Хвастать нечем
Мне в детстве хвастать было нечем:
Не хныкал,
ел, что Бог пошлёт.
Да знал, что станция Унеча
Отцов отправила на фронт.
И при бомбежке, из кювета
Порой, высовывая нос,
Смотрел на черные скелеты
Насквозь обугленных берез.
И там, в дыму, под небом грозным
С обидой горькою в душе,
Я понимал совсем, как взрослый,
Что детство кончилось уже.
А хвастать чем?
Пустым карманом?
Но я запомнил навсегда:
Что вместо всяких наркоманов,-
Росли Гагарины тогда.
Вершина мастерства
Я помню этот марш-бросок:
Мы шли в жару такую:
Яйцо зарой на миг в песок-
И сварится вкрутую.
Где вперебежку, где ползком
И по ремням –
на кручи
Мы поднимались высоко,
Ворча, что нету тучи.
На взвод с обрывистой скалы,
Прервав вверху круженья,
Глядели гордые орлы,
Как будто с уваженьем.
Знать, наша служба такова:
Ведь там, в минуты эти
Мы шли к вершинам мастерства,
Как шли отцы к Победе.
Тревога
Затрещала в трубке телефона,
Грохнула по нервам тишины,
И в казарме,
тускло освещенной,
У ребят она отняла сны.
И швырнула взвод наш на дорогу,
По которой, как судьбой дано,
Уходило мальчиков так много,
Но не всем вернуться суждено.
Брянский лес
Млека нет,
крупы в обрез,-
Немцы рвутся в хату.
Подари мне, Брянский лес,
Хоть одну гранату.
За окном текла Десна,
Рожь стелилась густо.
Проутюжила война
И в деревне -
пусто.
На карниз огонь полез:
Фриц сжигает хату.
Дай гранату, Брянский лес,
Хоть одну -
гранату!
Концлагерное детство
Нас жгли в печах,
травили газом,
Но мы терпели, как могли.
И даже лебеди ни разу
Нам радости не принесли.
Ведь мы, как ангелов, их ждали,
Не зная за собой вины.
В концлагере нам снились дали
Без взрывов, пепла.-
без войны.
И нам хотелось наглядеться
На сень лесов, на ширь полей.
Война, война! Отдай нам детство,
Верни прекрасных лебедей.
В неволе
Там мучили детей и взрослых,
Пытали, в ход пустив штыки.
И свежий воздух, даже воздух
Нам выдавали, как пайки.
Ах, как хотелось из барака,
Где крысы рыскали в углах,
На фрицев кинуться в атаку
В своих проклятых кандалах.
Партизанская вдова
Ворон, что ли, грусть накаркал,
Чуя смерть её с небес.
Разложи, цыганка, карты,
Расскажи, где мамин крест.
Да и был ли крест в помине,
И растет ли там трава,
Где осталась на чужбине
Партизанская вдова.
До сих пор не смолкли грозы.
И я вижу, как сквозь мглу,
Тащит маму фриц с допроса,
Пятна крови на полу.
На лице от плети шрамы,
А в глазах - такая боль…
Не придёшь ты больше, мама,
Не возьмешь меня с собой.
Кто тебе могилу вырыл,
Если б смог, за ту вину
Из земли б с корнями вырвал
Весь фашизм, а с ним – войну.
Только ростом был я с парту,
Не годился в Брянский лес.
Разложи, цыганка, карты,
Расскажи, где мамин крест.
В последний миг
Осколок с визгом
врезался в висок,
Солдат упал, споткнувшись на бегу,
И жизнь вся, устремленная в бросок,
Застыла в пятнах крови на снегу.
Солдат погиб, успев в последний миг,
Вот эту землю к сердцу так прижать,
Чтоб злючий враг не только у живых,-
У мертвого не смог её отнять.
Победа
Я видел это,
видел это:
Над сельсоветом -
красный флаг!
И вот идёт она, Победа,
В бинтах и ярких орденах.
И мы несёмся ей навстречу
Во всю мальчишескую прыть.
Нам очень хочется да нечем
За то, что живы, отплатить.
И нас, отчаянных и хватких,
Сажая на своё плечо,
Как горсть земли,
добытой в схватке,
Она целует горячо.
Ветераны
Когда-нибудь,
как боль от раны,
Лавиною нахлынет грусть:
Уйдут из жизни ветераны,
И вздрогнет горестная Русь.
Не потому что тяжко будет
Нам продолжать без них житьё,
А потому, что эти люди
Из пепла вынесли её.
И больше не проснулась
Ругал седую мать
родной сынок
За то, что водку спрятала украдкой.
И ярость - с головы до самых ног –
Трясла его как будто лихорадка.
Летели миски, кружки со стола,
Собачка с визгом за порог метнулась.
А мать тихонько на кровать легла,
Чтоб все забыть. И больше не проснулась.
Моя профессия
Если громко, -
мы тоже профессоры,
И по - своему каждый - поэт.
Размахнулась моя профессия,
Развернулась на целый свет.
К проходной,
будто судно к пристани,
Мы несёмся в начале дня -
И спокойная, и ершистая,
И шутливая ребятня.
Будем втулки делать и винтики,
И в труде напрягать умы.
Мы не хлюпики и не нытики.
Мы ведь токари. Вот кто мы!
После смены
Закопченный,
в робе чёрной-чёрной,
Когда смена близится к концу,
Я похож, наверное, на чёрта,
Что служил Вакуле-кузнецу.
И завод гудит, гремит в суставах,
И ладони стали, как броня.
Будто я придуман и составлен
Из упорства, гула и огня.
Новичок
И вдруг деталь назвали браком.
А сколько рухнуло труда.
И он, парнишка, чуть не плакал:
- Уйду из цеха навсегда!
Но мастер грудью встал вплотную
И так сказал:
-Эх ты, чудак,
Когда робеют и пасуют, -
Вот это – настоящий брак.
Столовка
Рабочая, а всё ж неловко
В спецовке заходить сюда:
На то она и есть столовка,
На то она и есть – еда.
Переодевшись по-солдатски,
Становимся в длиннющий ряд…
Так часто в зной
томящий, адский
За газировкою стоят.
И не беда:
кассиры – асы,
Летят и чеки, и рубли.
Дай Бог, чтоб все, что знаем кассы
Нас так обслуживать могли.
Здесь мастерство да и сноровка.
А говорят: живём в глуши.
Спасибо, добрая столовка,
От всей души!
В общежитии
Холостяки бельё стирают,
Пушистой пеной таз беля,
И так усердно выжимают,
Что нитки лезут из белья.
Потом покурят, выждут сроки,
И, отмахнувшись от всего,
Развешивают на верёвке
За общежитием его.
Ну а девчата, -
ой, проворны:
Их язычки острей ножа.
Уж как пальнут смешком задорным
В них со второго этажа.
И у ребят на лицах краска:
Наверно, им не до белья…
Эх ты, житуха холостяцкая,
Ну где ж находчивость твоя?!
Горькие яблоки
Годы яблоками падают,
На душе оставив след.
Но они совсем не радуют,
Как судьба, где счастья нет.
Ни изба в селе заброшенном,
Ни лучины крест в печи,
Ни в окошке запорошенном
Трепет тающей свечи.
И ни то, что в детстве было
В том далеком далеке,
Где я рос рабом и быдлом
На концлагерном пайке.
И завод уже не радует,
Что стал пуст, как зимний куст.
Годы яблоками падают –
Горькими, как дым, на вкус.
Таежное царство
Войду в тайгу, -
как тяжесть сброшу!
Освобожусь от тех невзгод,
Что гнут меня тревожной ношей
К сырой земле не первый год.
И жизнь свою в таёжном царстве
Я чистым воздухом лечу,
Как самым дорогим лекарством,
И даже денег не плачу.
Следы огня
В тайге стоит
дубок-бедняжка –
Угрюмый, будто сам не свой:
На нём сгорела вся рубашка,
Но он пока ещё живой.
И даже каждой веткой дышит
В пожарах нас, людей, виня.
Да ждет, когда же дождь залижет,
Как добрый пёс, следы огня.
Не уберег я сам
Зимний лес
затих, как спящий улей.
И когда нахлынет в сердце грусть,
С высоты усталою косулей
Тычется метелица мне в грудь.
Будто ей, бродившей без опаски,
Вот по этим выжженным местам,
Не хватает так душевной ласки,
Как природы не хватает нам.
А быть может, хочется такую
Красоту открыть моим глазам,
По которой вечно я тоскую,
Но её не уберёг я сам.
Мошкара
На дворе стоит жара,
Снег на сопках тает.
А Хабаровск мошкара
Просто заедает.
И, как школьная коза,
Не в своё корыто,
Лезет в уши и в глаза
Смело и открыто.
Даже нос готова съесть,
Как медовый пряник.
И не спросит:
кто ты есть,
Бомж или начальник.
Поэзии крупицы
Когда зажгутся свечи тополей,
И в небесах над пожелтевшим лесом
Курлыканье печальных журавлей
Вольется в песню, спетую Бернесом,
Я запущу за плечи свой рюкзак,
Уйду искать поэзии крупицы,
Чтобы приблизиться хотя б на шаг
К высотам тем, где в колокол бьют птицы.
Мне в детстве хвастать было нечем:
Не хныкал,
ел, что Бог пошлёт.
Да знал, что станция Унеча
Отцов отправила на фронт.
И при бомбежке, из кювета
Порой, высовывая нос,
Смотрел на черные скелеты
Насквозь обугленных берез.
И там, в дыму, под небом грозным
С обидой горькою в душе,
Я понимал совсем, как взрослый,
Что детство кончилось уже.
А хвастать чем?
Пустым карманом?
Но я запомнил навсегда:
Что вместо всяких наркоманов,-
Росли Гагарины тогда.
Вершина мастерства
Я помню этот марш-бросок:
Мы шли в жару такую:
Яйцо зарой на миг в песок-
И сварится вкрутую.
Где вперебежку, где ползком
И по ремням –
на кручи
Мы поднимались высоко,
Ворча, что нету тучи.
На взвод с обрывистой скалы,
Прервав вверху круженья,
Глядели гордые орлы,
Как будто с уваженьем.
Знать, наша служба такова:
Ведь там, в минуты эти
Мы шли к вершинам мастерства,
Как шли отцы к Победе.
Тревога
Затрещала в трубке телефона,
Грохнула по нервам тишины,
И в казарме,
тускло освещенной,
У ребят она отняла сны.
И швырнула взвод наш на дорогу,
По которой, как судьбой дано,
Уходило мальчиков так много,
Но не всем вернуться суждено.
Брянский лес
Млека нет,
крупы в обрез,-
Немцы рвутся в хату.
Подари мне, Брянский лес,
Хоть одну гранату.
За окном текла Десна,
Рожь стелилась густо.
Проутюжила война
И в деревне -
пусто.
На карниз огонь полез:
Фриц сжигает хату.
Дай гранату, Брянский лес,
Хоть одну -
гранату!
Концлагерное детство
Нас жгли в печах,
травили газом,
Но мы терпели, как могли.
И даже лебеди ни разу
Нам радости не принесли.
Ведь мы, как ангелов, их ждали,
Не зная за собой вины.
В концлагере нам снились дали
Без взрывов, пепла.-
без войны.
И нам хотелось наглядеться
На сень лесов, на ширь полей.
Война, война! Отдай нам детство,
Верни прекрасных лебедей.
В неволе
Там мучили детей и взрослых,
Пытали, в ход пустив штыки.
И свежий воздух, даже воздух
Нам выдавали, как пайки.
Ах, как хотелось из барака,
Где крысы рыскали в углах,
На фрицев кинуться в атаку
В своих проклятых кандалах.
Партизанская вдова
Ворон, что ли, грусть накаркал,
Чуя смерть её с небес.
Разложи, цыганка, карты,
Расскажи, где мамин крест.
Да и был ли крест в помине,
И растет ли там трава,
Где осталась на чужбине
Партизанская вдова.
До сих пор не смолкли грозы.
И я вижу, как сквозь мглу,
Тащит маму фриц с допроса,
Пятна крови на полу.
На лице от плети шрамы,
А в глазах - такая боль…
Не придёшь ты больше, мама,
Не возьмешь меня с собой.
Кто тебе могилу вырыл,
Если б смог, за ту вину
Из земли б с корнями вырвал
Весь фашизм, а с ним – войну.
Только ростом был я с парту,
Не годился в Брянский лес.
Разложи, цыганка, карты,
Расскажи, где мамин крест.
В последний миг
Осколок с визгом
врезался в висок,
Солдат упал, споткнувшись на бегу,
И жизнь вся, устремленная в бросок,
Застыла в пятнах крови на снегу.
Солдат погиб, успев в последний миг,
Вот эту землю к сердцу так прижать,
Чтоб злючий враг не только у живых,-
У мертвого не смог её отнять.
Победа
Я видел это,
видел это:
Над сельсоветом -
красный флаг!
И вот идёт она, Победа,
В бинтах и ярких орденах.
И мы несёмся ей навстречу
Во всю мальчишескую прыть.
Нам очень хочется да нечем
За то, что живы, отплатить.
И нас, отчаянных и хватких,
Сажая на своё плечо,
Как горсть земли,
добытой в схватке,
Она целует горячо.
Ветераны
Когда-нибудь,
как боль от раны,
Лавиною нахлынет грусть:
Уйдут из жизни ветераны,
И вздрогнет горестная Русь.
Не потому что тяжко будет
Нам продолжать без них житьё,
А потому, что эти люди
Из пепла вынесли её.
И больше не проснулась
Ругал седую мать
родной сынок
За то, что водку спрятала украдкой.
И ярость - с головы до самых ног –
Трясла его как будто лихорадка.
Летели миски, кружки со стола,
Собачка с визгом за порог метнулась.
А мать тихонько на кровать легла,
Чтоб все забыть. И больше не проснулась.
Моя профессия
Если громко, -
мы тоже профессоры,
И по - своему каждый - поэт.
Размахнулась моя профессия,
Развернулась на целый свет.
К проходной,
будто судно к пристани,
Мы несёмся в начале дня -
И спокойная, и ершистая,
И шутливая ребятня.
Будем втулки делать и винтики,
И в труде напрягать умы.
Мы не хлюпики и не нытики.
Мы ведь токари. Вот кто мы!
После смены
Закопченный,
в робе чёрной-чёрной,
Когда смена близится к концу,
Я похож, наверное, на чёрта,
Что служил Вакуле-кузнецу.
И завод гудит, гремит в суставах,
И ладони стали, как броня.
Будто я придуман и составлен
Из упорства, гула и огня.
Новичок
И вдруг деталь назвали браком.
А сколько рухнуло труда.
И он, парнишка, чуть не плакал:
- Уйду из цеха навсегда!
Но мастер грудью встал вплотную
И так сказал:
-Эх ты, чудак,
Когда робеют и пасуют, -
Вот это – настоящий брак.
Столовка
Рабочая, а всё ж неловко
В спецовке заходить сюда:
На то она и есть столовка,
На то она и есть – еда.
Переодевшись по-солдатски,
Становимся в длиннющий ряд…
Так часто в зной
томящий, адский
За газировкою стоят.
И не беда:
кассиры – асы,
Летят и чеки, и рубли.
Дай Бог, чтоб все, что знаем кассы
Нас так обслуживать могли.
Здесь мастерство да и сноровка.
А говорят: живём в глуши.
Спасибо, добрая столовка,
От всей души!
В общежитии
Холостяки бельё стирают,
Пушистой пеной таз беля,
И так усердно выжимают,
Что нитки лезут из белья.
Потом покурят, выждут сроки,
И, отмахнувшись от всего,
Развешивают на верёвке
За общежитием его.
Ну а девчата, -
ой, проворны:
Их язычки острей ножа.
Уж как пальнут смешком задорным
В них со второго этажа.
И у ребят на лицах краска:
Наверно, им не до белья…
Эх ты, житуха холостяцкая,
Ну где ж находчивость твоя?!
Горькие яблоки
Годы яблоками падают,
На душе оставив след.
Но они совсем не радуют,
Как судьба, где счастья нет.
Ни изба в селе заброшенном,
Ни лучины крест в печи,
Ни в окошке запорошенном
Трепет тающей свечи.
И ни то, что в детстве было
В том далеком далеке,
Где я рос рабом и быдлом
На концлагерном пайке.
И завод уже не радует,
Что стал пуст, как зимний куст.
Годы яблоками падают –
Горькими, как дым, на вкус.
Таежное царство
Войду в тайгу, -
как тяжесть сброшу!
Освобожусь от тех невзгод,
Что гнут меня тревожной ношей
К сырой земле не первый год.
И жизнь свою в таёжном царстве
Я чистым воздухом лечу,
Как самым дорогим лекарством,
И даже денег не плачу.
Следы огня
В тайге стоит
дубок-бедняжка –
Угрюмый, будто сам не свой:
На нём сгорела вся рубашка,
Но он пока ещё живой.
И даже каждой веткой дышит
В пожарах нас, людей, виня.
Да ждет, когда же дождь залижет,
Как добрый пёс, следы огня.
Не уберег я сам
Зимний лес
затих, как спящий улей.
И когда нахлынет в сердце грусть,
С высоты усталою косулей
Тычется метелица мне в грудь.
Будто ей, бродившей без опаски,
Вот по этим выжженным местам,
Не хватает так душевной ласки,
Как природы не хватает нам.
А быть может, хочется такую
Красоту открыть моим глазам,
По которой вечно я тоскую,
Но её не уберёг я сам.
Мошкара
На дворе стоит жара,
Снег на сопках тает.
А Хабаровск мошкара
Просто заедает.
И, как школьная коза,
Не в своё корыто,
Лезет в уши и в глаза
Смело и открыто.
Даже нос готова съесть,
Как медовый пряник.
И не спросит:
кто ты есть,
Бомж или начальник.
Поэзии крупицы
Когда зажгутся свечи тополей,
И в небесах над пожелтевшим лесом
Курлыканье печальных журавлей
Вольется в песню, спетую Бернесом,
Я запущу за плечи свой рюкзак,
Уйду искать поэзии крупицы,
Чтобы приблизиться хотя б на шаг
К высотам тем, где в колокол бьют птицы.
Комментариев нет:
Отправить комментарий