КАЖЕТСЯ, ЕЕ ЗВАЛИ НАСТЕЙ…
рассказ
Я никогда не знал ее фамилии. И даже имя, увы, не запомнил. Кажется, ее звали Настей… А впрочем, важно ли это? Тем более что профессия этой маленькой белокурой девушки с короткой мальчишеской стрижкой не располагала к публичности даже среди своих, к коим относился и я, замкомандира группы отряда специального назначения внутренних войск.
Впервые я увидел ее на временном пункте управления специальной операцией, развернутом у маленького горного села. Сюда, на границу двух неспокойных кавказских республик, в те дни стянули множество сил: наш отряд, батальон оперативной бригады и несколько СОБРов. Вот тогда-то среди милицейских спецназовцев, я и приметил эту невозмутимую молодую барышню в ладно сидящей на ней «горке».
Поначалу она показалась даже девчонкой, вчерашней школьницей. И лишь потом, когда грелись у костерка, потягивая дымящийся чаек, разглядел плотную сетку морщинок вокруг спокойных серо-голубых глаз.
Разговорились мы с ней абсолютно случайно. В городе, откуда на Кавказ прилетел их отряд, у меня жила родня. И оказалось, (воистину мир тесен!) что Настя росла в одном дворе с моим двоюродным братом. Учились они в параллельных классах и даже лет пять тренировались в соседних группах секции пулевой стрельбы при местном спортобществе «Динамо».
− Ну и как, много удалось «золота» взять? – полюбопытствовал я.
− Только на области и округе, − вздохнула она. – А вот на чемпионате России даже «бронзы» не досталось…
Во время нашего разговора я так и не решился спросить, кем же она служит в отряде: доктором, кинологом или, может быть, взрывотехником? Хотя само собой напрашивалось несколько иное предположение. А потом еще и майор из СОБРа, с группой которого мы всю ночь шерстили зеленку на склоне, подтвердил мою догадку: да, она снайпер. И не просто, а с большой буквы.
Помнится, я долго думал над этой фразой, которая в устах профессионала дорогого стоит. Как говорят знающие люди: «Каждый снайпер – отличный стрелок, но не каждый отличный стрелок – снайпер». Ибо снайпер – это особый характер, особая психика. Что необходимо хорошему стрелку? Всего лишь за короткое время сделать определенное количество выстрелов. Сосредоточиться на десять-пятнадцать секунд и постараться, чтобы пули легли как можно кучнее. И все, можно расслабиться.
Снайпер же – это совсем другая песня. Снайпер – это охотник, который выбирает место, готовится и ждет. Часами, а может быть, и сутками. И никакой расслабухи, даже на миг, потому что цель может появиться в любую секунду. А по закону подлости − как раз в ту, когда ты отвлекся. Но самое главное – у снайпера есть только один выстрел, от которого порой зависит все и вся.
А еще снайпер не имеет права на эмоции. Потому что рука может дрогнуть не только от не хватки решимости выстрелить в человека, но и от жгучей ненависти к тому же врагу. Снайпер, заняв позицию, обязан быть равнодушным и готовым только к одному: в нужный момент поразить цель.
Вот такой и была, выходит, эта белокурая миловидная девушка с нежным именем Настя.
После возвращения на базу нам вновь удалось пообщаться. Тогда-то я наконец решился и спросил: что привело ее на службу в спецназ? Ведь вроде как не женское это дело…
Моя новая знакомая едва заметно улыбнулась в ответ (видно, многие достали ее с этим вопросом), обронив только: «Каждому свое». Но я не отставал, и она, сдавшись, все-таки поведала свою историю.
Выросла она в семье офицера. С детства хотела, как и отец, посвятить жизнь службе в спецназе. Однако в те годы в военные училища представителей слабого пола не принимали. И тогда сосед-омоновец посоветовал ей поступать в местный университет МВД. Во-первых, девушек охотно туда берут, а во-вторых, в милиции тоже свой спецназ имеется, не хуже армейского. И там амазонки служат. Были бы желание и воля.
Поступить в университет ей удалось с первого же раза. Все экзамены Настя сдала на «отлично», а на физподготовке и вовсе дала фору многим из парней. Ну а уж в тире ей и вовсе не было равных. Все пять курсантских лет она выступала за университетскую команду, занимая призовые места. А за полгода до получения диплома сосед, к тому времени перешедший служить в СОБР, устроил Насте встречу с командиром.
Полковник принял девушку приветливо, однако после собеседования не сказал ни да, ни нет. А просто пригласил в выходной съездить на полигон − пострелять. Там посмотрел на Настины результаты, вроде бы остался доволен, но вновь не сказал ничего определенного. В следующий раз, когда девушка выбралась вместе со спецназовцами на стрельбы, ей неожиданно предложили самостоятельно выбрать позицию и замаскироваться. Но сделать это так, чтобы самые матерые из собровцев не смогли обнаружить ее.
Пришлось Настене зарываться в землю, причем в прямом смысле. Хорошо, что кроме запасного непромокаемого горного комбинезона, догадалась она прихватить с собой и саперную лопатку. Укрытие будущие Настины сослуживцы все же отыскали, но промучились при этом изрядно…
А затем, вручив девушке эсвэдэшку, командир поставил задачу: взять под контроль правую сторону мишенного поля. И когда там появится грудная мишень с белым кругом посередине, поразить ее. На вопрос: «А через сколько времени она появится?», полковник хитро улыбнулся: «В течение часа».
Задача была еще та! На дворе март месяц, снег с дождем сыплет, смеркается. И в эту непогодь надо лежать недвижно полностью закопанной в мерзлую глину, и держать в прицеле указанный сектор. А в нем то и дело мишени встают, но без белого круга. Вдобавок справа и слева автоматы трещат, взрывпакеты и имитационные гранаты рвутся − собровцы нормативы по огневой отрабатывают. Попробуй сосредоточься при такой какофонии!
И все-таки она не упустила тот момент, когда в перекрестье прицела на секунду-другую возникла определенная ей мишень.
Цель была поражена первым выстрелом. Когда промокшая до нитки, девушка предстала перед экзаменаторами, она ожидала если не восторга, то уж по меньшей мере похвалы. Однако командир не выразил никаких эмоций, а обернувшись к своему заму по спецподготовке, вопросительно кивнул в сторону Насти: мол, что скажешь? Тот, наморщив лоб, неопределенно пожал плечами: «Сырой материал. Но не безнадежный. Короче, можно попробовать».
Еще не раз пришлось Насте доказывать свое мастерство на полигоне и тактическом городке. Скидок на принадлежность к слабому полу ей в отряде не делали. Причем тренироваться приходилось в свободное от учебы и преддипломной практики время. Однажды девушка даже опоздала на занятия, не успела вовремя вернуться с ночных стрельб из загорода. За что и получила нагоняй от курсового офицера.
И все-таки она добилась своего. Настя была единственной из курса, кто после вручения диплома и лейтенантских погон отправился служить не следователем или опером в райотдел, а получил направление в региональный специальный отряд быстрого реагирования.
И началась служба без выходных и проходных, под пристальными взорами коллег, которым надо было ежедневно доказывать, что ты ничем не хуже них, и ни на минуту, ни на секунду не давать слабины…
Она выбыла из строя лишь однажды, когда в одной из командировок пришлось зимой несколько часов кряду лежать в засаде близ горной тропы, по которой должна была пройти банда. Боевики так и не появились, зато у Насти после возвращения на базу подскочила температура, и пришлось неделю с лишним отлеживаться в санчасти.
…В тот вечер мы проговорили до полуночи и разошлись по палаткам, когда сон вконец начал одолевать и меня, и ее.
А наутро всех нас неожиданно подняли в ружье и спешно бросили в соседний район: в пустующем доме на окраине села были замечены вооруженные чужаки. Вероятнее всего «духи» располагались на отдых.
В село входили под утро. Я со своими блокировал дом, а собровцы должны были непосредственно работать внутри. Они были уже у самой двери, когда неожиданно из ближнего окна ударил автомат. Ударил и тут же смолк, словно захлебнувшись. Короткая очередь никого не задела.
Потом началась стрельба позади дома: один из «духов» пытался уйти огородом, но мои парни из группы блокирования не позволили ему отбежать и двух десятков метров от дома…
Когда же мы вслед за собровцами вошли внутрь, в угловой комнате уже остывал труп «духовского» автоматчика, того самого, который пытался вести огонь через окно, но был упрежден собровским снайпером − Настей, еще до рассвета замаскировавшейся на взгорке в двухстах метрах от дома.
Но больше всего нас поразило зрелище на чердаке. Там распластался третий боевик, во лбу которого зияло отверстие, сделанное эсвэдэшной пулей. Рядом с ним лежал гранатомет заряженный кумулятивной гранатой. Оказывается, он поджидал нас у слухового окна, готовясь выпустить смертоносную кеглю по нашему подъезжавшему «бэтээру». И не заметь его Настя…
Впоследствии я жалел лишь об одном: не успел лично поблагодарить девушку, спасшую жизнь мне и моим парням. Сразу после операции, собровцы убыли в ПВД, и больше, я никогда не встречал того миловидного белокурого снайпера.
…Я никогда не знал ее фамилии. И даже имя, увы, запамятовал. Кажется, ее звали Настей…
Константин АЛЕКСЕЕВ
ХИРУРГ ВИШНЕВСКИЙ ИЗ СПЕЦНАЗА
(РАССКАЗ ВОЕННОГО ФЕЛЬДШЕРА)
С кем я сейчас обнимался? Да с Ромкой-Пиратом, он у нас сапёром в разведгруппе служил. Почему крёстным он меня назвал? Так он и есть мой крестник. У меня их в отряде двое: Ромка да Слава-Шрек. А крестниками они мне после одной операции стали.
Тогда нас в горы под Ножай-Юрт бросили. «Слухачи» накануне ночью в тех местах самого Масхадова засекли. Сразу скажу, улизнул тогда этот «президент» бандитский, зато войско его бородатое хорошо тогда потрепали! Впрочем, не о том пока речь.
* * *
Вскочить с койки, одеться, напялить броник с разгрузкой, повесить «калаш» на плечо да броню оседлать – это для спецназовца дело привычное. И пускай ты не бойцом, а фельдшером числишься, всё одно. Разве только то, что кроме прочего снаряжения с собой медицинскую сумку прихватываешь. Потому мы, медики, наравне со всеми и физо сдаем, и на стрельбище пуляем… А уж тем более если ты мужик и тебе всего двадцать три от роду – тут уж сам Бог велел от остальных братишек не отставать.
Я вообще-то ещё с детства мечтал в спецназе служить. Особенно, когда в одном журнале про «краповиков» прочёл – с той поры спал и видел себя на срочной в «Витязе» или другом отряде.
Закончил я медучилище, а когда повестка пришла, так нашего районного военного комиссара напрямую попросил: призовите в спецназ ВВ. Уважил полковник мою просьбу, хотя и отчасти: попал я служить во внутренние войска, только не в «Витязь» и не в «Русь», а в бригаду оперативного назначения. Там, конечно, тоже свои спецы были – разведрота, но, сколько я туда ни просился на мандатной комиссии, «энша» сказал, как отрезал:
– Нет, товарищ солдат, в медсанбат пойдёте. Разведчиков у нас хватает, а вот толкового фельдшера в санчасти нет.
Правда, повоевать мне всё равно пришлось: через год бригада в Чечню улетела. Там всякое случалось, пару раз даже с разведчиками в горы ходил. А самое главное, благодаря Чечне я в конце концов оказался в спецназе. На одной из операций с нами рядом на ВПУ отряд базировался. Когда я узнал от тамошних бойцов, что на «большой земле» они в моем родном городе дислоцируются, так мигом решение созрело.
Короче, дождался дембеля, приехал домой и буквально через неделю к командиру отряда пришёл: возьмите на контракт! Тот раздумывал недолго – во-первых, я местный, проблемы, где меня селить, нет, во-вторых им фельдшер в санчасть был нужен, а тем более с боевым опытом. В общем, от Бати (так командира в отряде меж собой звали) уже выходил с отношением на руках на имя военкома.
Так вот и началась моя служба в спецназе. Не сразу, конечно, я среди братишек своим стал. Здесь ведь как: коли признали за своего, так обязательно прозвище дадут. Поначалу меня обезличенно «доком» кликали, пока за Тереком, на одной из операций в горах мы на «духов» не напоролись. Тогда одного из бойцов осколками посекло, и я прямо там, в лесу их выковырял и раны и заштопал: даром, что ли, до «срочки» год в хирургии проработал! Уже на базе начмед как увидел того солдатика, аж присвистнул: «Эх, – говорит он мне, – да ты брат − Вишневский! В тебе толковый хирург пропадает!». В общем, с той поры меня в отряде Вишневским нарекли.
Потом, конечно, ещё не раз мне подобное проделывать приходилось, раз даже пулю, которая на излёте в предплечье у сержанта застряла, вытащил. Вот только ни сном ни духом не ведал, что придётся мне, как заправскому хирургу, ответственное решение принимать, от которого жизнь человека зависеть будет. Причём не где-нибудь, а в горно-лесистой глуши, куда кроме спецназа вряд ли кто заберётся…
* * *
Веришь, нет – у меня, как только нас в ружьё подняли, сразу предчувствие какое-то появилось. Сколько раз на операции выезжали – никогда такого не случалось. Даже когда за год до того под Ведено на «духовскую» засаду напоролись и меня контузило не хило, не было так тревожно на душе. Причем не за себя – за братишек наших из отряда.
Прикатили мы на поле, неподалёку от села N, где временный пункт управления обосновался. Там-то Батя, вернувшись из штабной палатки, озадачил нас, что называется, «не по-детски». Все три группы идут в горы, причём на такую отметку, что не всякому альпинисту под силу. Особенно разведке досталось: нарезали им за восемь часов почти два десятка километров в гору переть, чтобы к вечеру перекрыть пару троп близ самой дальней вершины. И, естественно, меня к ним придали в качестве санинструктора. Командир так и сказал:
– Сам посуди, Вишневский, парни на самый опасный участок идут: сто к одному «душары» через тот квадрат сматываться будут. А если не дай бог кого из наших зацепит, кто кроме тебя им помощь окажет?
Короче, через полчаса мы, наскоро перекусив, уже карабкались по склону к заданной точке.
Задача, я скажу, ещё та. На каждом из нас как минимум тридцать кэгэ навьючено. Броник, разгрузка с шестнадцатью магазинами, автомат, рюкзак… У меня, понятное дело, ещё сумка санитарная, правда, она не шибко тяжёлая. Не то что у Лося, нашего связиста, который помимо прочего, рацию с запасными аккумуляторами тащит! Или пулёметчик – этот так вообще тянет на себе килограмм под полсотни вместе с «пэкээмом» и боезапасом к нему, даром что сам от силы шестьдесят весит. Миниатюрный такой парнишка с виду, сам порой диву даюсь, откуда в нём столько силищи!
Группу сам Кобра ведет: её командир и разведчик от Бога в одном лице. Игорь наш, кроме прочего, ещё и непревзойдённый мастер допроса: ему одного взгляда достаточно, чтобы пленный боевик стал с ним таким откровенным, как богобоязненный прихожанин на исповеди. Возьмут бывало «душка», посадят напротив капитана, последний улыбнётся проницательно, глазищи свои жёлтые прищурит, уставится на «кролика», и тот быстренько начинает тараторить, как отличник на экзамене: кто таков, откуда родом, в чьём отряде воюет, кто «эмир» и куда его бандюганы-сообщники собираются в ближайшие дни двинуть… В общем, от силы час, и мы уже полный расклад имеем, где в ближайшие дни нужно засаду ставить.
А ещё одна особенность нашего Кобры – он никогда не устаёт, по какому бы маршруту топать ни пришлось. Хоть по равнине прогулочным шагом, хоть в крутую гору карабкаться– разве что пот на его лбу смуглом поблескивает, да лицо скуластое порой чуть багровеет. В общем, самая совершенная техника такое не сдюжит, как наш главный «зелёный берет».
Вот и сейчас он вместе с другими прёт в гору, словно не по почти отвесному склону карабкается, а, наоборот, под уклон неторопливо спускается. Только глазищи рысьи, жёлтые по сторонам зыркают, да в рацию наш Кобра постоянно что-то талдычит, наверное, головному дозору указания дает.
Глядя на капитана, поневоле устыдишься своей усталости. Видать, и вправду гипнозом он владеет: я уже думал, что ещё пару шагов и точно рухну, а командир на меня только глянул, подмигнул, мол, держись, док, все путём – и как будто второе дыхание открылось. Вот только сердце, будь оно неладно, какой-то неясной тревогой по-прежнему щемит…
* * *
Как до места добрались – это отдельная история. Последний километр ноги уже отказывали, в гору карабкались как могли. Кто-то за кусты цеплялся, кто-то нож в землю втыкал и подтягивался за него, как заправский альпинист за крюк. В общем, когда мы наконец нужную высоту оседлали, я думал, что замертво рухну и дух испущу на этой долбаной вершине. Но потом ничего, отошел. И остальные бойцы тоже ожили.
Не прошло и часа, как последний боец до конечной точки дополз, а народ уже словно только что встал со свежими силами – окопались, позиции оборудовали так, что оборону можно хоть неделю держать. Я, естественно, не особый дока в тактике, но и то оценил замысел командования: тропа, по которой должны «духи» пройти внизу, под нашей высотой как на ладони и простреливается от и до. Если эти черти сунутся, то всем скопом и полягут. Кобра пулемётные точки так разместил, что с обеих сторону им путь перекрыл, и остались у этих шакалов масхадовских только два выхода – или в ущелье сигать, чтобы разбиться вдребезги, или стволы побросать и сдаваться…
Бойцы наши молодцы, ни минуты без дела не сидели. Мало того, что они позиции оборудовали, будто танками штурмовать будут, так ещё и ходы сообщения сумели отрыть. Причем не только между стрелковыми позициями, но и к моему окопчику в обе стороны подвели. Кобра так и сказал:
– Это чтобы тебе было безопасно добираться, если не дай бог кого из пацанов зацепит. Тебя, брат, пуще всех беречь надо, золотой ты наш скальпель!
Мне аж неловко стало. Не первый раз я с Игорем и его орлами на боевые иду, и всегда он своим «летучим мышам» приказывает меня как зеницу ока беречь. В прошлый раз, когда на «духов» напоролись, я сообразить не успел, как страховавший меня на маршруте Шрек одним махом с ног сбил и собою накрыл. И вовремя: в следующий миг ВОГ рядом ахнул, контузило тогда нас обоих ощутимо, зато осколки верхом прошли. А если бы не наш богатырь двухметровый – как пить дать нашпиговало бы меня железом….
До сих пор, когда в храм иду, за здравие Шрека свечку ставлю. А Кобра, наоборот, втык своему лучшему контрактнику устроил, мол, что же ты, раззява, недоглядел, и нашего дока контузило!
Кто ж знал, что именно на нынешнем разведвыходе выпадет судьба Шреку должок вернуть…
* * *
Двое суток мы на той высотке проторчали. Ждали-ждали эту банду во главе с доморощенным «президентом», да, видно, не судьба была нам его тогда накрыть. «Духи» через нас не пошли, а ломанулись южнее, через те квадраты, по которым «грушники» работали. Там боевичья большая часть и полегла, а другие, кому удалось драпануть, прямо на позиции разведки N-ского оперативного полка вышли, там их и покрошили вконец. Жаль только, что Масхадов со своими телохранителями ушёл каким-то хитрым путём. Хотя что там – всё равно через два с половиной года нашла его пуля.
В общем, когда соседи наши «душар» раздолбали в пух и прах, получили мы команду сворачиваться и к точке эвакуации выдвигаться. Правда, не тем путём, что сюда шли, а левее, дабы ещё прочесать по дороге пару квадратов на предмет уцелевших после боя масхадовцев и их схронов. В прошлую командировку один разведвыход так и завершился: когда покидали мы гору, у подножия двух раненых «духов» обнаружили, которые сумели сделать ноги из-под обстрела. Помнится, когда на ВПУ мы с нежданным уловом вернулись – особисты на седьмом небе были!
Собрались мы и потопали в обратный путь. Считай, отработали своё, можно расслабиться, о хорошей баньке по возвращении на базу помечтать. Да только, кто хоть раз в разведку ходил, тот знает, что эвакуация не менее опасна, чем когда к месту засады крадёшься. А мне, так и вовсе не по себе стало: если раньше просто какая-то тревога душу грызла, то теперь сердце словно тисками сжало – ни охнуть, ни вздохнуть. Скольжу я за другими вниз по склону, а невольно ребят наших то и дело оглядываю, словно гадаю, с кем из них на этот раз беда приключится. Особенно мне Пират, что с минно-розыскным псом Ральфом впереди топал, беспокойство внушал.
Эх, не обмануло меня тогда предчувствие. Мы уже полпути одолели, когда вдруг впереди ахнул взрыв. Вначале, конечно, все попадали, стволами ощетинились: кто знает на обычную мину наскочили или же на засаду «духовскую» нарвались…
Оказалось первое. Ральф у тропинки мину почуял, потянулся к ней и зацепил эту смертельную игрушку… Пса, конечно, в клочья разнесло, и хозяину его, Пирату здорово досталось. И Шрека тоже зацепило.
Картина была ещё та: на земле сапёр лежит, ступня почти оторвана, на сухожилиях болтается. Рядом Шрек корчится – ему осколок здоровенный в бедро саданул.
Глянул я на Пирата и сразу просёк: ногу ему не спасти, даже если сейчас прямо на операционный стол класть. А вот гангрена запросто может начаться, пока мы до точки эвакуации доберёмся. В этом лесу ведь ни одна вертушка не сядет, ни одна «коробочка» сюда не вскарабкается.
В общем, вколол я сапёру двойной промедол, достал свой нож, спиртом его продезинфицировал, чуть выше щиколотки жгутом стянул и полоснул по сухожилиям, отхватывая стопу.
Эх, как на меня тогда братишки смотрели! Взгляды их аж спину насквозь прожигали, пока я культю обрабатывал да бинтовал. Уж сам Кобра не выдержал, присел рядом и на ухо мне шипит:
– Неужели по-другому нельзя было, а, док?!
– Нельзя, – отвечаю, – с гангреной лучше не шутить!
Обработал я бедолагу Пирата и Шреком занялся. У него тоже случай не из лёгких: здоровенный кусок металла в верхней части бедра, почти впритык к паху застрял. Вытащить в принципе его можно, опыт имеется, но здесь прямо какое-то шестое чувство подсказывало мне не трогать мне этот чёртов осколок…
А тут ещё и сам сержант раненый мне талдычит, от боли кривясь:
– Давай, док, вытащи эту хреновину, и я сам дохромаю!..
Только я головой покачал и вновь народ огорошил, когда обезболивающее вколол, кровь остановил и забинтовал рану вместе с осколком.
– Нет, брат, – говорю я нашему здоровяку, – тащить тебя придется, чтобы хуже не сделать.
– Да ты что?! – Шрек аж поперхнулся от возмущения. – Да во мне весу за центнер, пацаны пупки себе поднадрывают! Вытаскивай, я говорю! Увидишь, порезвей тебя побегу!
Однако настоял я на своём и потащили «летучие мыши» двоих братишек. Пират-то ладно, он лёгкий, а вот пока сержанта волокли, умаялись вконец. Последнему, понятное дело, неловко было, потому он на меня всю дорогу ненавидящие взгляды бросал. Да и Кобра тоже зыркал так, что мороз по коже пробегал…
* * *
Хоть и устал как собака я за тот поход, но когда на базу прибыли и в бане отмылись, так и не сомкнул глаз. До самого рассвета себя изводил: может, ошибся я – не надо было Пирату ступню ампутировать, да ещё в полевых условиях. И Шреку непонятно каким боком этот осколок, что я вытаскивать побоялся, выйдет…
Отрубился я только в половине пятого утра и так до обеда продрых, как в забытьи. А к полудню меня Сергеич, наш начмед, растолкал.
– Вставай, – говорит, – Вишневский! Сам Батя тебя к себе требует.
– Что, – отвечаю сонно, – никак башку решил лично мне оторвать за мои вчерашние художества?
– Да ты что, рехнулся? – Майор аж руками всплеснул. – Командир сказал, что его бы воля – он бы тебе Героя с ходу дал. Я только что из Северного, там главный хирург всё про тебя выпытывал: где мы, спецы, такого самородка откопали? Если бы не ты – Пирату бы ногу по пах пришлось ампутировать, а второй бы точняк кровью истёк: осколок-то как раз в сплетении вен застрял. Чуть сдвинь его, и минут за десять этот сержант от потери крови бы умер!
…Вот с той поры меня не только Вишневским в отряде кличут, но и Профессором вдобавок нарекли. Пирату протез из Германии выписали. Он теперь на нём бегает не хуже, чем когда обе ноги целы были. И всё меня благодарит: мол, если бы не ты, док, то ковылял бы до конца дней своих на костылях. А на Шреке вообще мигом зажило, лучше чем на собаке. Кстати, пошли-ка в спортзал, он там сейчас как раз со штангой разминается – познакомитесь заодно…
рассказ
Я никогда не знал ее фамилии. И даже имя, увы, не запомнил. Кажется, ее звали Настей… А впрочем, важно ли это? Тем более что профессия этой маленькой белокурой девушки с короткой мальчишеской стрижкой не располагала к публичности даже среди своих, к коим относился и я, замкомандира группы отряда специального назначения внутренних войск.
Впервые я увидел ее на временном пункте управления специальной операцией, развернутом у маленького горного села. Сюда, на границу двух неспокойных кавказских республик, в те дни стянули множество сил: наш отряд, батальон оперативной бригады и несколько СОБРов. Вот тогда-то среди милицейских спецназовцев, я и приметил эту невозмутимую молодую барышню в ладно сидящей на ней «горке».
Поначалу она показалась даже девчонкой, вчерашней школьницей. И лишь потом, когда грелись у костерка, потягивая дымящийся чаек, разглядел плотную сетку морщинок вокруг спокойных серо-голубых глаз.
Разговорились мы с ней абсолютно случайно. В городе, откуда на Кавказ прилетел их отряд, у меня жила родня. И оказалось, (воистину мир тесен!) что Настя росла в одном дворе с моим двоюродным братом. Учились они в параллельных классах и даже лет пять тренировались в соседних группах секции пулевой стрельбы при местном спортобществе «Динамо».
− Ну и как, много удалось «золота» взять? – полюбопытствовал я.
− Только на области и округе, − вздохнула она. – А вот на чемпионате России даже «бронзы» не досталось…
Во время нашего разговора я так и не решился спросить, кем же она служит в отряде: доктором, кинологом или, может быть, взрывотехником? Хотя само собой напрашивалось несколько иное предположение. А потом еще и майор из СОБРа, с группой которого мы всю ночь шерстили зеленку на склоне, подтвердил мою догадку: да, она снайпер. И не просто, а с большой буквы.
Помнится, я долго думал над этой фразой, которая в устах профессионала дорогого стоит. Как говорят знающие люди: «Каждый снайпер – отличный стрелок, но не каждый отличный стрелок – снайпер». Ибо снайпер – это особый характер, особая психика. Что необходимо хорошему стрелку? Всего лишь за короткое время сделать определенное количество выстрелов. Сосредоточиться на десять-пятнадцать секунд и постараться, чтобы пули легли как можно кучнее. И все, можно расслабиться.
Снайпер же – это совсем другая песня. Снайпер – это охотник, который выбирает место, готовится и ждет. Часами, а может быть, и сутками. И никакой расслабухи, даже на миг, потому что цель может появиться в любую секунду. А по закону подлости − как раз в ту, когда ты отвлекся. Но самое главное – у снайпера есть только один выстрел, от которого порой зависит все и вся.
А еще снайпер не имеет права на эмоции. Потому что рука может дрогнуть не только от не хватки решимости выстрелить в человека, но и от жгучей ненависти к тому же врагу. Снайпер, заняв позицию, обязан быть равнодушным и готовым только к одному: в нужный момент поразить цель.
Вот такой и была, выходит, эта белокурая миловидная девушка с нежным именем Настя.
После возвращения на базу нам вновь удалось пообщаться. Тогда-то я наконец решился и спросил: что привело ее на службу в спецназ? Ведь вроде как не женское это дело…
Моя новая знакомая едва заметно улыбнулась в ответ (видно, многие достали ее с этим вопросом), обронив только: «Каждому свое». Но я не отставал, и она, сдавшись, все-таки поведала свою историю.
Выросла она в семье офицера. С детства хотела, как и отец, посвятить жизнь службе в спецназе. Однако в те годы в военные училища представителей слабого пола не принимали. И тогда сосед-омоновец посоветовал ей поступать в местный университет МВД. Во-первых, девушек охотно туда берут, а во-вторых, в милиции тоже свой спецназ имеется, не хуже армейского. И там амазонки служат. Были бы желание и воля.
Поступить в университет ей удалось с первого же раза. Все экзамены Настя сдала на «отлично», а на физподготовке и вовсе дала фору многим из парней. Ну а уж в тире ей и вовсе не было равных. Все пять курсантских лет она выступала за университетскую команду, занимая призовые места. А за полгода до получения диплома сосед, к тому времени перешедший служить в СОБР, устроил Насте встречу с командиром.
Полковник принял девушку приветливо, однако после собеседования не сказал ни да, ни нет. А просто пригласил в выходной съездить на полигон − пострелять. Там посмотрел на Настины результаты, вроде бы остался доволен, но вновь не сказал ничего определенного. В следующий раз, когда девушка выбралась вместе со спецназовцами на стрельбы, ей неожиданно предложили самостоятельно выбрать позицию и замаскироваться. Но сделать это так, чтобы самые матерые из собровцев не смогли обнаружить ее.
Пришлось Настене зарываться в землю, причем в прямом смысле. Хорошо, что кроме запасного непромокаемого горного комбинезона, догадалась она прихватить с собой и саперную лопатку. Укрытие будущие Настины сослуживцы все же отыскали, но промучились при этом изрядно…
А затем, вручив девушке эсвэдэшку, командир поставил задачу: взять под контроль правую сторону мишенного поля. И когда там появится грудная мишень с белым кругом посередине, поразить ее. На вопрос: «А через сколько времени она появится?», полковник хитро улыбнулся: «В течение часа».
Задача была еще та! На дворе март месяц, снег с дождем сыплет, смеркается. И в эту непогодь надо лежать недвижно полностью закопанной в мерзлую глину, и держать в прицеле указанный сектор. А в нем то и дело мишени встают, но без белого круга. Вдобавок справа и слева автоматы трещат, взрывпакеты и имитационные гранаты рвутся − собровцы нормативы по огневой отрабатывают. Попробуй сосредоточься при такой какофонии!
И все-таки она не упустила тот момент, когда в перекрестье прицела на секунду-другую возникла определенная ей мишень.
Цель была поражена первым выстрелом. Когда промокшая до нитки, девушка предстала перед экзаменаторами, она ожидала если не восторга, то уж по меньшей мере похвалы. Однако командир не выразил никаких эмоций, а обернувшись к своему заму по спецподготовке, вопросительно кивнул в сторону Насти: мол, что скажешь? Тот, наморщив лоб, неопределенно пожал плечами: «Сырой материал. Но не безнадежный. Короче, можно попробовать».
Еще не раз пришлось Насте доказывать свое мастерство на полигоне и тактическом городке. Скидок на принадлежность к слабому полу ей в отряде не делали. Причем тренироваться приходилось в свободное от учебы и преддипломной практики время. Однажды девушка даже опоздала на занятия, не успела вовремя вернуться с ночных стрельб из загорода. За что и получила нагоняй от курсового офицера.
И все-таки она добилась своего. Настя была единственной из курса, кто после вручения диплома и лейтенантских погон отправился служить не следователем или опером в райотдел, а получил направление в региональный специальный отряд быстрого реагирования.
И началась служба без выходных и проходных, под пристальными взорами коллег, которым надо было ежедневно доказывать, что ты ничем не хуже них, и ни на минуту, ни на секунду не давать слабины…
Она выбыла из строя лишь однажды, когда в одной из командировок пришлось зимой несколько часов кряду лежать в засаде близ горной тропы, по которой должна была пройти банда. Боевики так и не появились, зато у Насти после возвращения на базу подскочила температура, и пришлось неделю с лишним отлеживаться в санчасти.
…В тот вечер мы проговорили до полуночи и разошлись по палаткам, когда сон вконец начал одолевать и меня, и ее.
А наутро всех нас неожиданно подняли в ружье и спешно бросили в соседний район: в пустующем доме на окраине села были замечены вооруженные чужаки. Вероятнее всего «духи» располагались на отдых.
В село входили под утро. Я со своими блокировал дом, а собровцы должны были непосредственно работать внутри. Они были уже у самой двери, когда неожиданно из ближнего окна ударил автомат. Ударил и тут же смолк, словно захлебнувшись. Короткая очередь никого не задела.
Потом началась стрельба позади дома: один из «духов» пытался уйти огородом, но мои парни из группы блокирования не позволили ему отбежать и двух десятков метров от дома…
Когда же мы вслед за собровцами вошли внутрь, в угловой комнате уже остывал труп «духовского» автоматчика, того самого, который пытался вести огонь через окно, но был упрежден собровским снайпером − Настей, еще до рассвета замаскировавшейся на взгорке в двухстах метрах от дома.
Но больше всего нас поразило зрелище на чердаке. Там распластался третий боевик, во лбу которого зияло отверстие, сделанное эсвэдэшной пулей. Рядом с ним лежал гранатомет заряженный кумулятивной гранатой. Оказывается, он поджидал нас у слухового окна, готовясь выпустить смертоносную кеглю по нашему подъезжавшему «бэтээру». И не заметь его Настя…
Впоследствии я жалел лишь об одном: не успел лично поблагодарить девушку, спасшую жизнь мне и моим парням. Сразу после операции, собровцы убыли в ПВД, и больше, я никогда не встречал того миловидного белокурого снайпера.
…Я никогда не знал ее фамилии. И даже имя, увы, запамятовал. Кажется, ее звали Настей…
Константин АЛЕКСЕЕВ
ХИРУРГ ВИШНЕВСКИЙ ИЗ СПЕЦНАЗА
(РАССКАЗ ВОЕННОГО ФЕЛЬДШЕРА)
С кем я сейчас обнимался? Да с Ромкой-Пиратом, он у нас сапёром в разведгруппе служил. Почему крёстным он меня назвал? Так он и есть мой крестник. У меня их в отряде двое: Ромка да Слава-Шрек. А крестниками они мне после одной операции стали.
Тогда нас в горы под Ножай-Юрт бросили. «Слухачи» накануне ночью в тех местах самого Масхадова засекли. Сразу скажу, улизнул тогда этот «президент» бандитский, зато войско его бородатое хорошо тогда потрепали! Впрочем, не о том пока речь.
* * *
Вскочить с койки, одеться, напялить броник с разгрузкой, повесить «калаш» на плечо да броню оседлать – это для спецназовца дело привычное. И пускай ты не бойцом, а фельдшером числишься, всё одно. Разве только то, что кроме прочего снаряжения с собой медицинскую сумку прихватываешь. Потому мы, медики, наравне со всеми и физо сдаем, и на стрельбище пуляем… А уж тем более если ты мужик и тебе всего двадцать три от роду – тут уж сам Бог велел от остальных братишек не отставать.
Я вообще-то ещё с детства мечтал в спецназе служить. Особенно, когда в одном журнале про «краповиков» прочёл – с той поры спал и видел себя на срочной в «Витязе» или другом отряде.
Закончил я медучилище, а когда повестка пришла, так нашего районного военного комиссара напрямую попросил: призовите в спецназ ВВ. Уважил полковник мою просьбу, хотя и отчасти: попал я служить во внутренние войска, только не в «Витязь» и не в «Русь», а в бригаду оперативного назначения. Там, конечно, тоже свои спецы были – разведрота, но, сколько я туда ни просился на мандатной комиссии, «энша» сказал, как отрезал:
– Нет, товарищ солдат, в медсанбат пойдёте. Разведчиков у нас хватает, а вот толкового фельдшера в санчасти нет.
Правда, повоевать мне всё равно пришлось: через год бригада в Чечню улетела. Там всякое случалось, пару раз даже с разведчиками в горы ходил. А самое главное, благодаря Чечне я в конце концов оказался в спецназе. На одной из операций с нами рядом на ВПУ отряд базировался. Когда я узнал от тамошних бойцов, что на «большой земле» они в моем родном городе дислоцируются, так мигом решение созрело.
Короче, дождался дембеля, приехал домой и буквально через неделю к командиру отряда пришёл: возьмите на контракт! Тот раздумывал недолго – во-первых, я местный, проблемы, где меня селить, нет, во-вторых им фельдшер в санчасть был нужен, а тем более с боевым опытом. В общем, от Бати (так командира в отряде меж собой звали) уже выходил с отношением на руках на имя военкома.
Так вот и началась моя служба в спецназе. Не сразу, конечно, я среди братишек своим стал. Здесь ведь как: коли признали за своего, так обязательно прозвище дадут. Поначалу меня обезличенно «доком» кликали, пока за Тереком, на одной из операций в горах мы на «духов» не напоролись. Тогда одного из бойцов осколками посекло, и я прямо там, в лесу их выковырял и раны и заштопал: даром, что ли, до «срочки» год в хирургии проработал! Уже на базе начмед как увидел того солдатика, аж присвистнул: «Эх, – говорит он мне, – да ты брат − Вишневский! В тебе толковый хирург пропадает!». В общем, с той поры меня в отряде Вишневским нарекли.
Потом, конечно, ещё не раз мне подобное проделывать приходилось, раз даже пулю, которая на излёте в предплечье у сержанта застряла, вытащил. Вот только ни сном ни духом не ведал, что придётся мне, как заправскому хирургу, ответственное решение принимать, от которого жизнь человека зависеть будет. Причём не где-нибудь, а в горно-лесистой глуши, куда кроме спецназа вряд ли кто заберётся…
* * *
Веришь, нет – у меня, как только нас в ружьё подняли, сразу предчувствие какое-то появилось. Сколько раз на операции выезжали – никогда такого не случалось. Даже когда за год до того под Ведено на «духовскую» засаду напоролись и меня контузило не хило, не было так тревожно на душе. Причем не за себя – за братишек наших из отряда.
Прикатили мы на поле, неподалёку от села N, где временный пункт управления обосновался. Там-то Батя, вернувшись из штабной палатки, озадачил нас, что называется, «не по-детски». Все три группы идут в горы, причём на такую отметку, что не всякому альпинисту под силу. Особенно разведке досталось: нарезали им за восемь часов почти два десятка километров в гору переть, чтобы к вечеру перекрыть пару троп близ самой дальней вершины. И, естественно, меня к ним придали в качестве санинструктора. Командир так и сказал:
– Сам посуди, Вишневский, парни на самый опасный участок идут: сто к одному «душары» через тот квадрат сматываться будут. А если не дай бог кого из наших зацепит, кто кроме тебя им помощь окажет?
Короче, через полчаса мы, наскоро перекусив, уже карабкались по склону к заданной точке.
Задача, я скажу, ещё та. На каждом из нас как минимум тридцать кэгэ навьючено. Броник, разгрузка с шестнадцатью магазинами, автомат, рюкзак… У меня, понятное дело, ещё сумка санитарная, правда, она не шибко тяжёлая. Не то что у Лося, нашего связиста, который помимо прочего, рацию с запасными аккумуляторами тащит! Или пулёметчик – этот так вообще тянет на себе килограмм под полсотни вместе с «пэкээмом» и боезапасом к нему, даром что сам от силы шестьдесят весит. Миниатюрный такой парнишка с виду, сам порой диву даюсь, откуда в нём столько силищи!
Группу сам Кобра ведет: её командир и разведчик от Бога в одном лице. Игорь наш, кроме прочего, ещё и непревзойдённый мастер допроса: ему одного взгляда достаточно, чтобы пленный боевик стал с ним таким откровенным, как богобоязненный прихожанин на исповеди. Возьмут бывало «душка», посадят напротив капитана, последний улыбнётся проницательно, глазищи свои жёлтые прищурит, уставится на «кролика», и тот быстренько начинает тараторить, как отличник на экзамене: кто таков, откуда родом, в чьём отряде воюет, кто «эмир» и куда его бандюганы-сообщники собираются в ближайшие дни двинуть… В общем, от силы час, и мы уже полный расклад имеем, где в ближайшие дни нужно засаду ставить.
А ещё одна особенность нашего Кобры – он никогда не устаёт, по какому бы маршруту топать ни пришлось. Хоть по равнине прогулочным шагом, хоть в крутую гору карабкаться– разве что пот на его лбу смуглом поблескивает, да лицо скуластое порой чуть багровеет. В общем, самая совершенная техника такое не сдюжит, как наш главный «зелёный берет».
Вот и сейчас он вместе с другими прёт в гору, словно не по почти отвесному склону карабкается, а, наоборот, под уклон неторопливо спускается. Только глазищи рысьи, жёлтые по сторонам зыркают, да в рацию наш Кобра постоянно что-то талдычит, наверное, головному дозору указания дает.
Глядя на капитана, поневоле устыдишься своей усталости. Видать, и вправду гипнозом он владеет: я уже думал, что ещё пару шагов и точно рухну, а командир на меня только глянул, подмигнул, мол, держись, док, все путём – и как будто второе дыхание открылось. Вот только сердце, будь оно неладно, какой-то неясной тревогой по-прежнему щемит…
* * *
Как до места добрались – это отдельная история. Последний километр ноги уже отказывали, в гору карабкались как могли. Кто-то за кусты цеплялся, кто-то нож в землю втыкал и подтягивался за него, как заправский альпинист за крюк. В общем, когда мы наконец нужную высоту оседлали, я думал, что замертво рухну и дух испущу на этой долбаной вершине. Но потом ничего, отошел. И остальные бойцы тоже ожили.
Не прошло и часа, как последний боец до конечной точки дополз, а народ уже словно только что встал со свежими силами – окопались, позиции оборудовали так, что оборону можно хоть неделю держать. Я, естественно, не особый дока в тактике, но и то оценил замысел командования: тропа, по которой должны «духи» пройти внизу, под нашей высотой как на ладони и простреливается от и до. Если эти черти сунутся, то всем скопом и полягут. Кобра пулемётные точки так разместил, что с обеих сторону им путь перекрыл, и остались у этих шакалов масхадовских только два выхода – или в ущелье сигать, чтобы разбиться вдребезги, или стволы побросать и сдаваться…
Бойцы наши молодцы, ни минуты без дела не сидели. Мало того, что они позиции оборудовали, будто танками штурмовать будут, так ещё и ходы сообщения сумели отрыть. Причем не только между стрелковыми позициями, но и к моему окопчику в обе стороны подвели. Кобра так и сказал:
– Это чтобы тебе было безопасно добираться, если не дай бог кого из пацанов зацепит. Тебя, брат, пуще всех беречь надо, золотой ты наш скальпель!
Мне аж неловко стало. Не первый раз я с Игорем и его орлами на боевые иду, и всегда он своим «летучим мышам» приказывает меня как зеницу ока беречь. В прошлый раз, когда на «духов» напоролись, я сообразить не успел, как страховавший меня на маршруте Шрек одним махом с ног сбил и собою накрыл. И вовремя: в следующий миг ВОГ рядом ахнул, контузило тогда нас обоих ощутимо, зато осколки верхом прошли. А если бы не наш богатырь двухметровый – как пить дать нашпиговало бы меня железом….
До сих пор, когда в храм иду, за здравие Шрека свечку ставлю. А Кобра, наоборот, втык своему лучшему контрактнику устроил, мол, что же ты, раззява, недоглядел, и нашего дока контузило!
Кто ж знал, что именно на нынешнем разведвыходе выпадет судьба Шреку должок вернуть…
* * *
Двое суток мы на той высотке проторчали. Ждали-ждали эту банду во главе с доморощенным «президентом», да, видно, не судьба была нам его тогда накрыть. «Духи» через нас не пошли, а ломанулись южнее, через те квадраты, по которым «грушники» работали. Там боевичья большая часть и полегла, а другие, кому удалось драпануть, прямо на позиции разведки N-ского оперативного полка вышли, там их и покрошили вконец. Жаль только, что Масхадов со своими телохранителями ушёл каким-то хитрым путём. Хотя что там – всё равно через два с половиной года нашла его пуля.
В общем, когда соседи наши «душар» раздолбали в пух и прах, получили мы команду сворачиваться и к точке эвакуации выдвигаться. Правда, не тем путём, что сюда шли, а левее, дабы ещё прочесать по дороге пару квадратов на предмет уцелевших после боя масхадовцев и их схронов. В прошлую командировку один разведвыход так и завершился: когда покидали мы гору, у подножия двух раненых «духов» обнаружили, которые сумели сделать ноги из-под обстрела. Помнится, когда на ВПУ мы с нежданным уловом вернулись – особисты на седьмом небе были!
Собрались мы и потопали в обратный путь. Считай, отработали своё, можно расслабиться, о хорошей баньке по возвращении на базу помечтать. Да только, кто хоть раз в разведку ходил, тот знает, что эвакуация не менее опасна, чем когда к месту засады крадёшься. А мне, так и вовсе не по себе стало: если раньше просто какая-то тревога душу грызла, то теперь сердце словно тисками сжало – ни охнуть, ни вздохнуть. Скольжу я за другими вниз по склону, а невольно ребят наших то и дело оглядываю, словно гадаю, с кем из них на этот раз беда приключится. Особенно мне Пират, что с минно-розыскным псом Ральфом впереди топал, беспокойство внушал.
Эх, не обмануло меня тогда предчувствие. Мы уже полпути одолели, когда вдруг впереди ахнул взрыв. Вначале, конечно, все попадали, стволами ощетинились: кто знает на обычную мину наскочили или же на засаду «духовскую» нарвались…
Оказалось первое. Ральф у тропинки мину почуял, потянулся к ней и зацепил эту смертельную игрушку… Пса, конечно, в клочья разнесло, и хозяину его, Пирату здорово досталось. И Шрека тоже зацепило.
Картина была ещё та: на земле сапёр лежит, ступня почти оторвана, на сухожилиях болтается. Рядом Шрек корчится – ему осколок здоровенный в бедро саданул.
Глянул я на Пирата и сразу просёк: ногу ему не спасти, даже если сейчас прямо на операционный стол класть. А вот гангрена запросто может начаться, пока мы до точки эвакуации доберёмся. В этом лесу ведь ни одна вертушка не сядет, ни одна «коробочка» сюда не вскарабкается.
В общем, вколол я сапёру двойной промедол, достал свой нож, спиртом его продезинфицировал, чуть выше щиколотки жгутом стянул и полоснул по сухожилиям, отхватывая стопу.
Эх, как на меня тогда братишки смотрели! Взгляды их аж спину насквозь прожигали, пока я культю обрабатывал да бинтовал. Уж сам Кобра не выдержал, присел рядом и на ухо мне шипит:
– Неужели по-другому нельзя было, а, док?!
– Нельзя, – отвечаю, – с гангреной лучше не шутить!
Обработал я бедолагу Пирата и Шреком занялся. У него тоже случай не из лёгких: здоровенный кусок металла в верхней части бедра, почти впритык к паху застрял. Вытащить в принципе его можно, опыт имеется, но здесь прямо какое-то шестое чувство подсказывало мне не трогать мне этот чёртов осколок…
А тут ещё и сам сержант раненый мне талдычит, от боли кривясь:
– Давай, док, вытащи эту хреновину, и я сам дохромаю!..
Только я головой покачал и вновь народ огорошил, когда обезболивающее вколол, кровь остановил и забинтовал рану вместе с осколком.
– Нет, брат, – говорю я нашему здоровяку, – тащить тебя придется, чтобы хуже не сделать.
– Да ты что?! – Шрек аж поперхнулся от возмущения. – Да во мне весу за центнер, пацаны пупки себе поднадрывают! Вытаскивай, я говорю! Увидишь, порезвей тебя побегу!
Однако настоял я на своём и потащили «летучие мыши» двоих братишек. Пират-то ладно, он лёгкий, а вот пока сержанта волокли, умаялись вконец. Последнему, понятное дело, неловко было, потому он на меня всю дорогу ненавидящие взгляды бросал. Да и Кобра тоже зыркал так, что мороз по коже пробегал…
* * *
Хоть и устал как собака я за тот поход, но когда на базу прибыли и в бане отмылись, так и не сомкнул глаз. До самого рассвета себя изводил: может, ошибся я – не надо было Пирату ступню ампутировать, да ещё в полевых условиях. И Шреку непонятно каким боком этот осколок, что я вытаскивать побоялся, выйдет…
Отрубился я только в половине пятого утра и так до обеда продрых, как в забытьи. А к полудню меня Сергеич, наш начмед, растолкал.
– Вставай, – говорит, – Вишневский! Сам Батя тебя к себе требует.
– Что, – отвечаю сонно, – никак башку решил лично мне оторвать за мои вчерашние художества?
– Да ты что, рехнулся? – Майор аж руками всплеснул. – Командир сказал, что его бы воля – он бы тебе Героя с ходу дал. Я только что из Северного, там главный хирург всё про тебя выпытывал: где мы, спецы, такого самородка откопали? Если бы не ты – Пирату бы ногу по пах пришлось ампутировать, а второй бы точняк кровью истёк: осколок-то как раз в сплетении вен застрял. Чуть сдвинь его, и минут за десять этот сержант от потери крови бы умер!
…Вот с той поры меня не только Вишневским в отряде кличут, но и Профессором вдобавок нарекли. Пирату протез из Германии выписали. Он теперь на нём бегает не хуже, чем когда обе ноги целы были. И всё меня благодарит: мол, если бы не ты, док, то ковылял бы до конца дней своих на костылях. А на Шреке вообще мигом зажило, лучше чем на собаке. Кстати, пошли-ка в спортзал, он там сейчас как раз со штангой разминается – познакомитесь заодно…
Комментариев нет:
Отправить комментарий