ПАМЯТИ ПОЭТА НЕГАТУРОВА
Я знаю, вы сейчас задумались: стихи,
что я послал, не члена литсоюза,
и не политика, в ком мудрые грехи
важней и интереснее, чем Муза,
рыдающая над одной строкой
(на баррикадах, или в чистом поле),
и вечно недовольная собой,
пока жива и бегает на воле!
А я ей друг всегда и потому – поэт,
и страсть во мне, чтобы душа не спала,
и справедливость – та, которой ещё нет, -
народ на жизнь без лжи и войн вдохновляла!..
А убиенного поэта жаль до слёз.
Дай Бог, чтобы не гибли люди – вот вопрос!
А НЫНЕ ВОЙНА
Идет война – нет и причин по сути,
лишь только с прежней, мировой, её сравни,
но сколько в этой уже горя, жути!
А где-то счет идёт на гривны и рубли…
Потом, когда прольются ручьи крови,
и наших слёз озёра высохнут с трудом –
историки найдут истоки злобной воли
и не смирятся – лишь тогда – со злом!
И там всплывут со дна и имена, и связи;
пружин всех хитроумных приоткроют ход;
и души нам измажут морем грязи,
что до сих пор скрывает всем убитым счет!
А ныне и вожди, и полководцы рьяно,
и вся чиновная и пишущая рать,
и сам народ великий – в облаках дурмана,
и только в каждом доме тихо плачет мать…
ЛАМПАДОЧКА
Памяти Петра Тодоровского
Мне мама жизнь спасла, и я не забываю…
Ушел на фронт – лампадочку зажгла.
И всякий раз, когда я думал «погибаю»,
то умирало пламя, но она - жила!..
Три года был в пехоте, всё же выжил,
не зная ничего о том святом огне.
Молитвы, что читала мама обо мне,
в окопах и походах я не слышал…
А немца первого убив, я вдруг заплакал,
от боя рукопашного остыв.
В траншее, раненый, ещё во власти страха,
шептал я маме еле-еле: «Жив!»
СЕСТРИЦА
Так тяжко на душе, когда упрямо снится
Афган, ущелье, первый солнца луч,
и бой на перевале, и сестрица
мне под коленом стягивает жгут.
Как все, боялся я попасть на мину,
но налетел, когда кричал: «Ура!..»
Какой уж год нет ног, и ломит спину…
Тоска, как недруг, гонит со двора.
Но легче умереть, чем в эти влезть протезы,
или коляску в тесный лифт впихнуть,
и у соседа, если он тверёзый,
занять деньжат. И это тоже жуть!
А дальше всё пойдёт почти по нотам:
где был минор, мажор звучит сейчас!
Вот не свалиться бы, как под огнем пехота,
да власть вслух не ругать, что забывает нас…
А в остальном, далёкая сестрица:
жива ли ты? Ведь так ломает жизнь.
Когда же за окном щебечет птица, -
я слышу вновь: «Не умирай! Держись!»
ПРИНИМАЮ
Известные мне раньше и цвета, и краски
тут в геометрии, что изменяет взгляд,
вдруг заставляют чувства все дышать не в лад
и удивляют так, как будто пляшут маски!
И мозг не успевает вслед за ними
в восторге мысль ваять, достойную для нас,
когда нам трудно быть во всем простыми…
С фигур причудливых не отвожу я глаз!
И вспоминаю в этот миг я и Сирано,
и Лобачевского, за ним и Корбюзье,
Шагала и Дали, кто необычно странно,
отчаянно все понимали мир в себе!
И эти дерзкие и смелые провидцы
слепили ум и мой, и он такой, как есть!..
И я все краски, геометрию и лица,
что вижу во всем мире, принимаю здесь!..
МОЯ ТРЕВОГА
Три красных мака тосковали у дороги.
Прошло всего два дня – остался лишь один.
Наверно, самый стойкий, потому и строгий
здесь, в мире и людей, и мчащихся машин.
А что он может мак, пусть даже очень дерзкий,
как знамя алое, нам мудрым возгласить?
Оставить в душах, как Микеланджело, фрески,
и к жизни новой, странной даже, вдохновить?
А я страшусь увидеть в ней лицо закона,
в котором дьявол, усмехаясь, правит бал.
Красавица – свобода вдруг покинет лоно
той справедливости, что Бог в мир начертал.
Что нам останется, когда такое станет
и наяву увидим это, без прикрас.
Из душ умчатся в страхе жутком лани,
и птиц, давно любимых, не услышим глас…
И только мак, пусть ветер, холод, гарь, -
упрямо смотрит в голубую даль!..
МОСТ
Мост, точно время нестареющее, древний,
в сединах весь, как богатырь, друг наш!
Он был в войну спасеньем для деревни, –
сейчас, вконец разбитый, века страж!
Смешной и деревянный он, как лента,
над поймой; обрывается как раз
посередине и воды, и света,
не радуя чужой, случайный глаз...
Река вольна здесь, как толпа без правил,
и без хозяев новых на земле святой, -
владельцев нефти, и полей, и стали,
кто реки и леса поделят меж собой!..
Но по мосту до самой середины
земли, пока ещё свободной, добежим!
Там дышат божьей красоты картины,
и мы, поэты и художники, творим…
ВЕЛИКИЙ РЫЦАРЬ ДОН КИХОТ
Я ждал картину год, и вот увидел
героя, с кем я в детстве вдохновенно рос,
но он лежал в каком-то странном виде.
И тихо мой заплакал уязвлённый мозг…
Да рыцарь доблестный изображен в убранстве,
но так истерзан дерзкой кистью на холсте,
как будто прибыл к нам из долгих, дальних странствий,
где жизнь его прошла в жестокой суете!
И это Дон Кихот, ещё непобедимый,
кто и сейчас, как встарь, сражается с врагом,
но волею чужой здесь еле различимый…
И всё же вот глаза, горящие огнем!
И я в своей душе, живущий вольной мыслью,
увидел, как он мчится и в руке копьё!
Зло вечное бежит от страха с гордых высей,
а там, за мельницами, кружит вороньё…
И пусть прагматики и снобы от искусства,
и все чиновные смеются надо мной, -
убить они не в силах мои мысли, чувства!
Да, рыцарь сбит с седла, но рвется снова в бой!..
И юноши, услышав Дон Кихота имя,
сорвут с душ не окрепших узы лживых пут,
которыми в сомненьях сердце страхом стынет,
и мы не мчим туда, где нас с надеждой ждут.
ОСЕННИЙ ДИВЕРТИСМЕНТ
Я осени в лицо с тревогою гляжу,
в её нарядах различая беспокойство,
да и в своей душе тревогу нахожу,
как и во всём вокруг. И мне тогда не просто
увидеть дивную, как сказку, красоту,
которую нам дарит щедро осень!
Тут забываешь даже мира суету,
что радость жизни и покой уносит…
Но если красок холст вдруг тенью обернется,
и я пойму, что духом занемог,
и одиночеством мой разум захлебнётся,
то, верно, тут поможет только Бог!..
Ну, а пока вовсю бушуют краски,
а с ними убегает из души печаль,
и верю я: ещё ждут сердце ласки!
С надеждою смотрю я в золотую даль…
ЗОЛОТЫЕ КУПОЛА
Золотые купола! Ниже в красном – крыши,
и зеленая трава, как ребёнок дышит.
В белых стенах каждый дом, дальше – леса кущи…
А покоя нет кругом в жизни нашей сущей.
Люди мечутся, хитрят и забыли Бога.
За богатством рвутся в ад: там его премного!..
А живую красоту нам земля дарует,
но мы лезем в суету, где порок беснует…
Только если любим мы тех, кто с нами вместе
средь житейской кутерьмы, и твердим о чести;
и священных книг огонь греет наши мысли,
то идти за правду в бой, – смысл жизни высший!..
Я знаю, вы сейчас задумались: стихи,
что я послал, не члена литсоюза,
и не политика, в ком мудрые грехи
важней и интереснее, чем Муза,
рыдающая над одной строкой
(на баррикадах, или в чистом поле),
и вечно недовольная собой,
пока жива и бегает на воле!
А я ей друг всегда и потому – поэт,
и страсть во мне, чтобы душа не спала,
и справедливость – та, которой ещё нет, -
народ на жизнь без лжи и войн вдохновляла!..
А убиенного поэта жаль до слёз.
Дай Бог, чтобы не гибли люди – вот вопрос!
А НЫНЕ ВОЙНА
Идет война – нет и причин по сути,
лишь только с прежней, мировой, её сравни,
но сколько в этой уже горя, жути!
А где-то счет идёт на гривны и рубли…
Потом, когда прольются ручьи крови,
и наших слёз озёра высохнут с трудом –
историки найдут истоки злобной воли
и не смирятся – лишь тогда – со злом!
И там всплывут со дна и имена, и связи;
пружин всех хитроумных приоткроют ход;
и души нам измажут морем грязи,
что до сих пор скрывает всем убитым счет!
А ныне и вожди, и полководцы рьяно,
и вся чиновная и пишущая рать,
и сам народ великий – в облаках дурмана,
и только в каждом доме тихо плачет мать…
ЛАМПАДОЧКА
Памяти Петра Тодоровского
Мне мама жизнь спасла, и я не забываю…
Ушел на фронт – лампадочку зажгла.
И всякий раз, когда я думал «погибаю»,
то умирало пламя, но она - жила!..
Три года был в пехоте, всё же выжил,
не зная ничего о том святом огне.
Молитвы, что читала мама обо мне,
в окопах и походах я не слышал…
А немца первого убив, я вдруг заплакал,
от боя рукопашного остыв.
В траншее, раненый, ещё во власти страха,
шептал я маме еле-еле: «Жив!»
СЕСТРИЦА
Так тяжко на душе, когда упрямо снится
Афган, ущелье, первый солнца луч,
и бой на перевале, и сестрица
мне под коленом стягивает жгут.
Как все, боялся я попасть на мину,
но налетел, когда кричал: «Ура!..»
Какой уж год нет ног, и ломит спину…
Тоска, как недруг, гонит со двора.
Но легче умереть, чем в эти влезть протезы,
или коляску в тесный лифт впихнуть,
и у соседа, если он тверёзый,
занять деньжат. И это тоже жуть!
А дальше всё пойдёт почти по нотам:
где был минор, мажор звучит сейчас!
Вот не свалиться бы, как под огнем пехота,
да власть вслух не ругать, что забывает нас…
А в остальном, далёкая сестрица:
жива ли ты? Ведь так ломает жизнь.
Когда же за окном щебечет птица, -
я слышу вновь: «Не умирай! Держись!»
ПРИНИМАЮ
Известные мне раньше и цвета, и краски
тут в геометрии, что изменяет взгляд,
вдруг заставляют чувства все дышать не в лад
и удивляют так, как будто пляшут маски!
И мозг не успевает вслед за ними
в восторге мысль ваять, достойную для нас,
когда нам трудно быть во всем простыми…
С фигур причудливых не отвожу я глаз!
И вспоминаю в этот миг я и Сирано,
и Лобачевского, за ним и Корбюзье,
Шагала и Дали, кто необычно странно,
отчаянно все понимали мир в себе!
И эти дерзкие и смелые провидцы
слепили ум и мой, и он такой, как есть!..
И я все краски, геометрию и лица,
что вижу во всем мире, принимаю здесь!..
МОЯ ТРЕВОГА
Три красных мака тосковали у дороги.
Прошло всего два дня – остался лишь один.
Наверно, самый стойкий, потому и строгий
здесь, в мире и людей, и мчащихся машин.
А что он может мак, пусть даже очень дерзкий,
как знамя алое, нам мудрым возгласить?
Оставить в душах, как Микеланджело, фрески,
и к жизни новой, странной даже, вдохновить?
А я страшусь увидеть в ней лицо закона,
в котором дьявол, усмехаясь, правит бал.
Красавица – свобода вдруг покинет лоно
той справедливости, что Бог в мир начертал.
Что нам останется, когда такое станет
и наяву увидим это, без прикрас.
Из душ умчатся в страхе жутком лани,
и птиц, давно любимых, не услышим глас…
И только мак, пусть ветер, холод, гарь, -
упрямо смотрит в голубую даль!..
МОСТ
Мост, точно время нестареющее, древний,
в сединах весь, как богатырь, друг наш!
Он был в войну спасеньем для деревни, –
сейчас, вконец разбитый, века страж!
Смешной и деревянный он, как лента,
над поймой; обрывается как раз
посередине и воды, и света,
не радуя чужой, случайный глаз...
Река вольна здесь, как толпа без правил,
и без хозяев новых на земле святой, -
владельцев нефти, и полей, и стали,
кто реки и леса поделят меж собой!..
Но по мосту до самой середины
земли, пока ещё свободной, добежим!
Там дышат божьей красоты картины,
и мы, поэты и художники, творим…
ВЕЛИКИЙ РЫЦАРЬ ДОН КИХОТ
Я ждал картину год, и вот увидел
героя, с кем я в детстве вдохновенно рос,
но он лежал в каком-то странном виде.
И тихо мой заплакал уязвлённый мозг…
Да рыцарь доблестный изображен в убранстве,
но так истерзан дерзкой кистью на холсте,
как будто прибыл к нам из долгих, дальних странствий,
где жизнь его прошла в жестокой суете!
И это Дон Кихот, ещё непобедимый,
кто и сейчас, как встарь, сражается с врагом,
но волею чужой здесь еле различимый…
И всё же вот глаза, горящие огнем!
И я в своей душе, живущий вольной мыслью,
увидел, как он мчится и в руке копьё!
Зло вечное бежит от страха с гордых высей,
а там, за мельницами, кружит вороньё…
И пусть прагматики и снобы от искусства,
и все чиновные смеются надо мной, -
убить они не в силах мои мысли, чувства!
Да, рыцарь сбит с седла, но рвется снова в бой!..
И юноши, услышав Дон Кихота имя,
сорвут с душ не окрепших узы лживых пут,
которыми в сомненьях сердце страхом стынет,
и мы не мчим туда, где нас с надеждой ждут.
ОСЕННИЙ ДИВЕРТИСМЕНТ
Я осени в лицо с тревогою гляжу,
в её нарядах различая беспокойство,
да и в своей душе тревогу нахожу,
как и во всём вокруг. И мне тогда не просто
увидеть дивную, как сказку, красоту,
которую нам дарит щедро осень!
Тут забываешь даже мира суету,
что радость жизни и покой уносит…
Но если красок холст вдруг тенью обернется,
и я пойму, что духом занемог,
и одиночеством мой разум захлебнётся,
то, верно, тут поможет только Бог!..
Ну, а пока вовсю бушуют краски,
а с ними убегает из души печаль,
и верю я: ещё ждут сердце ласки!
С надеждою смотрю я в золотую даль…
ЗОЛОТЫЕ КУПОЛА
Золотые купола! Ниже в красном – крыши,
и зеленая трава, как ребёнок дышит.
В белых стенах каждый дом, дальше – леса кущи…
А покоя нет кругом в жизни нашей сущей.
Люди мечутся, хитрят и забыли Бога.
За богатством рвутся в ад: там его премного!..
А живую красоту нам земля дарует,
но мы лезем в суету, где порок беснует…
Только если любим мы тех, кто с нами вместе
средь житейской кутерьмы, и твердим о чести;
и священных книг огонь греет наши мысли,
то идти за правду в бой, – смысл жизни высший!..
Комментариев нет:
Отправить комментарий