ПОД СУРОЖЕМ
Под Сурожем виднеется курган.
Казнили здесь окрестных партизан.
На обелиске сумеречный свет
И цифра 1000.
Фамилий нет.
БАБЫ
Я помню эти выстрелы в ночи.
По-волчьи выли бабы на печи.
Казалось каждой
в этот страшный час,
Что мужа расстреляли в сотый раз.
Они своих не помнили заслуг!
По семеро впрягались бабы в плуг,
Чтоб хлеб родили минные поля,
Чтоб ровной стала рваная земля.
И в хатах появились хлеб и соль.
Былую жгучесть выплакала боль!
И слёзы вдовьи
сдержанно текли...
Всё сердцем бабы вытерпеть смогли.
Когда увидишь, что идут они,
Встань. Перед ними голову склони!
Вскормила эти
хлебные поля
Залатанная бабами земля!
В НЕВОЛЕ
- Где?
Где укрыться мне
от фрицев?! -
А кровь
беснуется в ушах,
И сердце научилось биться
На каждый звук,
на каждый шаг.
Шаги -
все ближе,
злы и метки...
И в горле вдруг застрял комок!
И сердце,
выбив прутья клетки,
Казалось,
пало
под сапог.
Оно
Комочком трепетало
Под грузом кованой пяты!
И от него, казалось, ало
На половицах шли следы...
-Ушли!...
- Ах, внученька, не верится...
Не слышишь, что ль?
Вылазь! Отбой! -
Казалось, что все силы сердца
Унес чужой солдат с собой.
И сердце
выдохнуло гневно:
- Что?
Жизнь,
Как милостыню, брать!?.
Нет! Не могу я
ежедневно,
позорно, в страхе, умирать! –
КАЖДЫЙ ДЕСЯТЫЙ
В исподнем
Тихенький стоял народ.
Мне пулемет вблизи
направлен в рот.
Эсэсовец,
поглаживая пулемет,
Уразумляет скрюченый народ:
- Кто будет партизанам помогать,
Того мы будем очень убивать!..
Потом,
Для устрашения
Народа взятого,
Из строя
Вырывали
Каждого
ДЕСЯТОГО.
СЕСТРИЦА
В Арютинки,
к недавней школе,
Солдат свозили с поля боя.
Бойцы лежали на полу
в бинтах окровавленных.
А чем могла я скрасить мглу
в страданьях неизменных?
Что я могла?
Согреть собой, когда тела их стыли,
Когда их на передовой,
под Велижем накрыли.
Просил один - глоток испить
живительной водицы,
Другой просил -подольше жить -
у неведы-сестрицы.
Я им несла стакан воды
и раны бинтовала.
Желаньем жгучим заслонить
от боли помогала.
Смотрели с нежностью врачи -
Морозов и Сметанин,
Как все деянья горячи
у неучтенной няни.
Отправила -
начальства череда -
С войны девчонку к маме.
Я горько плакала тогда -
Росток в народной драме.
НАКАНУНЕ
Утихли орудийные раскаты.
В твоем краю - прифронтовой уют.
А я, фуфайку нарядив заплатами,
Пойду туда,
где нас едва ли ждут.
На двести метров -
точка огневая
И эшелона вражеская речь.
Нам нужно,
эту цепь одолевая,
На полотне бикфордов шнур зажечь!
Ну а пока,
укрывшись по соседству,
Спит разноликий бородатый ряд.
И сквозь стекло,
как в недалёком детстве,
Прищурившись, созвездия глядят.
Свеча дрожит от выдохов орудий,
Дымок свивая в тоненькую нить...
Как просто и легко
вас ранить, люди!
Как трудно вас от боли заслонить!
ОХОТА НА ПАРТИЗАН
Идет охота на людей.
Живою цепью -
охвачен лес...
Я крайняя,
из нас из пятерых,
рассредоточенных,
разрозненных,
живых.
Отсчитывая
смертные
мгновенья,
Вдавились мы
в земные углубленья,
Прикрылись сверху
пёстрою листвой,
И кустики, прозрачные для глаза,
нам сотворили временную базу,
и нас прикрыли,
слабые,
собой.
Всё ближе топот.
Цокоты трещоток
вплетаются в свистящую канву.
И очереди автоматов чётко
пронизывают
тонкую листву.
А мы лежим.
Вдавились в углубленья,
цепи –
на удивленье.
Я крайняя.
А цепь ведут умело.
Навстречу мне
идет
её
звено -
Эсэсовец высокий и дебелый.
Пройти через меня
ему
дано.
В живот свой упирает автомат,
очередями косит все подряд.
Он
от меня уже наискосок...
И я нацелила
свой пистолет в висок.
Сейчас -
конец...
Вот здесь моя могила...
Но что судьба со мною сотворила?!
Он справа от меня
в семи шагах
проходит...
Меня он,
просто чудо,
не находит...
Последним был эсэсовец в цепи.
Молитвой и слезами
свято место
окропи!
В НОЯБРЕ 42-го
Вдали еще пылали эшелоны,
И враг от леса взгляд не отводил,
А наш отряд -
полсотни непреклонных,
Опять к заданьям новым уходил.
Пронизывал промозглый ветер тело,
И сон как в пропасть, если чуть привал...
Я шла и спотыкалась то и дело,
И был мой шаг не по-солдатски мал.
Мы долго шли ночами
цепью длинной,
И вышли на рассвете к той долине,
Где три деревни,
Каспля в трех излучинах,
Где лес,
Где фронт,
куда пройти поручено.
Пройдя весь ад воздушной круговерти,
Мы вышли...
Мы попали в лапы смерти!
Из вышек, перекрестно, в тот же час
Снарядами, внахлёст, накрыли нас.
Мы сжались от ударов их орудий.
- Ложись! - как будто истина стара.
Но вдруг вперед подался Дмитрий Рудин:
- Товарищи!..
Ура!.. -
Не думали, что в этом было скрыто...
Но только зримой стала огненная цель!
И, спотыкаясь о преграды взрытые,
Пошли мы на стреляющую цепь.
А ноги, от усталости, как вата.
И сердце, как в тисках тугих, зажато.
И никакого дела нет до смерти...
Лишь только ярость захлестнула всех!
Фашисты заметались...
Мы ж -
на бегу,
усильем непомерным,
С себя -
фуфайки сбрасывали в снег...
На Каспле лед под тяжестью прогнулся.
В воде - по горло, к лесу - прямиком!
Ил -
для сапог капканом обернулся...
И - дальше я шагала
босиком.
Вонзались в щиколотки сучья, словно стрелы,
Из топи вылезая ледяной,
Замёрзнув, складки разрезали тело.
Шестое ноября стояло за спиной...
Деревья нас укрыли сенью синей.
Периной белой утеплил туман...
Шёл по тропе, обросший белым инеем,
Отряд к рассвету уходящих партизан.
ГОРЯЧИЙ ХЛЕБ .
Война! Ах, война!
Накрыла волна невзгод и напастей.
И всё же участье возносит сердца,
Когда остаётся лишь миг до конца.
Оранжево солнце пронзило поля,
Листок не колышется в медленном зареве,
Колосья, пыльцой золотистой пыля,
Поникли смиренно в неистовом мареве.
В оранжевом поле потоки бензина
Вливает девчонка в чрево машины.
Дрожит под ногами железное тело.
Девчонка работает так неумело!
Обрызганы ноженьки, рученьки тоже,
И волдыри вспухают на коже.
Живительный хлеб - золотое зерно -
За день трудовой народу дано!
Три килограмма – награда за труд!
Хлеба голодные ждут...
Девчонка в свои восемнадцать лет
Разута, раздета, пристанища нет...
Но зрячие очи, но сердцу - невмочь...
Решает - сиротам и вдовам помочь.
Два центнера хлеба - бесценная часть!
Она отдаёт, чтоб живым не пропасть.
И веря, что щедрая помощь прибудет,
Она обратилась с посланием к людям.
Скромный листочек районной газеты
Рупором стал добродетели этой:
- Фронтовикам помогите...
Хлебом своим с их детьми поделитесь!..
Сердца встрепенулись, зажглись благородно:
Отгружены тонны продуктов голодным.
Об этом поступке забыла девчонка
От всех происшествий в далёкой сторонке.
.
Прошло много лет,
всё забыто, потеряно,
Другими понятьями жизнь измерена.
Нигде не осталось даже следа,
Что в годы войны случилось тогда.
Казалось, что в прахе погибли листочки
Военного времени с огненной строчкой.
Но только
из памяти тонкой,
Слова оживают девчонки:
- Спасите людей!
Помогите!
Им руку свою протяните!
Под Сурожем виднеется курган.
Казнили здесь окрестных партизан.
На обелиске сумеречный свет
И цифра 1000.
Фамилий нет.
БАБЫ
Я помню эти выстрелы в ночи.
По-волчьи выли бабы на печи.
Казалось каждой
в этот страшный час,
Что мужа расстреляли в сотый раз.
Они своих не помнили заслуг!
По семеро впрягались бабы в плуг,
Чтоб хлеб родили минные поля,
Чтоб ровной стала рваная земля.
И в хатах появились хлеб и соль.
Былую жгучесть выплакала боль!
И слёзы вдовьи
сдержанно текли...
Всё сердцем бабы вытерпеть смогли.
Когда увидишь, что идут они,
Встань. Перед ними голову склони!
Вскормила эти
хлебные поля
Залатанная бабами земля!
В НЕВОЛЕ
- Где?
Где укрыться мне
от фрицев?! -
А кровь
беснуется в ушах,
И сердце научилось биться
На каждый звук,
на каждый шаг.
Шаги -
все ближе,
злы и метки...
И в горле вдруг застрял комок!
И сердце,
выбив прутья клетки,
Казалось,
пало
под сапог.
Оно
Комочком трепетало
Под грузом кованой пяты!
И от него, казалось, ало
На половицах шли следы...
-Ушли!...
- Ах, внученька, не верится...
Не слышишь, что ль?
Вылазь! Отбой! -
Казалось, что все силы сердца
Унес чужой солдат с собой.
И сердце
выдохнуло гневно:
- Что?
Жизнь,
Как милостыню, брать!?.
Нет! Не могу я
ежедневно,
позорно, в страхе, умирать! –
КАЖДЫЙ ДЕСЯТЫЙ
В исподнем
Тихенький стоял народ.
Мне пулемет вблизи
направлен в рот.
Эсэсовец,
поглаживая пулемет,
Уразумляет скрюченый народ:
- Кто будет партизанам помогать,
Того мы будем очень убивать!..
Потом,
Для устрашения
Народа взятого,
Из строя
Вырывали
Каждого
ДЕСЯТОГО.
СЕСТРИЦА
В Арютинки,
к недавней школе,
Солдат свозили с поля боя.
Бойцы лежали на полу
в бинтах окровавленных.
А чем могла я скрасить мглу
в страданьях неизменных?
Что я могла?
Согреть собой, когда тела их стыли,
Когда их на передовой,
под Велижем накрыли.
Просил один - глоток испить
живительной водицы,
Другой просил -подольше жить -
у неведы-сестрицы.
Я им несла стакан воды
и раны бинтовала.
Желаньем жгучим заслонить
от боли помогала.
Смотрели с нежностью врачи -
Морозов и Сметанин,
Как все деянья горячи
у неучтенной няни.
Отправила -
начальства череда -
С войны девчонку к маме.
Я горько плакала тогда -
Росток в народной драме.
НАКАНУНЕ
Утихли орудийные раскаты.
В твоем краю - прифронтовой уют.
А я, фуфайку нарядив заплатами,
Пойду туда,
где нас едва ли ждут.
На двести метров -
точка огневая
И эшелона вражеская речь.
Нам нужно,
эту цепь одолевая,
На полотне бикфордов шнур зажечь!
Ну а пока,
укрывшись по соседству,
Спит разноликий бородатый ряд.
И сквозь стекло,
как в недалёком детстве,
Прищурившись, созвездия глядят.
Свеча дрожит от выдохов орудий,
Дымок свивая в тоненькую нить...
Как просто и легко
вас ранить, люди!
Как трудно вас от боли заслонить!
ОХОТА НА ПАРТИЗАН
Идет охота на людей.
Живою цепью -
охвачен лес...
Я крайняя,
из нас из пятерых,
рассредоточенных,
разрозненных,
живых.
Отсчитывая
смертные
мгновенья,
Вдавились мы
в земные углубленья,
Прикрылись сверху
пёстрою листвой,
И кустики, прозрачные для глаза,
нам сотворили временную базу,
и нас прикрыли,
слабые,
собой.
Всё ближе топот.
Цокоты трещоток
вплетаются в свистящую канву.
И очереди автоматов чётко
пронизывают
тонкую листву.
А мы лежим.
Вдавились в углубленья,
цепи –
на удивленье.
Я крайняя.
А цепь ведут умело.
Навстречу мне
идет
её
звено -
Эсэсовец высокий и дебелый.
Пройти через меня
ему
дано.
В живот свой упирает автомат,
очередями косит все подряд.
Он
от меня уже наискосок...
И я нацелила
свой пистолет в висок.
Сейчас -
конец...
Вот здесь моя могила...
Но что судьба со мною сотворила?!
Он справа от меня
в семи шагах
проходит...
Меня он,
просто чудо,
не находит...
Последним был эсэсовец в цепи.
Молитвой и слезами
свято место
окропи!
В НОЯБРЕ 42-го
Вдали еще пылали эшелоны,
И враг от леса взгляд не отводил,
А наш отряд -
полсотни непреклонных,
Опять к заданьям новым уходил.
Пронизывал промозглый ветер тело,
И сон как в пропасть, если чуть привал...
Я шла и спотыкалась то и дело,
И был мой шаг не по-солдатски мал.
Мы долго шли ночами
цепью длинной,
И вышли на рассвете к той долине,
Где три деревни,
Каспля в трех излучинах,
Где лес,
Где фронт,
куда пройти поручено.
Пройдя весь ад воздушной круговерти,
Мы вышли...
Мы попали в лапы смерти!
Из вышек, перекрестно, в тот же час
Снарядами, внахлёст, накрыли нас.
Мы сжались от ударов их орудий.
- Ложись! - как будто истина стара.
Но вдруг вперед подался Дмитрий Рудин:
- Товарищи!..
Ура!.. -
Не думали, что в этом было скрыто...
Но только зримой стала огненная цель!
И, спотыкаясь о преграды взрытые,
Пошли мы на стреляющую цепь.
А ноги, от усталости, как вата.
И сердце, как в тисках тугих, зажато.
И никакого дела нет до смерти...
Лишь только ярость захлестнула всех!
Фашисты заметались...
Мы ж -
на бегу,
усильем непомерным,
С себя -
фуфайки сбрасывали в снег...
На Каспле лед под тяжестью прогнулся.
В воде - по горло, к лесу - прямиком!
Ил -
для сапог капканом обернулся...
И - дальше я шагала
босиком.
Вонзались в щиколотки сучья, словно стрелы,
Из топи вылезая ледяной,
Замёрзнув, складки разрезали тело.
Шестое ноября стояло за спиной...
Деревья нас укрыли сенью синей.
Периной белой утеплил туман...
Шёл по тропе, обросший белым инеем,
Отряд к рассвету уходящих партизан.
ГОРЯЧИЙ ХЛЕБ .
Война! Ах, война!
Накрыла волна невзгод и напастей.
И всё же участье возносит сердца,
Когда остаётся лишь миг до конца.
Оранжево солнце пронзило поля,
Листок не колышется в медленном зареве,
Колосья, пыльцой золотистой пыля,
Поникли смиренно в неистовом мареве.
В оранжевом поле потоки бензина
Вливает девчонка в чрево машины.
Дрожит под ногами железное тело.
Девчонка работает так неумело!
Обрызганы ноженьки, рученьки тоже,
И волдыри вспухают на коже.
Живительный хлеб - золотое зерно -
За день трудовой народу дано!
Три килограмма – награда за труд!
Хлеба голодные ждут...
Девчонка в свои восемнадцать лет
Разута, раздета, пристанища нет...
Но зрячие очи, но сердцу - невмочь...
Решает - сиротам и вдовам помочь.
Два центнера хлеба - бесценная часть!
Она отдаёт, чтоб живым не пропасть.
И веря, что щедрая помощь прибудет,
Она обратилась с посланием к людям.
Скромный листочек районной газеты
Рупором стал добродетели этой:
- Фронтовикам помогите...
Хлебом своим с их детьми поделитесь!..
Сердца встрепенулись, зажглись благородно:
Отгружены тонны продуктов голодным.
Об этом поступке забыла девчонка
От всех происшествий в далёкой сторонке.
.
Прошло много лет,
всё забыто, потеряно,
Другими понятьями жизнь измерена.
Нигде не осталось даже следа,
Что в годы войны случилось тогда.
Казалось, что в прахе погибли листочки
Военного времени с огненной строчкой.
Но только
из памяти тонкой,
Слова оживают девчонки:
- Спасите людей!
Помогите!
Им руку свою протяните!
Комментариев нет:
Отправить комментарий