдет.
Вернется любимый Марины в свой год.
С собою жену и детей привезет.
2013
* * *
«Известно ли Вам, Ваше Величество,
предсказание преподобного Серафима…»4
Ступени. Потемневшее крыльцо.
Дверь. Полумрак. И влажный запах тленья.
Старик монах, не восклонив лицо
И поднимаясь тяжело с коленей,
Промолвил:
– Я неграмотен. Возьмите, отец мой, сами
И один прочтите;
До дня сего не трогали ничьи
Посланье руки.
Вздрогнул: воробьи – в окно, морзянкой, мелко…
– Что ж, – ларец
Отпер ключом. Прочел. И, наконец,
Поднял глаза на лик в пустом углу:
– На все Твоя воля.
Сквозь тонкую мглу
Почудился город. И яма в лесу.
И ангелы души убитых несут.
– На всё Твоя воля… Но – Русь, но Россия!..
– Что, Ники, ты бледен, – с акцентом спросила.
Прошел, ничего не сказав. В экипаже
Дорогою плакал, как в детстве. И даже
Спросил, глядя в сторону: «Будет доколе
Под гнетом, без веры, в крови и расколе?..»
Исакий в окне проплывал, как твердыня.
Царь думал о Боге, России и сыне.
2011
ПОТЕРЯННАЯ РОССИЯ
1.
Наверное так, как вослед кораблю
Глядят с неизбывной тягучей тоскою,
Так я эту бедную землю люблю,
Как будто я знала её не такою!
Как будто я вспомнить могу – у земли
Корабль,
И музыку марша, и чаек!
Когда я пришла – он сигналил вдали,
И семь провожавших угрюмо молчали.
Наверное так, как вослед кораблю глядели, –
Ни дум, ни обид торопливых, –
Всё строже и всё неизбывней люблю
Её и оставшихся здесь молчаливых.
1987
2.
Корабль с голубиным названьем «Россия»
Остался в 20-х, в заморских портах.
А здесь это имя уже износили,
Закрыли в киотах и прочно забыли
В каких потаенных зарыли местах.
Но даже и в тех отдаленных пределах, –
Ей не найти, настичь, не вернуть.
Как белая птица она улетела,
Прощальный, распавшийся, вычертив путь.
Давай мы с тобою о ней потолкуем,
Как те воробьи у закрытой двери,
Которые, все-таки, крошку-другую,
По памятным знакам летая, нашли.
2011
2.
Соловки лета 1990-го.
И впрямь – на острове, на море, на воде,
В густом кольце молочного тумана.
Голодный ветер с колокольни плавно
Сползает вниз – обшаривать везде.
В лесах гниют, сиротствуя, скиты.
И на Голгофу трудная дорога.
А в крепости – тот признак суеты,
Что отвлекает от любви и Бога.
Матросы к ночи рыщут по кремлю –
В полуподвалах прячутся девицы.
И в памяти огромных псов хранится
Страсть и привычка бегать к кораблю.
Кресты да камни. Камни да кресты
Среди дерев, и явно, и незримо.
И белый глаз, следящий с высоты.
И третий призрак гибнущего Рима.
о. Соловецкий. 1990
3.
Ветер в верхах.
Откровенное время ненастья.
Ветвь одинокая в стекла перстами стучит.
Снова для тех, кто сюда соберутся к причастью,
Спутанным агнцем родимая слезно молчит.
Что мне решать в оскудевшей и кровью политой?
Как пережить страстной доли её бытие?
Только ли помнить седые могильные плиты?
Только ли делать несменное дело мое?
…Солнце всё чаще уже оседает по склону,
Жарким огнем опаляя округу окрест,
Прячется быстро. И следом, над лесом зеленым
Небо пронзает светящийся огненный крест.
1995
4.
И также в небе сохли облака,
Подсиненные снизу непогодой,
Влачила тело долгая река,
В сырой земле утаивая воды.
Шел хмурый лес толпой на водопой,
Вдали пылила желтая дорога,
И шел по ней проснувшийся слепой, –
Пропеть псалом у первого порога.
Там будет хлеб и, может быть, ночлег,
И квас, и лук, и теплая похлебка.
Все не бродяг любили, а калек,
На той – великой, странной и далекой…
А новый день?
Досадуя, стрижи
В соленой влаге воздуха хлопочут;
Ползет река, вытягивая жизнь
Свою из застрех зарослей и ночи.
Пылят кусты сиренью расписной;
Волу ярмо никак не докучает.
А человек скорбит. И всё одной –
Себя и мир – молитвою спасает.
1990
5.
Летом в России трава зацветает,
Пыль в поднебесье летит золотая, –
Малые формы великого мира
Жить начинают, где мокро и сыро,
Жизнь, как и мы, от земли починая,
И ничего о надмирном не зная,
И о Едином не ведая даже, –
Том, кто любовно их лепит и вяжет
И, возведя колосок к колоску,
Сильную жилку ведет по виску.
1995
5.
Прежний корабль сюда не причалил
И не увидел родимой земли.
Как мы махали ему и кричали,
Как мы огни его ждали ночами
В длинной разлуке и долгой печали!..
В гавань другие вошли корабли.
Здесь они правят свой мир и свой праздник.
Странная, чуждая, спешная речь.
Не заповедник уже, а заказник.
В сальной жилетке зевает лобазник.
Нечего помнить, любить и беречь.
2011
1-е десятилетие ХХӀ века
Время, что похоже на канкан…
Визги, кудри, юбки да подтяжки;
Мутный и захватанный стакан,
Брошенный накрашенной бродяжке;
Душный и задымленный трактир:
Знатоки абсента и текилы.
Лица желты, холодны.
Бескрылый
Свет трепещет. И царит вполсилы
Скудный истончающийся мир.
Мы с тобою выйдем на заре.
Край луны чуть теплится лампадкой,
Точно кто-то молится украдкой.
Снег над скользкой старенькой брусчаткой
В воздухе стоит стеною шаткой,
Засыпает визг и запах гадкий,
Выползший из хлопнувших дверей…
2010
ПОЭЗИЯ
Поэзия родится в темноте, молчании и думе сокровенной.
Песчинка малая, за створками Вселенной
Растит свой блеск
В межзвездной тесноте.
Её питает общий смысл вещей,
И жар светил,
И низкий гул распада,
И мириады жалящих свечей
За створками
Раскинутого ада.
Жемчужинка, ты будешь не видна
Пока вовне чужой огонь пылает,
Но сомкнутая раковина знает,
Что в лоне зреет истина одна.
Её омоет плач моей души.
Её освободит твой крик надежды.
Недвижен океан небес лежит.
Атласно ложе, перламутр дрожит.
Вселенная свои смыкает вежды.
2014
В НОВОДЕВИЧЬЕМ МОНАСТЫРЕ
В Новодевичьем снег с синевой.
Ангел с мраморной головой.
Синева под его очами
И смиренье крыл за плечами.
Синих сумерек глубина
С желтизной одного окна:
Там, ребенком в храм введена,
В небеса восходит она5.
В небеса, точно в русский снег,
По ступеням из века – вверх.
Желто храмовой окно.
А вкруг церкви темным-темно.
И ворота затворены.
Кто здесь русские видит сны?
Там, где тихо стоят кресты,
Есть защита от суеты.
Только наста скрипичный звук
Мимо их распростертых рук,
Да девичий черный подол
За собой легкий след замёл.
Здесь бы петь вечерами мне
«Отпущаеши…» в тишине
Близ Владимирской на стене,
Да смотреть в синеву в окне.
1989
ЭТО ЖИЗНЬ…
Больше нет здесь ни тайн, ни секретов,
Мир прозрачен и чист, как стекло.
На простое сокровище это
Столько сил, столько лет утекло.
Все вопросы имеют решенье,
Всё циклично, как осень в году.
Отчего же стою в изумленье
Пред зеленою ряской в пруду?
Пред её неподвижною тенью
В темном зеркале мраморных вод;
Желтых, красных, вишнёвых растений
Наблюдаю торжественный ход;
Или ягод лесных карнавал
Настигает меня, иль обвал
Выявляет структурный свой вид,
Громоздя крепостями гранит.
Эта жизнь, в её теплом начале,
В её жаркой и жадной крови
Удивляет, томит и печалит,
Иногда говорит: назови!
Это жизнь бередит и тревожит,
И нежданно берет в оборот:
Оглушит красотою, стреножит,
Так, что, кажется, дух изнеможет.
И – как ливень – идёт и идёт…
2009
1 В ходе «демократизации» Украины убито 56 малолетних детей.
2 Дан. 2. 31-35.
3 1 Кор. 10, 4.
4 Дневник митрополита Арсения (Стадницкого)
5 Фреска Введения во храм Богородицы
В Вашей поэзии прослеживается родственная, душевная, просто человеческая связь поколений, словно нитями протянутая из настоящего - в прошлое. Такое не часто можно встретить в литературе...
ОтветитьУдалить