Дела городские и деревенские
Рассказ
Слобода наша рядом с городом. Почти пятьсот лет рядом. И неизвестно, кто старше.
Город на возвышенности – на одном берегу реки, а слобода у его подножия – на другом берегу. И река для нас – не просто река, а граница
между городом и деревней. На восточном берегу – городские, а на западном – деревенские.
В городе – кинотеатр, автовокзал, парк, дом культуры, библиотека, техникум, музей, средняя школа, несколько училищ, предприятия разные, двухэтажные и даже трёхэтажные дома, а уж магазинов и не сосчитать.
А в слободе – клуб да средняя школа; магазин да медпункт.
Вот такая разница.
Городские жители мне казались очень важными и серьёзными. Как будто им было о жизни известно нечто такое, о чём нам,
деревенским, знать не полагалось.
В городе я чувствовал себя несвободным. Перед походом в город надо было умываться, одеваться в чистое, обуваться.
А в слободе: начались каникулы – и ходи в чём захочется. Можешь даже всё лето босиком проходить.
Свобода. Целыми днями на речке. То купаешься, то играешь в футбол.
Единственная летняя обязанность – полить вечером грядки на огороде. Огород метров пятьдесят от речки. Бегом раз десять с двумя
вёдрами быстренько сгоняешь и опять свободен.
А рыбалка с ночёвкой?! До чего вкусна печёная в углях картошка! Ночь. Небо звёздное и костёр. Костёр и жуткие рассказы о колдунах и колдуньях. Вдруг ударит по воде рыба или ухнет в лесу филин, и сердчишко падает в пятки. Страшно. Страшно, интересно и весело.
А утром, как в сказке, выплывает из-за леса большое-большое розовое солнце. Глаз не оторвать, как красиво. Не знаю, можно ли такое увидеть в городе?
Зимой я любил чистить снег. Бывало, наметёт до самых окон. Сугробы до пояса. И ты, вооружившись деревянной лопатой, делаешь в сугробах проходы от дома к дороге. Вдарит мороз, деревья все в инее, а над избами печные трубы дружно машут хвостами дымов. Мороз крепчает. Отменяются занятия в школе. Радости нет предела. Несмотря на мороз, бугор за рекой весь усыпан ребятнёй с лыжами и санками.
На улице мороз, а дома печка дышит теплом. Придёшь с улицы, разденешься и к печке. Откроешь печную дверцу, а там, словно драгоценности, переливаются угли, смотрит на тебя жаркими глазами душа сгоревших дров.
И не было для меня тогда ничего родней и милее этого слободского, деревенского мира.
И вот, двенадцатилетним пацаном, я впервые в своей жизни на целый месяц уехал из дома. И не куда-нибудь, а в Москву, и не с кем-нибудь, а один.
Четыреста километров на автобусе – и я в Москве, у любимого старшего брата.
Брат старше меня на четырнадцать лет. Большой, сильный и умный – он немало уже повидал в жизни. Был геологом, лётчиком, а вот теперь учится в военной академии. Я горжусь братом. По московской квартире брат разгуливает в полосатой, как у заключённых в кино, одежде, называемой пижамой, а на ногах – специальные комнатные тапочки.
«Да, это не слобода, – думаю я, – надо привыкать к городской жизни».
Брат старательно и доходчиво объяснил мне, как правильно переходить улицу, как вести себя в метро и других видах транспорта. Так началось моё знакомство с Москвой.
Москва поразила меня!
Я побывал в зоопарке, Третьяковской галерее и музее имени Пушкина. Гулял по Арбату и центральному парку культуры и отдыха. Ходил на футбол и в цирк. Смотрел на Москву с Воробьёвых гор и с высоты колеса обозрения в парке культуры и отдыха.
Я глазел на высотные здания и красивые витрины магазинов, то и дело натыкаясь на встречных прохожих, пока однажды похожий на индюка парень в драных и облезлых джинсах, не наступил мне толстенной подошвой своих кроссовок на ногу. «Разуй глаза и закрой рот, дярёвня, а то ворону проглотишь» – с выражением сказал при этом «индюк» в мой адрес и удалился.
Ворон я не увидел, но рот закрыл и стал после этого вести себя осмотрительнее.
Помню, тогда мне впервые стало обидно за мою любимую слободу, и даже настроение испортилось.
Погоревал я, погоревал, да и купил себе мороженого. Такое вкусное – на палочке и в шоколаде. Эскимо называется. А потом съел ещё два. Запил мороженое газировкой и забыл сразу этого воображалу- «индюка».
Тем летом мною было съедено несчётное количество порций мороженого и выпито такое же количество стаканов газировки.
В Москве я впервые увидел огромный телевизионный экран на улице и впервые катался на прогулочном катере по Москве-реке.
Я был в восторге от посещения Кремля и Красной площади. Мне понравилось всё: сказочные купола собора Василия Блаженного и колокольня Ивана Великого, Царь-пушка и Царь-колокол, кремлёвские башни и крепостные стены.
В то лето в Москве, стоя на брусчатке Красной площади, я понял, что Родина – это не только моя слобода, речка и городок, но это необъятная страна, все дороги которой сходятся здесь на Красной площади, что это моя страна и я этим очень-очень горжусь.
Я уезжал из Москвы, переполненный впечатлениями. Мне не терпелось с кем-то поделиться своей радостью. Всю дорогу я представлял, как буду рассказывать о Москве маме и друзьям. Мне казалось, что автобус движется слишком медленно, и я торопил бегущие вдоль дороги километровые столбы. На автовокзале нашего города я одним из первых выскочил из автобуса и стремительно зашагал под гору к родной моей слободе.
Под горой блестела река. Три ветлы, как три подружки, склонились над омутом. С этих вётел хорошо было нырять в летние воды речки. Невдалеке от вётел красовалась берёзка, мимо которой по тропинке я каждый вечер бегал с вёдрами для полива грядок.
Со мной вдруг стало происходить что-то необъяснимое. Сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди от радости, и я побежал. В правой руке у меня был чемодан, а в левой – сумка с гостинцами. Они мешали мне бежать, но я не мог остановиться. Ничего подобного в жизни я никогда не испытывал. Ноги сами несли меня…
Мама полола грядки на огороде. Она, наверное, заметила меня ещё издали. Я видел, как она вытирает о фартук руки и улыбается. Я протянул ей сумку с гостинцами, но сила, которая недавно заставляла меня бежать, требовала действий, и я начал рассказывать.
Я рассказал ей про музеи, цирк, зоопарк и, конечно, про Кремль. Говорилось это всё, кажется, на одном дыхании, как будто за мной кто-то гнался и я боялся, что не успею рассказать всё до конца.
Мама смотрела на меня и улыбалась:
– Я очень рада, что тебе понравилось, – она коснулась рукой вихрастой моей головы. – Вот ты, сынок, и вырос. Видишь, уже и один путешествуешь. А скажи-ка, друг, – у мамы в глазах появились лукавые искорки, – почему это ты бежал, что есть духу?
Ответить было нечего, и я пожал плечами:
– Не знаю.
– То-то и оно, сынок. Своя земля и в горсти мила. На то она и Родина, что без слов всё понятно. Родина – она в сердце, а сердцу слова не нужны, – мама немного помолчала. – А о Кремле ты
очень интересно рассказывал. Молодец. Кремль – это то, что нас всех объединяет. Один, говорят, в поле не воин.
– Знаю, знаю, – перебил я маму. – Кремль – это символ нашего государства. Чего тут не понять. Родина – это любовь, а государство – сила и разум. Это нам ещё в прошлом году в школе объясняли.
Мама посмотрела на меня, кажется, с удивлением. То ли потому, что я её перебил, то ли удивилась моим рассуждениям. В общем, необычно как-то посмотрела, а потом обняла меня за плечи и сказала:
– Пойдём-ка, путешественник ты мой, домой обедать. Проголодался поди.
И мы пошли по тропиночке к дому. Мама впереди, а я следом за ней.
Рассказ
Слобода наша рядом с городом. Почти пятьсот лет рядом. И неизвестно, кто старше.
Город на возвышенности – на одном берегу реки, а слобода у его подножия – на другом берегу. И река для нас – не просто река, а граница
между городом и деревней. На восточном берегу – городские, а на западном – деревенские.
В городе – кинотеатр, автовокзал, парк, дом культуры, библиотека, техникум, музей, средняя школа, несколько училищ, предприятия разные, двухэтажные и даже трёхэтажные дома, а уж магазинов и не сосчитать.
А в слободе – клуб да средняя школа; магазин да медпункт.
Вот такая разница.
Городские жители мне казались очень важными и серьёзными. Как будто им было о жизни известно нечто такое, о чём нам,
деревенским, знать не полагалось.
В городе я чувствовал себя несвободным. Перед походом в город надо было умываться, одеваться в чистое, обуваться.
А в слободе: начались каникулы – и ходи в чём захочется. Можешь даже всё лето босиком проходить.
Свобода. Целыми днями на речке. То купаешься, то играешь в футбол.
Единственная летняя обязанность – полить вечером грядки на огороде. Огород метров пятьдесят от речки. Бегом раз десять с двумя
вёдрами быстренько сгоняешь и опять свободен.
А рыбалка с ночёвкой?! До чего вкусна печёная в углях картошка! Ночь. Небо звёздное и костёр. Костёр и жуткие рассказы о колдунах и колдуньях. Вдруг ударит по воде рыба или ухнет в лесу филин, и сердчишко падает в пятки. Страшно. Страшно, интересно и весело.
А утром, как в сказке, выплывает из-за леса большое-большое розовое солнце. Глаз не оторвать, как красиво. Не знаю, можно ли такое увидеть в городе?
Зимой я любил чистить снег. Бывало, наметёт до самых окон. Сугробы до пояса. И ты, вооружившись деревянной лопатой, делаешь в сугробах проходы от дома к дороге. Вдарит мороз, деревья все в инее, а над избами печные трубы дружно машут хвостами дымов. Мороз крепчает. Отменяются занятия в школе. Радости нет предела. Несмотря на мороз, бугор за рекой весь усыпан ребятнёй с лыжами и санками.
На улице мороз, а дома печка дышит теплом. Придёшь с улицы, разденешься и к печке. Откроешь печную дверцу, а там, словно драгоценности, переливаются угли, смотрит на тебя жаркими глазами душа сгоревших дров.
И не было для меня тогда ничего родней и милее этого слободского, деревенского мира.
И вот, двенадцатилетним пацаном, я впервые в своей жизни на целый месяц уехал из дома. И не куда-нибудь, а в Москву, и не с кем-нибудь, а один.
Четыреста километров на автобусе – и я в Москве, у любимого старшего брата.
Брат старше меня на четырнадцать лет. Большой, сильный и умный – он немало уже повидал в жизни. Был геологом, лётчиком, а вот теперь учится в военной академии. Я горжусь братом. По московской квартире брат разгуливает в полосатой, как у заключённых в кино, одежде, называемой пижамой, а на ногах – специальные комнатные тапочки.
«Да, это не слобода, – думаю я, – надо привыкать к городской жизни».
Брат старательно и доходчиво объяснил мне, как правильно переходить улицу, как вести себя в метро и других видах транспорта. Так началось моё знакомство с Москвой.
Москва поразила меня!
Я побывал в зоопарке, Третьяковской галерее и музее имени Пушкина. Гулял по Арбату и центральному парку культуры и отдыха. Ходил на футбол и в цирк. Смотрел на Москву с Воробьёвых гор и с высоты колеса обозрения в парке культуры и отдыха.
Я глазел на высотные здания и красивые витрины магазинов, то и дело натыкаясь на встречных прохожих, пока однажды похожий на индюка парень в драных и облезлых джинсах, не наступил мне толстенной подошвой своих кроссовок на ногу. «Разуй глаза и закрой рот, дярёвня, а то ворону проглотишь» – с выражением сказал при этом «индюк» в мой адрес и удалился.
Ворон я не увидел, но рот закрыл и стал после этого вести себя осмотрительнее.
Помню, тогда мне впервые стало обидно за мою любимую слободу, и даже настроение испортилось.
Погоревал я, погоревал, да и купил себе мороженого. Такое вкусное – на палочке и в шоколаде. Эскимо называется. А потом съел ещё два. Запил мороженое газировкой и забыл сразу этого воображалу- «индюка».
Тем летом мною было съедено несчётное количество порций мороженого и выпито такое же количество стаканов газировки.
В Москве я впервые увидел огромный телевизионный экран на улице и впервые катался на прогулочном катере по Москве-реке.
Я был в восторге от посещения Кремля и Красной площади. Мне понравилось всё: сказочные купола собора Василия Блаженного и колокольня Ивана Великого, Царь-пушка и Царь-колокол, кремлёвские башни и крепостные стены.
В то лето в Москве, стоя на брусчатке Красной площади, я понял, что Родина – это не только моя слобода, речка и городок, но это необъятная страна, все дороги которой сходятся здесь на Красной площади, что это моя страна и я этим очень-очень горжусь.
Я уезжал из Москвы, переполненный впечатлениями. Мне не терпелось с кем-то поделиться своей радостью. Всю дорогу я представлял, как буду рассказывать о Москве маме и друзьям. Мне казалось, что автобус движется слишком медленно, и я торопил бегущие вдоль дороги километровые столбы. На автовокзале нашего города я одним из первых выскочил из автобуса и стремительно зашагал под гору к родной моей слободе.
Под горой блестела река. Три ветлы, как три подружки, склонились над омутом. С этих вётел хорошо было нырять в летние воды речки. Невдалеке от вётел красовалась берёзка, мимо которой по тропинке я каждый вечер бегал с вёдрами для полива грядок.
Со мной вдруг стало происходить что-то необъяснимое. Сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди от радости, и я побежал. В правой руке у меня был чемодан, а в левой – сумка с гостинцами. Они мешали мне бежать, но я не мог остановиться. Ничего подобного в жизни я никогда не испытывал. Ноги сами несли меня…
Мама полола грядки на огороде. Она, наверное, заметила меня ещё издали. Я видел, как она вытирает о фартук руки и улыбается. Я протянул ей сумку с гостинцами, но сила, которая недавно заставляла меня бежать, требовала действий, и я начал рассказывать.
Я рассказал ей про музеи, цирк, зоопарк и, конечно, про Кремль. Говорилось это всё, кажется, на одном дыхании, как будто за мной кто-то гнался и я боялся, что не успею рассказать всё до конца.
Мама смотрела на меня и улыбалась:
– Я очень рада, что тебе понравилось, – она коснулась рукой вихрастой моей головы. – Вот ты, сынок, и вырос. Видишь, уже и один путешествуешь. А скажи-ка, друг, – у мамы в глазах появились лукавые искорки, – почему это ты бежал, что есть духу?
Ответить было нечего, и я пожал плечами:
– Не знаю.
– То-то и оно, сынок. Своя земля и в горсти мила. На то она и Родина, что без слов всё понятно. Родина – она в сердце, а сердцу слова не нужны, – мама немного помолчала. – А о Кремле ты
очень интересно рассказывал. Молодец. Кремль – это то, что нас всех объединяет. Один, говорят, в поле не воин.
– Знаю, знаю, – перебил я маму. – Кремль – это символ нашего государства. Чего тут не понять. Родина – это любовь, а государство – сила и разум. Это нам ещё в прошлом году в школе объясняли.
Мама посмотрела на меня, кажется, с удивлением. То ли потому, что я её перебил, то ли удивилась моим рассуждениям. В общем, необычно как-то посмотрела, а потом обняла меня за плечи и сказала:
– Пойдём-ка, путешественник ты мой, домой обедать. Проголодался поди.
И мы пошли по тропиночке к дому. Мама впереди, а я следом за ней.
Комментариев нет:
Отправить комментарий