среда, 27 августа 2014 г.

Участник конкурса #ЯРОДИНУЛЮБЛЮ на Bookmix в номинации "Проза".

Воспоминания о войне

Капустин Николай Петрович, родился 19 декабря 1931 года. Деревня Новинка, Тихвинский район Ленинградской области.
Капустина (Трошкова) Любовь Ивановна, родилась 4 сентября 1930 года. Деревня Ваньково, Тихвинский район Ленинградской области.

ВОЙНА
Н.П.:
Брат Сергей – офицер, служил в пограничных войсках в Литве, в Лиепае. Пограничники приняли на себя первый удар фашистов, все там и сгинули. Утром 22 июня 1941-го Сергей из своего гарнизона позвонил Катерине, своей жене, жившей на съёмной квартире. Только и успел сказать несколько слов – сообщить, что начинается война, что нужно срочно эвакуироваться, что скоро отходит корабль… Внезапно связь прервалась. Что там произошло дальше – неизвестно… Тело Сергея не найдено, он числится пропавшим без вести. Есть предположение, что литовцы сами наших пограничников и убили.
Катерина сразу бросила всё и побежала на пристань, а там люди грузятся на корабль с вещами, даже мебель забирают – видимо, заранее знали, успели подготовиться. А она ничего не взяла, так, с маленькой сумочкой, и эвакуировалась.

Катерина была беременна. Из Литвы она приехала к нам в деревню, и у нас родила сына, назвали его так же – Сергеем.
Л.И.:
22 июня я была в гостях в соседнем селе – в Ладвушах. Приехал Яков Семёнов из сельсовета, сообщил о войне. Мы чаю попили – и бежать домой.
А у нас уже начали призывать мужиков и парней.
Мой дядя Вася-малый обучал новобранцев. Тренировал: как держать винтовку, как целиться. Учил ходить в строю, надевать противогазы, бросать гранаты.
Когда забирали брата Пешу, я чихнула. Он вернулся живым, получив ранение.
Муж моей крёстной, Саня, был председателем колхоза, его в армию не брали. Но через пару месяцев он сам запросился на фронт: «Я больше не останусь тут бабами руководить! Пойду воевать!»
Когда мы его провожали, все смотрели на меня, ждали, что я чихну. Не чихнула. Через неделю он погиб. Но об этом мы узнали только зимой, когда пришёл солдат, разыскал его жену и всё рассказал: Саня утонул на переправе, получив ранение в живот.
Н.П.:
Мы, мальчишки, бегали смотреть на строевые упражнения новобранцев, нам интересно было. Призывникам выдали охотничьи ружья. «Лечь!.. Встать!.. Целься!.. Коли!.. Бей прикладом!..» Удары отрабатывали на соломенных снопах. Мы всё повторяли за ними.
Н.П.:
Немец рвался на Свирь – чтобы соединиться с финном и замкнуть второе кольцо блокады Ленинграда. Тогда городу было бы не выстоять! В октябре немцы заняли Тихвин, 60 дней его удерживали, пока наши их не выбили оттуда. В тот период линия фронта проходила в 50 км от нашей деревни. Ночью мы видели вдали зарево от боёв, от пожаров и взрывов.
Нас посылали рыть землянки в лесах – если бы враг придвинулся ближе, пришлось бы покинуть дома.
Л.И.:
Когда фронт приблизился, нас хотели эвакуировать за реку Пашу, но, когда немец сначала занял Тихвин, а потом продвинулся ещё на 12 км – наоборот, людей с Паши эвакуировали к нам.
Н.П.:
Через наши деревни вывозили раненых, мимо постоянно ездили военные автомобили – ЗИСы, полуторки, студобеккеры. На краю деревни располагался медсанбат, здесь раненым делали перевязки и везли дальше в тыл. На дороге оборудовали КПП, все машины проверяли – возможно, отлавливали дезертиров.
Солдаты, курсанты шли через нас – отступали на Вологду. Шли беженцы из занятых врагом деревень. Они у нас меняли одежду на еду.
Наш дом – предпоследний от края деревни, после него 7 километров чистого поля до следующего жилья. Зима лютая, морозы под –40‘. Мы избу и не закрывали – все шагали сплошным потоком, заходили к нам погреться и передохнуть перед дальнейшей дорогой.
Ночевали, в том числе, и в нашем доме – голодные, холодные. Много их было, все запасы съели. Спали вповалку на полу, головами на пороге, шагнуть некуда было.
Отец ночевал в сарае – корову охранял и присматривал, чтобы сено не загорелось от случайного окурка.
Н.П.:
Как-то зашёл молодой человек, и с порога попросил: «Хозяйка! Табуретки есть?»
Мать дала ему требуемое. Он выбрал удачное место, поставил две табуретки, лёг на них, а ноги сунул в печь – лежит, греется…
Зашли военные, среди них офицер – в ремнях, с наганом. Осмотрелся и возмутился: «Еврей? И здесь устроился! Все на полу спят, а ты, значит, на табуретках! И ножки в печи греешь! Тебя бы на фронт отправить, под Ленинград, в окопы… А ну марш отсюда!!!»
Выгнал офицер хитреца, вытолкал его из избы.
Так я в детстве узнал новое слово – «еврей».
Л.И.:
По деревне машины шли и шли… Раненых везли, очень много их было… Стон стоял… Машины с людьми открытые, а холод, мороз…
Н.П.:
В деревне стояли конные обозы – телеги, сани – в том числе и с оружием.
Однажды соседский парнишка где-то украл гранату. Похоже, это была лимонка – зелёная, круглая. Мы вдвоём с другим мальчишкой бегали за счастливым похитителем, просили показать находку. Он сначала похвастался, а потом не захотел делиться добычей – удирал от нас, в итоге забежал к себе в дом и закрылся. Мы долго ломились в запертую дверь, потом сообразили пойти посмотреть в окно. Только зашли за угол – шарахнуло, стёкла вылетели…
Взрослых дома не было, и обладатель гранаты решил разобрать свою находку. Видимо, держал её на коленях – ему разворотило всё между ног, бёдра и живот. Он умер в медсанбате.
А если бы мы сумели открыть дверь и попали бы в дом? Или успели бы влезть в окно?..
Л.И.:
Об авианалётах нас предупреждали – бегали по деревне: «Тушите свет! Закрывайте окошки! Самолёты летят!» Мы завешивали окна одеялами.
Свои и вражеские самолёты мы различали по звуку: немецкие гудели натужно, неравномерно, наши – более размеренно и плавно.
Однажды на поле сел подбитый советский самолёт. Постоял, отремонтировался и улетел. При взлёте поля ему не хватило, – въехал в рожь.
Н.П.:
Неподалёку, в Кайваксе, располагался наш аэродром, и над деревнями постоянно летали самолёты. Бомбардировщики летали строем в сопровождении истребителей – на Свирь, на финнов.
Один неисправный истребитель полсотни метров не дотянул до поля, врезался в деревья в осиннике. Самолёт развалился на три части, лётчик погиб. Мы, ребятишки, потом ходили на место аварии собирать патроны и детали. Кто-то принёс домой ткань от парашюта…
Н.П.:
С зимы 1941-го по весну 1942-го в соседнем доме располагался штаб тыловых частей, а офицеры жили у нас. В дом провели телефон, и часто звонили в штаб фронта, в Чудово. Днём офицеры совещания устраивали, а ночами пьянствовали, с бабами гуляли, песни пели под гармошку, слушали патефон. Я сидел на печи, видел, как они пили: в стакан на треть заливали крепкий чай, на две трети – водку. Это называлось «пунш». Один офицер объяснял другому, молодому: «Так приятнее, мягче».
Моя мать готовила им еду – американскую тушёнку, гречу или перловку с мясом в больших железных банках. И нам, детям, немного доставалось. Вкусные консервы! Офицеры рассуждали: «Всё-таки Америка помогает».
Офицеры регулярно менялись, каждый месяц приезжали новые.
Л.И.:
В деревне лошадей не осталось, всех забрали на войну.
Мы, дети, всё время работали. Например, палками молотили лён – тяжёлая работа! Женщины работали за мужиков, дети за женщин… От голода постоянно хотели спать. Ослабели, еле ноги переставляли, но работали.
Нам выдавали один мешок зерна в месяц – это десять килограммов. В некоторых семьях сразу всё мололи и съедали, а потом голодали. То ли не могли удержаться, то ли боялись что украдут…
Весной откапывали мёрзлую сгнившую картошку. Её очень легко чистить – кожура сама отпадает, а внутри один крахмал. Из него на противнях пекли оладьи. В поле удавалось найти примерно одну картофелину на два метра земли. Всё у себя перекопали – потом в другие деревни ходили копать.
Питались мякиной: толкли в ступах и пекли лепёшки. Пока был запас ягод, ели мякину, толчённую с клюквой. Ели жмыхи из отрубей. В других семьях лебеду ели; от неё пухли. Ели жареный щавель с яйцом – от него тошнило. «Дудки» (сныть) сушили, резали ножом и толкли в ступах или мололи на жерновах, потом пекли лепёшки. От них мучились сильными запорами.
Одна бабка в поле работала, полола картошку, не могла утерпеть, доставала мелкие, ещё незрелые картошины, и сразу ела их – сырые, зелёные, прямо с землёй. От этого и умерла, прямо в поле.
Когда косили – всё сено отдавали государству, а для себя по кустам вдоль дорог собирали сено, выпавшее из повозок. Из соломенных крыш доставали гнилую солому – давали корове. Голодная корова на ногах не стояла – её подвешивали к потолку, пропуская под животом длинный узкий ковёр-дорожку.
Мы держали корову, потому и выжили. Надо 300 литров молока сдать государству, остальное – себе. У кого коровы не было – те тоже выживали, но было гораздо тяжелее.
Умер в деревне только один человек – в семье Чуркиных, уже в августе, когда голод был не такой сильный, ягоды появились…
Бывало, военные у нас ночевали – делились сгущёнкой, тушёнкой.
Мы всю тёплую одежду – шубы, тулупы – променяли на хлеб. Потом мама даже полотенца выменяла. Когда несла их, у неё слёзы катились из глаз, от этого мама по дороге спотыкалась, падала и роняла свою ношу.
У нас был штабель брёвен, заготовленных для постройки нового дома. В войну всё пошло на дрова.
Н.П.:
Мякину ели – это отходы от помола зерна. Лепёшки из неё пекли. В основном питались картошкой и молоком, летом запасали грибы и ягоды на всю зиму.
Н.П.:
Во вторую и третью военные зимы в нашей деревне размещался спецотряд. Бойцы на лыжах, в маскхалатах, вооружённые карабинами с оптическими прицелами – невиданное дело! Они били лосей. Потом приезжали машины и забирали туши – мясо для фронта.
Л.И.:
9-го мая 1945-го мы работали на реке, сплав гнали. Вдруг всех позвали в клуб, а там сообщили, что война закончилась. Рёв стоял, крик, вой, плач – от радости и от горя…

Автор:
Евгений Капустин.

Комментариев нет:

Отправить комментарий