Крым
И не узнать покорного покоя,
И в рясе рваной не пройти туда,
Где над горячим изголовьем моря
Столкнулись полтора материка,
Где небо чище, чем слова молитвы,
Где звуки ослепительно-ясны,
Как из-под ткани, что вспороли бритвой,
Там древность проступает сквозь пески.
На облаках бездарные поэты
Болтая ножками, сидят, поют о том,
Как мы с тобою в виноградном гетто
Считаем сны и черный мед жуем.
Туда, туда летит железной птицей
С протяжным клекотом, с разодранной спиной
Усмешка летнего веселого убийцы,
Того, что в полночь притворялся мной.
Огонь потух, и тлеющие угли
С глухим шипеньем остудит волна.
Мы уходили, синий призрак круглый
Скакал пред нами вместо фонаря.
Нас ждали перекрестки и дороги,
Огромные чужие города,
Мы растворялись в облаке тревоги,
Где стонут полтора материка.
Мы уходили, унося с собою
То, что не сможем никогда забыть,
И новое – всю верность под луною
Тем, кто нас ждет, чтоб их всегда любить.
Морские глаза
Морские глаза нереид так сумрачно страстны,
И ветер, вернувшись со звезд, заметает следы.
Борта нашей лодки окрашены древним и красным,
Как шепот комет, восхитительным чувством беды.
Улыбка улиткой ползет по губам полубога,
Давно утонувшего в песнях столетних старух,
И музыка льется по белым, как солнце, дорогам,
Скользит по кольцу. Почему ты печален, дух?
Я нес тебе, плавно танцуя по клавишам лестниц,
Рукой пианиста, замерзшего где-то в снегах,
Зажатые иглы колючих, сияющих вестниц,
Тяжелые глыбы тянувших в египетских тьмах.
Я нес тебе волю к мечте и мечту о неволе,
Я плавил исполненный Смыслом немыслимый воск,
И точные рифмы – копье, чей хозяин – Егорий,
И тайную злую свободу, и мякиши звезд.
Не плачь, мой летящий, мой тихий, дух тонкого света,
Нет неба без лестниц, нет нитей без крыльев и рук,
И лодка плывет, рассекая скрижали Завета,
И ты, одинокий, стремительно мчишься
на Юг.
Метро
Не трансильванских гор слабеющий рокот
И не черного неба струна над провинцией Рима.
Древний обман до тла выведал только тот,
Кто криком сокола стал и пением муэдзина.
Кто криком сокола стал и пением муэдзина,
Может петь о тебе, листьями в лицо ударяя,
Где расплескалась осень стоном и ветром синим,
Где закипает море у самого дальнего края.
Где закипает море у самого дальнего края,
Лишь для тебя, без гвоздей прибитым солнцем расплавлен,
Станцией Маяковского перевитый, поёт, шагая,
В гротах метро блуждая, гомон легенд прославлен.
В гротах метро блуждая, гомон легенд прославлен,
Да, для твоей забавы, как золотой акрополь, –
Кто усомниться мог, будет мечтой раздавлен, –
Встанет со дна времен Константинополь.
Встанет со дна времен Константинополь,
Тайной укроет всё, что в мертвых порталах выло,
Пасть разевая, роя ходы под землю, словно вниз кроной – тополь, –
Новых неведомых станций плодя полые жилы.
Новых неведомых станций плодя полые жилы,
Время-метро разрывало когда-то землю на части,
Горы твои и город, в котором красные танки шалили,
Час расставанья – лишь поворот на счастье.
Час расставанья – лишь поворот на счастье.
Целое моё счастье не расколоть в этих дебрях метровых,
Древним хвощам не опутать своею властью
Имя твоё – заветное моё слово.
Имя твоё – заветное моё слово.
То, что нельзя убить, станет на веки вечным,
Это горькая соль, без которой бы сгнило море,
Час расставанья – лишь поворот на встречу.
Цикада у моря
Пела цикада у самого моря,
И светлые звенья смыкались над нею
Песен заветных, старинных историй,
В которых пространства сплетались, как змеи.
На вечную дружбу и вечную верность,
Что, даже исчезнув, всегда будет рядом,
Соленое море взметнуло безмерность
Меж мной и тобою, меж небом и адом.
Так пой же, цикада, святые молитвы
Скрежещущим зовом морского преданья.
В них звезды и тени, минувшие битвы,
И нет в мире боли, и нет расставанья!
***
Всё, что дарили нам верные
Тени кивающих гор –
Близкие, грустные, древние
На глади морей и озер,
Выплакать музыкой августа,
Бьющей в открытую дверь,
С первым качанием паруса
В сердце создать цитадель.
И, обернувшись бешено,
Вдруг рассмеяться в глаза
Армии дикой нежити,
Преследующей тебя.
Наша забытая родина –
Блеск изумрудных колец –
Спасется от воинов Одина
За стенами наших сердец.
Чистилище душ
Чистилище душ, сгоревших в пламени лета,
Влетевшего в круг
Полночных пролетов тоски.
И весь этот мир, где нет, кроме пыли и света,
Ни тайного слова, ни жадной и вечной любви…
В чистилище душ, долетевших до самого неба
Сквозь тьму и мытарства
Над паспортом бренной земли,
Внезапно узнавших,
Что нет, кроме пыли и света,
Нет ничего.
И, конечно, не видно ни зги…
Туда, где пролет исполинских пещер
Скомкан дверью,
И вечный седой
Смуглый бес потирает виски,
И вечно кружатся, глумятся пески и поверья
В скрижалях тоски.
Оттого, что не видно ни зги.
Мы шли по ступеням купаться в сей омут коварный,
В сей гибельный край,
Где скелеты белеют во мгле
Пучины морской
И страшной, и пепельно–смрадной,
Но доброй ко мне.
Еще благосклонной ко мне.
Чистилище нас, при жизни не выбравших доли
Верней и ясней.
Но иное – уже не судьба.
И ангелы – там, их воскрылье – за облачным морем,
Где дремлют снега.
Где райские зреют поля…
Ах, райская песнь! В этой бездне пустой и коварной
Летят мотыльки
На дьявольский пламень очей.
Нет карты и дат,
Нет списков имен и отрадной
Родины нет.
И в пустыне ночей я ничей.
Возвращаюсь в сей ад
Без ворот и ключей.
О, ответь! Разве не было муки и жажды
Страшней, чем печаль?
Равнодушные очи твои
Очам сатаны
Дадут фору.
Но, может, однажды
Мы будем любить,
А любимыми будем взаймы…
Нет, тысячу раз!
Раздвигая скалистые своды,
Разорванным ртом
На мертвую воя луну,
Я знаю – ты здесь!
Ты – роза под ветхим забором,
Ты – райская песнь,
Ты – самая добрая весть…
Ты – сладкая месть, ты – зло, растворенное в жажде
Священной воды.
Ты – радости светлый приют.
Ты – ангельский круг,
Ты – музыка, голос, ты – тут…
Ты – враг мой и друг.
Останься в памяти рук, живых этих рук,
Словно вечная песнь
В чистилище душ – Бог весть –
Но ты самая добрая весть.
Пока что ты – добрая весть.
Русская церковь в Анталии. Жертва вечерняя
За невзрачною дверцей
В византийской стене
Православное сердце
Бьется в слезной мольбе.
Это русская церковь,
Это тихий приют,
Это тайная Мекка,
Где по-русски поют.
А язык иностранный
Где-то рядом звучит,
Неродной и незваный,
Как полночный москит.
И в открытые двери,
Как распластанный нерв,
Рвется зов иной веры –
Муэдзина распев,
Заглушая нескромно
Даже пенье псалма,
Но священник спокойно
Произносит слова.
И смиряется горе,
Зная древний закон:
Вот пространное море,
Где резвится Дракон,
Вот седые скитальцы
Под сияньем звезды,
Вот священные пальцы,
Что приносят дары.
И синхронное пенье
Двух религий земных
Разомкнет души звенья,
Чтоб Господь скрепил их.
И какими путями
Мы бы дальше ни шли,
Оставляя на камне
Лишь следы теплоты,
Через многие встречи
И прощания – да,
Мы несем эти речи
В нашем сердце всегда.
И Анталии пламя,
И турецкий загар.
Но в душе, словно знамя,
Тот таинственный дар.
Мы не слышали долго
Русских колоколов,
Растянувших над Волгой
Византийский покров.
Наша тихая тайна –
Эта дверца в стене,
Повседневная память
О сиротской судьбе.
Шахерезада
Шахерезада пела о любви
В тени зеркал и в комнатах пустынных –
О тайном счастье светлых душ невинных,
Шахерезада пела о любви.
Косым лучом пройдя сквозь потолки,
Восточным переливам тихо вторя,
Земное солнце гасло в ритме моря,
Косым лучом пройдя сквозь потолки.
Январской розы душный аромат…
В коврах тонул звон красного трамвая,
И ты вдохнула, слезы не скрывая,
Январской розы душный аромат.
В ночи гремели струны даламана,
И наступала новая война,
И первая смертельная стрельба
Напоминала струны даламана.
Шахерезада пела о мечте,
А миром овладели скорбь и горе,
И корабли тонули в этом море.
Шахерезада пела о мечте…
Гремящий кубок византийских гор,
Где мы погребены на дне атаки,
Шахерезада пела нам во мраке,
Ей вторил кубок византийских гор…
***
Голос в динамике пел,
Прорываясь сквозь шквал помех,
И с ветром морским летел,
С минарета взмывая вверх.
И, забывая страх
И немощь вседневных дел,
С молитвою на устах
Каждый наверх смотрел.
Голос погас вдали,
Но тонкая эха нить,
Земные связав рубежи,
Продолжала в ветрах кружить.
А с северных берегов,
Множась в раскатах волн,
Ночи разбив покров,
Летел колокольный звон.
И каждый имеющий слух
Знал, что небес броня
Рухнула: светлый дух
С крыльями из огня
Дивную весть несет,
Сокровище для святых:
Райский небесный грот
Зреет в сердцах людских.
Дикий суфийский мед
И звонкие зерна лавр
Бьют в черноморский порт,
Гудят над горами Тавр,
Чтоб неба звенела медь,
И вторили бубны скал,
И сердце рвалось лететь,
И мира горел кристалл.
Тетис
Пещера в отвесной скале – коралловый храм.
Десятки столетий назад здесь пел океан,
И трубки застывших кораллов – как флейты времен.
Морская вода, ты знаешь, что будет потом.
В проеме пещеры молитвы нашептывал дождь,
Щелчок зажигалки – и воздух дрожит от огня.
И если ты хочешь, зеленой пучины волна
Развяжет узлы и оставит лишь зов маяка.
Лицо твоё – ветвь можжевельника, мартовский сон,
Его на отвесной скале нарисует муссон.
Как тайная тайна, древнего моря соль,
Корнями пройдет сквозь камни мгновенная боль.
И мир так беспечно играет новой войной,
А Тетис меня накрывает соленой волной.
В коралловом храме, вмурованный в солончак,
Я тихо шепчу: «О Тетис, пусть будет так!»
Возвращение
Пролетая над степью у края воздушного трапа,
Экзотических гор наблюдая кривящийся нимб,
Я пою о тебе в драконьих дымящихся лапах,
Я кричу о тебе, пока я еще не погиб.
Это море и степь на доньях моей преисподней,
Где дракон мой парит, и чуть виден на радужке глаз
Его дикий полет между завтра, вчера и сегодня,
Он летит в свой предел, чтоб оттуда рвануть еще раз.
Посмотри на себя в зеркала, что звенят и блистают
От твоей красоты, от твоей несказанной души,
В глубине твоих глаз извиваются, бредят и тают
Мои смутные дни в снах таврической звездной глуши.
Остриями зрачков, черной мглою навеки пронзенный,
В джунглях тайн и чудес распростертый на крыльях дождя,
Я пою из глубин, и слова мои – злаки и зерна,
И я жду твой сигнал, как жаждут ответ божества.
Но гранитная ночь всё ж окована мертвым молчаньем,
И зерно моих слов слишком медленно зреет во мгле.
Заплутавшей любви я полью его робким сияньем,
И оно прорастет и потянется стеблем к звезде.
Из потухших зрачков твоих вещих и дивных прольется
Стеблем синего света ликийская эта тоска.
Мы уходим под лед в алом облаке райского солнца,
Я с тобой навсегда: в дивном зеркале пред тобой – я!
Семеро спящих
Семеро жили в прекрасном Эфесе
Среди горожан.
Языческий мир был мрачен и тесен
Для христиан.
Семеро юных покинули город
И в дали ушли,
За поворотом у синих предгорий
Пещеру нашли.
В каменных кельях легли и уснули,
Минули века.
Семеро юных проснулись в иные
Для них времена.
Эфес христианский, и стройные храмы
Верных влекут.
Семеро рады, и медленным шагом
К Эфесу идут.
Кончилась жизнь, и мертвых вернули
В их каменный дом.
Семеро старцев навеки уснули
В пещере с крестом.
Эфес был разрушен, столетья летели
В земной суете.
Мир всё старел, а они молодели
В спокойном их сне.
Странная жизнь выбирает сновидцев
Из тварей земных,
Князь же воздушный смотрит им в лица,
Бессильный для них.
Нового неба чужие созвездья
Над ними горят.
Семеро юных в чудесном чертоге
По-прежнему спят.
Осенний смех не звонок,
Он в хрустале оглох.
И как он странно тонок
И тих, твой тайный бог.
Но как он странно ясен,
Он, названный в тиши,
Свободен и прекрасен
И вырван из души.
И хочется забыться,
Шагнуть в дождливый лес,
Наверно, заблудиться,
Пока он не исчез.
Бежать – во тьму, где гифы
В грибнице давних снов,
Сбивая ритм и рифмы,
Сбивая ноги в кровь –
И в черный водоем
С луной на зыбком дне
Нырнуть с открытым ртом,
Перекрестясь в воде.
Ты – жаворонка песня –
Тарковская тоска,
Подай мне сны и вести
Про город из песка.
До дна достав руками,
Я к небу прикоснусь,
Пятью материками
Своими поклянусь,
Что я останусь прежним
И верным навсегда,
И светом самым снежным
Пронзит меня звезда.
Наутро будет память
О том, что глупо ждать,
А на сетчатке тает
Звезды моей печать.
И не узнать покорного покоя,
И в рясе рваной не пройти туда,
Где над горячим изголовьем моря
Столкнулись полтора материка,
Где небо чище, чем слова молитвы,
Где звуки ослепительно-ясны,
Как из-под ткани, что вспороли бритвой,
Там древность проступает сквозь пески.
На облаках бездарные поэты
Болтая ножками, сидят, поют о том,
Как мы с тобою в виноградном гетто
Считаем сны и черный мед жуем.
Туда, туда летит железной птицей
С протяжным клекотом, с разодранной спиной
Усмешка летнего веселого убийцы,
Того, что в полночь притворялся мной.
Огонь потух, и тлеющие угли
С глухим шипеньем остудит волна.
Мы уходили, синий призрак круглый
Скакал пред нами вместо фонаря.
Нас ждали перекрестки и дороги,
Огромные чужие города,
Мы растворялись в облаке тревоги,
Где стонут полтора материка.
Мы уходили, унося с собою
То, что не сможем никогда забыть,
И новое – всю верность под луною
Тем, кто нас ждет, чтоб их всегда любить.
Морские глаза
Морские глаза нереид так сумрачно страстны,
И ветер, вернувшись со звезд, заметает следы.
Борта нашей лодки окрашены древним и красным,
Как шепот комет, восхитительным чувством беды.
Улыбка улиткой ползет по губам полубога,
Давно утонувшего в песнях столетних старух,
И музыка льется по белым, как солнце, дорогам,
Скользит по кольцу. Почему ты печален, дух?
Я нес тебе, плавно танцуя по клавишам лестниц,
Рукой пианиста, замерзшего где-то в снегах,
Зажатые иглы колючих, сияющих вестниц,
Тяжелые глыбы тянувших в египетских тьмах.
Я нес тебе волю к мечте и мечту о неволе,
Я плавил исполненный Смыслом немыслимый воск,
И точные рифмы – копье, чей хозяин – Егорий,
И тайную злую свободу, и мякиши звезд.
Не плачь, мой летящий, мой тихий, дух тонкого света,
Нет неба без лестниц, нет нитей без крыльев и рук,
И лодка плывет, рассекая скрижали Завета,
И ты, одинокий, стремительно мчишься
на Юг.
Метро
Не трансильванских гор слабеющий рокот
И не черного неба струна над провинцией Рима.
Древний обман до тла выведал только тот,
Кто криком сокола стал и пением муэдзина.
Кто криком сокола стал и пением муэдзина,
Может петь о тебе, листьями в лицо ударяя,
Где расплескалась осень стоном и ветром синим,
Где закипает море у самого дальнего края.
Где закипает море у самого дальнего края,
Лишь для тебя, без гвоздей прибитым солнцем расплавлен,
Станцией Маяковского перевитый, поёт, шагая,
В гротах метро блуждая, гомон легенд прославлен.
В гротах метро блуждая, гомон легенд прославлен,
Да, для твоей забавы, как золотой акрополь, –
Кто усомниться мог, будет мечтой раздавлен, –
Встанет со дна времен Константинополь.
Встанет со дна времен Константинополь,
Тайной укроет всё, что в мертвых порталах выло,
Пасть разевая, роя ходы под землю, словно вниз кроной – тополь, –
Новых неведомых станций плодя полые жилы.
Новых неведомых станций плодя полые жилы,
Время-метро разрывало когда-то землю на части,
Горы твои и город, в котором красные танки шалили,
Час расставанья – лишь поворот на счастье.
Час расставанья – лишь поворот на счастье.
Целое моё счастье не расколоть в этих дебрях метровых,
Древним хвощам не опутать своею властью
Имя твоё – заветное моё слово.
Имя твоё – заветное моё слово.
То, что нельзя убить, станет на веки вечным,
Это горькая соль, без которой бы сгнило море,
Час расставанья – лишь поворот на встречу.
Цикада у моря
Пела цикада у самого моря,
И светлые звенья смыкались над нею
Песен заветных, старинных историй,
В которых пространства сплетались, как змеи.
На вечную дружбу и вечную верность,
Что, даже исчезнув, всегда будет рядом,
Соленое море взметнуло безмерность
Меж мной и тобою, меж небом и адом.
Так пой же, цикада, святые молитвы
Скрежещущим зовом морского преданья.
В них звезды и тени, минувшие битвы,
И нет в мире боли, и нет расставанья!
***
Всё, что дарили нам верные
Тени кивающих гор –
Близкие, грустные, древние
На глади морей и озер,
Выплакать музыкой августа,
Бьющей в открытую дверь,
С первым качанием паруса
В сердце создать цитадель.
И, обернувшись бешено,
Вдруг рассмеяться в глаза
Армии дикой нежити,
Преследующей тебя.
Наша забытая родина –
Блеск изумрудных колец –
Спасется от воинов Одина
За стенами наших сердец.
Чистилище душ
Чистилище душ, сгоревших в пламени лета,
Влетевшего в круг
Полночных пролетов тоски.
И весь этот мир, где нет, кроме пыли и света,
Ни тайного слова, ни жадной и вечной любви…
В чистилище душ, долетевших до самого неба
Сквозь тьму и мытарства
Над паспортом бренной земли,
Внезапно узнавших,
Что нет, кроме пыли и света,
Нет ничего.
И, конечно, не видно ни зги…
Туда, где пролет исполинских пещер
Скомкан дверью,
И вечный седой
Смуглый бес потирает виски,
И вечно кружатся, глумятся пески и поверья
В скрижалях тоски.
Оттого, что не видно ни зги.
Мы шли по ступеням купаться в сей омут коварный,
В сей гибельный край,
Где скелеты белеют во мгле
Пучины морской
И страшной, и пепельно–смрадной,
Но доброй ко мне.
Еще благосклонной ко мне.
Чистилище нас, при жизни не выбравших доли
Верней и ясней.
Но иное – уже не судьба.
И ангелы – там, их воскрылье – за облачным морем,
Где дремлют снега.
Где райские зреют поля…
Ах, райская песнь! В этой бездне пустой и коварной
Летят мотыльки
На дьявольский пламень очей.
Нет карты и дат,
Нет списков имен и отрадной
Родины нет.
И в пустыне ночей я ничей.
Возвращаюсь в сей ад
Без ворот и ключей.
О, ответь! Разве не было муки и жажды
Страшней, чем печаль?
Равнодушные очи твои
Очам сатаны
Дадут фору.
Но, может, однажды
Мы будем любить,
А любимыми будем взаймы…
Нет, тысячу раз!
Раздвигая скалистые своды,
Разорванным ртом
На мертвую воя луну,
Я знаю – ты здесь!
Ты – роза под ветхим забором,
Ты – райская песнь,
Ты – самая добрая весть…
Ты – сладкая месть, ты – зло, растворенное в жажде
Священной воды.
Ты – радости светлый приют.
Ты – ангельский круг,
Ты – музыка, голос, ты – тут…
Ты – враг мой и друг.
Останься в памяти рук, живых этих рук,
Словно вечная песнь
В чистилище душ – Бог весть –
Но ты самая добрая весть.
Пока что ты – добрая весть.
Русская церковь в Анталии. Жертва вечерняя
За невзрачною дверцей
В византийской стене
Православное сердце
Бьется в слезной мольбе.
Это русская церковь,
Это тихий приют,
Это тайная Мекка,
Где по-русски поют.
А язык иностранный
Где-то рядом звучит,
Неродной и незваный,
Как полночный москит.
И в открытые двери,
Как распластанный нерв,
Рвется зов иной веры –
Муэдзина распев,
Заглушая нескромно
Даже пенье псалма,
Но священник спокойно
Произносит слова.
И смиряется горе,
Зная древний закон:
Вот пространное море,
Где резвится Дракон,
Вот седые скитальцы
Под сияньем звезды,
Вот священные пальцы,
Что приносят дары.
И синхронное пенье
Двух религий земных
Разомкнет души звенья,
Чтоб Господь скрепил их.
И какими путями
Мы бы дальше ни шли,
Оставляя на камне
Лишь следы теплоты,
Через многие встречи
И прощания – да,
Мы несем эти речи
В нашем сердце всегда.
И Анталии пламя,
И турецкий загар.
Но в душе, словно знамя,
Тот таинственный дар.
Мы не слышали долго
Русских колоколов,
Растянувших над Волгой
Византийский покров.
Наша тихая тайна –
Эта дверца в стене,
Повседневная память
О сиротской судьбе.
Шахерезада
Шахерезада пела о любви
В тени зеркал и в комнатах пустынных –
О тайном счастье светлых душ невинных,
Шахерезада пела о любви.
Косым лучом пройдя сквозь потолки,
Восточным переливам тихо вторя,
Земное солнце гасло в ритме моря,
Косым лучом пройдя сквозь потолки.
Январской розы душный аромат…
В коврах тонул звон красного трамвая,
И ты вдохнула, слезы не скрывая,
Январской розы душный аромат.
В ночи гремели струны даламана,
И наступала новая война,
И первая смертельная стрельба
Напоминала струны даламана.
Шахерезада пела о мечте,
А миром овладели скорбь и горе,
И корабли тонули в этом море.
Шахерезада пела о мечте…
Гремящий кубок византийских гор,
Где мы погребены на дне атаки,
Шахерезада пела нам во мраке,
Ей вторил кубок византийских гор…
***
Голос в динамике пел,
Прорываясь сквозь шквал помех,
И с ветром морским летел,
С минарета взмывая вверх.
И, забывая страх
И немощь вседневных дел,
С молитвою на устах
Каждый наверх смотрел.
Голос погас вдали,
Но тонкая эха нить,
Земные связав рубежи,
Продолжала в ветрах кружить.
А с северных берегов,
Множась в раскатах волн,
Ночи разбив покров,
Летел колокольный звон.
И каждый имеющий слух
Знал, что небес броня
Рухнула: светлый дух
С крыльями из огня
Дивную весть несет,
Сокровище для святых:
Райский небесный грот
Зреет в сердцах людских.
Дикий суфийский мед
И звонкие зерна лавр
Бьют в черноморский порт,
Гудят над горами Тавр,
Чтоб неба звенела медь,
И вторили бубны скал,
И сердце рвалось лететь,
И мира горел кристалл.
Тетис
Пещера в отвесной скале – коралловый храм.
Десятки столетий назад здесь пел океан,
И трубки застывших кораллов – как флейты времен.
Морская вода, ты знаешь, что будет потом.
В проеме пещеры молитвы нашептывал дождь,
Щелчок зажигалки – и воздух дрожит от огня.
И если ты хочешь, зеленой пучины волна
Развяжет узлы и оставит лишь зов маяка.
Лицо твоё – ветвь можжевельника, мартовский сон,
Его на отвесной скале нарисует муссон.
Как тайная тайна, древнего моря соль,
Корнями пройдет сквозь камни мгновенная боль.
И мир так беспечно играет новой войной,
А Тетис меня накрывает соленой волной.
В коралловом храме, вмурованный в солончак,
Я тихо шепчу: «О Тетис, пусть будет так!»
Возвращение
Пролетая над степью у края воздушного трапа,
Экзотических гор наблюдая кривящийся нимб,
Я пою о тебе в драконьих дымящихся лапах,
Я кричу о тебе, пока я еще не погиб.
Это море и степь на доньях моей преисподней,
Где дракон мой парит, и чуть виден на радужке глаз
Его дикий полет между завтра, вчера и сегодня,
Он летит в свой предел, чтоб оттуда рвануть еще раз.
Посмотри на себя в зеркала, что звенят и блистают
От твоей красоты, от твоей несказанной души,
В глубине твоих глаз извиваются, бредят и тают
Мои смутные дни в снах таврической звездной глуши.
Остриями зрачков, черной мглою навеки пронзенный,
В джунглях тайн и чудес распростертый на крыльях дождя,
Я пою из глубин, и слова мои – злаки и зерна,
И я жду твой сигнал, как жаждут ответ божества.
Но гранитная ночь всё ж окована мертвым молчаньем,
И зерно моих слов слишком медленно зреет во мгле.
Заплутавшей любви я полью его робким сияньем,
И оно прорастет и потянется стеблем к звезде.
Из потухших зрачков твоих вещих и дивных прольется
Стеблем синего света ликийская эта тоска.
Мы уходим под лед в алом облаке райского солнца,
Я с тобой навсегда: в дивном зеркале пред тобой – я!
Семеро спящих
Семеро жили в прекрасном Эфесе
Среди горожан.
Языческий мир был мрачен и тесен
Для христиан.
Семеро юных покинули город
И в дали ушли,
За поворотом у синих предгорий
Пещеру нашли.
В каменных кельях легли и уснули,
Минули века.
Семеро юных проснулись в иные
Для них времена.
Эфес христианский, и стройные храмы
Верных влекут.
Семеро рады, и медленным шагом
К Эфесу идут.
Кончилась жизнь, и мертвых вернули
В их каменный дом.
Семеро старцев навеки уснули
В пещере с крестом.
Эфес был разрушен, столетья летели
В земной суете.
Мир всё старел, а они молодели
В спокойном их сне.
Странная жизнь выбирает сновидцев
Из тварей земных,
Князь же воздушный смотрит им в лица,
Бессильный для них.
Нового неба чужие созвездья
Над ними горят.
Семеро юных в чудесном чертоге
По-прежнему спят.
Осенний смех не звонок,
Он в хрустале оглох.
И как он странно тонок
И тих, твой тайный бог.
Но как он странно ясен,
Он, названный в тиши,
Свободен и прекрасен
И вырван из души.
И хочется забыться,
Шагнуть в дождливый лес,
Наверно, заблудиться,
Пока он не исчез.
Бежать – во тьму, где гифы
В грибнице давних снов,
Сбивая ритм и рифмы,
Сбивая ноги в кровь –
И в черный водоем
С луной на зыбком дне
Нырнуть с открытым ртом,
Перекрестясь в воде.
Ты – жаворонка песня –
Тарковская тоска,
Подай мне сны и вести
Про город из песка.
До дна достав руками,
Я к небу прикоснусь,
Пятью материками
Своими поклянусь,
Что я останусь прежним
И верным навсегда,
И светом самым снежным
Пронзит меня звезда.
Наутро будет память
О том, что глупо ждать,
А на сетчатке тает
Звезды моей печать.
Комментариев нет:
Отправить комментарий