Саша Ковальчик. Стихи
***
Иногда хочется дырявить словом,
А слово – ватное,
Пресное и невкусное.
И выходит что-то
Жутко неинтересное
И жутко грустное,
Как мои стихи.
И отныне
хочу быть нема и не петь –
Полно.
Хоть твоё имя - самая сладкая песнь.
И если вдруг замолчу –
Не верь, что безмолвна:
Аз есмь.
***
Я не знаю, сколько промчалось лет,
Сколько новых имён в графу.
Но, знаешь, ты самый старый скелет,
что пылится в моём шкафу.
***
Я почти что выбыла из списка дур, но
Снизойди до меня –
Мне дурно.
Поговори, пару слов, не жадничай,
одолжи.
Дай губами коснуться волос
цвета спелой ржи.
Только что теперь есть тебе сказать?
Звук не выдавить ни один.
Проложи мне над топью болотной гать,
Видишь, дурно мне –
Снизойди.
Я страничкой скомкана и прямо в урну –
Снизойди до меня,
Мне дурно.
***
В твоих бесстыжих глазах истома
и спеет смородина.
Это лето гонит из дома,
оскоминой
скулы
сводит нам –
дай дозреть, не клади на язык
неспелых ягод.
И что ни слово из уст —
то яхонт.
И что ни клятва –
гранит.
Я б к тебе, но твоё пустословие
кость дробит.
***
Эта весна как сводня,
Тобой, ворвалась, пьяня.
До тебя один шаг, но сегодня
Не до меня.
Вроде бы, даже сносна
Пустая моя кровать.
Сводит в диком молчании дёсны –
Должно молчать.
А внутри меня всё не может,
Полоумная, брызжу слюной:
"Озаботь его, святый Боже,
мной".
***
Я носила бы тебя
в нагрудном кармане
У пульсирующего слева куска мяса,
Чтоб тебя
никто
не выкрал более
никуда.
И спрессовал
моё сердце
в гербарий когда б,
Я не корчила бы гримасы,
А, наверное, вниз головою сразу
И топором на дно.
Ты в бегах,
я, как верная Пенелопа,
тку своё полотно.
***
Тобой придавило целый мой мир –
истинно, монолит.
И, знаешь ли, здорово так саднит
И здорово так болит.
И набило тобою оскомину,
А мне бы лишь натравиться всласть.
Я не знаю, какую на рану мазь,
Когда единственно ты искомое,
И когда
такую
многопудовую
Надо мною имеешь власть.
***
Добро пожаловать
в мой
бедный Дом,
Ваше высочество.
Я не строил его для тебя, потому
не ругай моё зодчество.
И с тех пор,
как прельстилась ты
блеском дворцов,
Тут гостит одиночество,
Даже нет – многоночество.
Ты пришла, чтоб в моей
безутешной
тоске
у-бед-иться воочию?
Нет, не то говоришь, и слова всё не те,
лживых губ медоточие.
Я б тебя никуда
ни на миг,
ни на шаг,
Я бы вытеснил прочее.
Но не мне тебя прочили.
***
Знакомство с мамой
Здравствуйте, мама.
Вы у меня четвёртая.
Надеюсь,
Вы будете
любить меня.
Черт, а я...
А я ужасная дочь.
Ваш сын прекрасен,
и Вы, я верю,
точь-в-точь.
***
Ах, молчи!
Я, как рыба, глупа на приманку,
Что вот-вот – и съем.
Ни с того ни с сего сковырнулась ранка,
жжёт вопрос: ты с кем?
Кто там от губ твоих п ь я н ы й?
То ли ты такой стойкий и оловянный,
То ли я горда,
Но твоих поцелуев не выклянчить
Никогда.
А тебе вдруг душу вынь да положь –
дурацкий бартер на ложь,
да поверх насыпь медяков.
Мне тебя не выклянчить ни у каких богов.
Ну, давай, давай, подытожь,
мол, дура - такой ли большой секрет?
А я, знаешь ли, извожу на нет
пачку за пачкою.
Я-то думала, ты – безобидный предмет,
а вон как тобою напачкало.
Ты – капкан, трещит под тобой ключица.
Ах, молчи, не то беда приключится –
Ах, молчи, не шучу.
Я, как рыба, глупа на приманку,
Боюсь, проглочу.
***
Муза давно во мне не живёт.
И в гости не просится.
Тебе безмолвия в полдень,
в ночь – разноголосицу.
Твои брови вразлёт,
твои губы – лёд,
и я целую
тебя
в переносицу.
Ты по-детски смешон и хвастлив,
ты всё здесь – мне не верится.
А мне бы лета без меры и спелых слив,
да немного хереса.
Не рождён твой сын,
Мой разрушен Дом.
И я сажаю деревце.
Я
сажаю
деревце.
***
Моя ночь, беременная тобой,
под утро разрешится в стихи.
«Алло, мам,
ну какие женихи,
ну какая такая
л ю б о в ь?»
Я без тебя построила новый Содом.
Можно я сегодня приду в твой Дом?
Пожалуйста,
не прекословь.
Я не сплю и брожу по комнате:
за стеною – гам.
Ты мне снишься по четвергам.
За стеною – шум,
Кто-то там непорознь.
А я в тихом омуте.
Не жалей меня,
Полноте.
Моя жизнь, беременная тобой,
никогда
не разрешится
в итог.
Мне б тобой надышаться впрок
и опять – в беду.
Не жалей – мне не жаль.
Не провожай –
дойду.
Я сама дойду.
***
Я боюсь родиться в 21-ый раз
в день Святого Патрика,
ибо Бог - не фабрика:
Он не сфабрикует тебя
ни под какой заказ
в энном количестве штук,
чтобы мама (без шуток)
принесла мне тебя в подарок
и чтобы, даже если тебя многожды
раскупят и разберут,
всё ж остался один экземпляр,
пусть помят и неярок,
пусть совсем не товарный вид.
И если мама соблаговолит
и скажет: "Беру",
Я назову тебя Брут.
Непременно Брут.
Мама, мамочка, не нужно пряник,
берись за кнут.
***
Во мне – лирика,
в тебе – тишь.
Не молчи,
я с ума, когда ты молчишь.
А сна этой ночью
опять ни в одном глазу.
И если ты не взаправду,
а из жалости лишь –
не снесу.
Ей-ей не снесу.
***
Моя гордость – та с коробок,
И «любовь» твоя, видно, тоже.
И с тех пор как порознь можем,
Боль мне выела левый бок.
Солью выело синь из глаз,
Кто б тебя из меня да вымел?
Я давно бы в бега с другими,
Если б только прорыла лаз.
Схоронилась бы под Невой,
Эка небыль – не жаль ни грамма!
Только что бы сказала мама?
Ой, не вой, баба,
ой не вой.
***
Ты пишешь, тебе, мол, необходимо
Луну намазать на хлеб и отправить в рот.
А небо тебе, безумный, вестимо,
Дало от ворот поворот.
И всё б ничего, да её имя
Бессонницей вгрызлось в живот.
А светило на небе
невыкраденное и непроданное.
Но зачем тебе луны,
Когда здесь вот она я,
вот же, вот!
***
Я был пьян.
Я доселе ещё ни в ком
Не искал такой же.
Я в холодную руку
доброй волей вложил
ненавистные вожжи.
Ты – родник, но зачем-то
глоток за глотком
я обезвожен.
И ты – любимый мой грех,
Без тебя, не секрет,
до безумства тошно.
Но обратно в ножны
убери своё "нет" –
мне дышать не можно.
Мне дышать не можно,
Ты впиталась в кровь,
Ты – одна из маний.
Ты могла бы бежать –
Но у меня для тебя
есть звезда в кармане.
Есть звезда в кармане,
Я её под утро
Изловил за хвост.
Но если вдруг тебе мало,
то ещё на небе
Много-много звёзд.
***
Если б вдруг ты решил
(ну, мало ли!)
меня украсть,
Я б дела под замок
да из дому, дурная, шасть!
Только вот, мой хороший мальчик,
совсем другой
Вдруг однажды
без спросу
взят был и твой покой.
А глаза у неё вусмерть синие –
Ой-ой-ой.
И у ней что ни смех –
то чистейшее серебро,
Ну а мне тычет дикой ревностью
бес в ребро.
Бес в ребро,
натощак с шести –
молоко и ром.
А ещё, как назло,
мне навстречу несло
утром бабу с пустым ведром.
И болит где-то в рёбрах ссадиной,
Что сидеть мне вовек некраденой.
***
Что есть причина того,
что тебе вдруг меня
много?
Меня не хватит, чтобы
тебя
помешать украсть им.
Стерильно чиста ли совесть?
Пожираем ли счастьем?
И если Бог есть любовь,
не убили ли мы Бога?
И если жёг нас огонь,
то почему
был не вечен?
И коль не про нас он вовсе,
лучше б в помине
не был.
И как же знать, как проверить,
что истина, что – небыль?
Мой ныне ход,
а крыть, будь неладно оно, и нечем!
***
Мне жутко, хоть и не верю в нежить,
Как жаль, что о разном просим.
А мне лишь бы
тебя
нежить...
или не жить вовсе.
Твой путь с моим не сойдётся если,
Так и быть:
сдадимся и бросим.
А мне бы слагать
тебе
песни
или не петь вовсе.
Мне было почти что двадцать один,
Тебе – почти двадцать восемь.
Но каждый из нас сам себе господин,
А мне бы
с тобой
до морщин и седин,
или никак вовсе.
Или никак вовсе.
***
Твоя грубость
была
пощёчиной.
Моя глупость
была
причина ей.
Эй, Создатель,
прибавь-ка мочи нам:
Не умеем мы, чтоб ещё сильней,
Мы всё свалим враз на обочину:
Нам так,
видишь ли,
веселей.
Словом острым
твоим
быль вспорота,
Словом острым
насквозь
пробита грудь.
Ах, не кована была
молотом,
И в меха Творцу ли пристало дуть?
Как моё молчание – золото,
Так твоё –
голимая
ртуть.
***
Я под твоими ударами
Гол и наг,
Ты от нежности моей –
В броню.
Я бы смог
любить тебя вечно,
чудак,
Но будь счастлива, милая,
это я так,
я тебя
ни за что
не браню.
***
Твои песни болят
под ребрами.
Приходи.
В жадный вдох
эти звуки вобраны.
Я один.
Твой алый рот прекрасен,
донельзя
ядовит.
Я с собою тебя
не волен взять.
Только б знать,
О, если б только знать,
Где болит...
***
Плёнка помнит твои
От испуга большие зрачки,
В них нацелен был наглый
И старый, как мир, полароид.
Это всё, что останется,
Когда бабочки все – в сачки,
Когда будем с тобой проигравшие дурачки,
Когда память в своих закромах ничего не нароет.
И когда поутру
солнце выбьет из рамы стекло,
Вновь я, жадный до жизни,
как вор, на твою позарюсь,
Ах, зачем я могу ревновать –
что меня обрекло?
И иначе уже не хочу, хотя быть могло.
И боюсь, что тебя не дождусь и, как был, так состарюсь.
И, как был, так состарюсь.
***
У тебя на левой скуле
шрам: помнишь, мы решили
заняться живописью,
И на стуле
Разместили бутафорные
фрукты?
Но потом я подумала:
Вдруг ты
тоже
бутафорный?
И внутри у тебя – воск,
А не кровь по жилам?
И мой бред разъедал мне мозг,
И ревность кусала похлеще розог,
И я с дури тебе влепила
Здоровенную пощёчину...
Ах, да, ещё вот чего:
Оказалось, всё так и было:
И что твой Дом –
Не моя вотчина,
И что с любви твоей также можно
Писать настоящий
nature morte.
Мир прекрасно сложен,
Но, если честно,
Ты как два пальца в рот.
***
Мы обоюдно
обоюдоострые.
Режь!
Я подспудно
хочу подкостно
нерж.
Я хочу, когда
мне не пишется,
вниз.
И вода, когда
мне не дышится,
из.
Уходи, так и быть,
пожалуйста.
Рву булинь.
Раз любить,
то не из жалости.
Да избавит тебя от ржавости.
Аминь.
***
Вдруг дикая мысль пробивает висок навылет, и
Воздух рвётся фальцетным, до дури истошным «Die!».
И слюной истечешь, и скулить будешь в небо: «Дай!».
Он как Бог... Глянь, и правда, – вылитый!
***
Иногда хочется дырявить словом,
А слово – ватное,
Пресное и невкусное.
И выходит что-то
Жутко неинтересное
И жутко грустное,
Как мои стихи.
И отныне
хочу быть нема и не петь –
Полно.
Хоть твоё имя - самая сладкая песнь.
И если вдруг замолчу –
Не верь, что безмолвна:
Аз есмь.
***
Я не знаю, сколько промчалось лет,
Сколько новых имён в графу.
Но, знаешь, ты самый старый скелет,
что пылится в моём шкафу.
***
Я почти что выбыла из списка дур, но
Снизойди до меня –
Мне дурно.
Поговори, пару слов, не жадничай,
одолжи.
Дай губами коснуться волос
цвета спелой ржи.
Только что теперь есть тебе сказать?
Звук не выдавить ни один.
Проложи мне над топью болотной гать,
Видишь, дурно мне –
Снизойди.
Я страничкой скомкана и прямо в урну –
Снизойди до меня,
Мне дурно.
***
В твоих бесстыжих глазах истома
и спеет смородина.
Это лето гонит из дома,
оскоминой
скулы
сводит нам –
дай дозреть, не клади на язык
неспелых ягод.
И что ни слово из уст —
то яхонт.
И что ни клятва –
гранит.
Я б к тебе, но твоё пустословие
кость дробит.
***
Эта весна как сводня,
Тобой, ворвалась, пьяня.
До тебя один шаг, но сегодня
Не до меня.
Вроде бы, даже сносна
Пустая моя кровать.
Сводит в диком молчании дёсны –
Должно молчать.
А внутри меня всё не может,
Полоумная, брызжу слюной:
"Озаботь его, святый Боже,
мной".
***
Я носила бы тебя
в нагрудном кармане
У пульсирующего слева куска мяса,
Чтоб тебя
никто
не выкрал более
никуда.
И спрессовал
моё сердце
в гербарий когда б,
Я не корчила бы гримасы,
А, наверное, вниз головою сразу
И топором на дно.
Ты в бегах,
я, как верная Пенелопа,
тку своё полотно.
***
Тобой придавило целый мой мир –
истинно, монолит.
И, знаешь ли, здорово так саднит
И здорово так болит.
И набило тобою оскомину,
А мне бы лишь натравиться всласть.
Я не знаю, какую на рану мазь,
Когда единственно ты искомое,
И когда
такую
многопудовую
Надо мною имеешь власть.
***
Добро пожаловать
в мой
бедный Дом,
Ваше высочество.
Я не строил его для тебя, потому
не ругай моё зодчество.
И с тех пор,
как прельстилась ты
блеском дворцов,
Тут гостит одиночество,
Даже нет – многоночество.
Ты пришла, чтоб в моей
безутешной
тоске
у-бед-иться воочию?
Нет, не то говоришь, и слова всё не те,
лживых губ медоточие.
Я б тебя никуда
ни на миг,
ни на шаг,
Я бы вытеснил прочее.
Но не мне тебя прочили.
***
Знакомство с мамой
Здравствуйте, мама.
Вы у меня четвёртая.
Надеюсь,
Вы будете
любить меня.
Черт, а я...
А я ужасная дочь.
Ваш сын прекрасен,
и Вы, я верю,
точь-в-точь.
***
Ах, молчи!
Я, как рыба, глупа на приманку,
Что вот-вот – и съем.
Ни с того ни с сего сковырнулась ранка,
жжёт вопрос: ты с кем?
Кто там от губ твоих п ь я н ы й?
То ли ты такой стойкий и оловянный,
То ли я горда,
Но твоих поцелуев не выклянчить
Никогда.
А тебе вдруг душу вынь да положь –
дурацкий бартер на ложь,
да поверх насыпь медяков.
Мне тебя не выклянчить ни у каких богов.
Ну, давай, давай, подытожь,
мол, дура - такой ли большой секрет?
А я, знаешь ли, извожу на нет
пачку за пачкою.
Я-то думала, ты – безобидный предмет,
а вон как тобою напачкало.
Ты – капкан, трещит под тобой ключица.
Ах, молчи, не то беда приключится –
Ах, молчи, не шучу.
Я, как рыба, глупа на приманку,
Боюсь, проглочу.
***
Муза давно во мне не живёт.
И в гости не просится.
Тебе безмолвия в полдень,
в ночь – разноголосицу.
Твои брови вразлёт,
твои губы – лёд,
и я целую
тебя
в переносицу.
Ты по-детски смешон и хвастлив,
ты всё здесь – мне не верится.
А мне бы лета без меры и спелых слив,
да немного хереса.
Не рождён твой сын,
Мой разрушен Дом.
И я сажаю деревце.
Я
сажаю
деревце.
***
Моя ночь, беременная тобой,
под утро разрешится в стихи.
«Алло, мам,
ну какие женихи,
ну какая такая
л ю б о в ь?»
Я без тебя построила новый Содом.
Можно я сегодня приду в твой Дом?
Пожалуйста,
не прекословь.
Я не сплю и брожу по комнате:
за стеною – гам.
Ты мне снишься по четвергам.
За стеною – шум,
Кто-то там непорознь.
А я в тихом омуте.
Не жалей меня,
Полноте.
Моя жизнь, беременная тобой,
никогда
не разрешится
в итог.
Мне б тобой надышаться впрок
и опять – в беду.
Не жалей – мне не жаль.
Не провожай –
дойду.
Я сама дойду.
***
Я боюсь родиться в 21-ый раз
в день Святого Патрика,
ибо Бог - не фабрика:
Он не сфабрикует тебя
ни под какой заказ
в энном количестве штук,
чтобы мама (без шуток)
принесла мне тебя в подарок
и чтобы, даже если тебя многожды
раскупят и разберут,
всё ж остался один экземпляр,
пусть помят и неярок,
пусть совсем не товарный вид.
И если мама соблаговолит
и скажет: "Беру",
Я назову тебя Брут.
Непременно Брут.
Мама, мамочка, не нужно пряник,
берись за кнут.
***
Во мне – лирика,
в тебе – тишь.
Не молчи,
я с ума, когда ты молчишь.
А сна этой ночью
опять ни в одном глазу.
И если ты не взаправду,
а из жалости лишь –
не снесу.
Ей-ей не снесу.
***
Моя гордость – та с коробок,
И «любовь» твоя, видно, тоже.
И с тех пор как порознь можем,
Боль мне выела левый бок.
Солью выело синь из глаз,
Кто б тебя из меня да вымел?
Я давно бы в бега с другими,
Если б только прорыла лаз.
Схоронилась бы под Невой,
Эка небыль – не жаль ни грамма!
Только что бы сказала мама?
Ой, не вой, баба,
ой не вой.
***
Ты пишешь, тебе, мол, необходимо
Луну намазать на хлеб и отправить в рот.
А небо тебе, безумный, вестимо,
Дало от ворот поворот.
И всё б ничего, да её имя
Бессонницей вгрызлось в живот.
А светило на небе
невыкраденное и непроданное.
Но зачем тебе луны,
Когда здесь вот она я,
вот же, вот!
***
Я был пьян.
Я доселе ещё ни в ком
Не искал такой же.
Я в холодную руку
доброй волей вложил
ненавистные вожжи.
Ты – родник, но зачем-то
глоток за глотком
я обезвожен.
И ты – любимый мой грех,
Без тебя, не секрет,
до безумства тошно.
Но обратно в ножны
убери своё "нет" –
мне дышать не можно.
Мне дышать не можно,
Ты впиталась в кровь,
Ты – одна из маний.
Ты могла бы бежать –
Но у меня для тебя
есть звезда в кармане.
Есть звезда в кармане,
Я её под утро
Изловил за хвост.
Но если вдруг тебе мало,
то ещё на небе
Много-много звёзд.
***
Если б вдруг ты решил
(ну, мало ли!)
меня украсть,
Я б дела под замок
да из дому, дурная, шасть!
Только вот, мой хороший мальчик,
совсем другой
Вдруг однажды
без спросу
взят был и твой покой.
А глаза у неё вусмерть синие –
Ой-ой-ой.
И у ней что ни смех –
то чистейшее серебро,
Ну а мне тычет дикой ревностью
бес в ребро.
Бес в ребро,
натощак с шести –
молоко и ром.
А ещё, как назло,
мне навстречу несло
утром бабу с пустым ведром.
И болит где-то в рёбрах ссадиной,
Что сидеть мне вовек некраденой.
***
Что есть причина того,
что тебе вдруг меня
много?
Меня не хватит, чтобы
тебя
помешать украсть им.
Стерильно чиста ли совесть?
Пожираем ли счастьем?
И если Бог есть любовь,
не убили ли мы Бога?
И если жёг нас огонь,
то почему
был не вечен?
И коль не про нас он вовсе,
лучше б в помине
не был.
И как же знать, как проверить,
что истина, что – небыль?
Мой ныне ход,
а крыть, будь неладно оно, и нечем!
***
Мне жутко, хоть и не верю в нежить,
Как жаль, что о разном просим.
А мне лишь бы
тебя
нежить...
или не жить вовсе.
Твой путь с моим не сойдётся если,
Так и быть:
сдадимся и бросим.
А мне бы слагать
тебе
песни
или не петь вовсе.
Мне было почти что двадцать один,
Тебе – почти двадцать восемь.
Но каждый из нас сам себе господин,
А мне бы
с тобой
до морщин и седин,
или никак вовсе.
Или никак вовсе.
***
Твоя грубость
была
пощёчиной.
Моя глупость
была
причина ей.
Эй, Создатель,
прибавь-ка мочи нам:
Не умеем мы, чтоб ещё сильней,
Мы всё свалим враз на обочину:
Нам так,
видишь ли,
веселей.
Словом острым
твоим
быль вспорота,
Словом острым
насквозь
пробита грудь.
Ах, не кована была
молотом,
И в меха Творцу ли пристало дуть?
Как моё молчание – золото,
Так твоё –
голимая
ртуть.
***
Я под твоими ударами
Гол и наг,
Ты от нежности моей –
В броню.
Я бы смог
любить тебя вечно,
чудак,
Но будь счастлива, милая,
это я так,
я тебя
ни за что
не браню.
***
Твои песни болят
под ребрами.
Приходи.
В жадный вдох
эти звуки вобраны.
Я один.
Твой алый рот прекрасен,
донельзя
ядовит.
Я с собою тебя
не волен взять.
Только б знать,
О, если б только знать,
Где болит...
***
Плёнка помнит твои
От испуга большие зрачки,
В них нацелен был наглый
И старый, как мир, полароид.
Это всё, что останется,
Когда бабочки все – в сачки,
Когда будем с тобой проигравшие дурачки,
Когда память в своих закромах ничего не нароет.
И когда поутру
солнце выбьет из рамы стекло,
Вновь я, жадный до жизни,
как вор, на твою позарюсь,
Ах, зачем я могу ревновать –
что меня обрекло?
И иначе уже не хочу, хотя быть могло.
И боюсь, что тебя не дождусь и, как был, так состарюсь.
И, как был, так состарюсь.
***
У тебя на левой скуле
шрам: помнишь, мы решили
заняться живописью,
И на стуле
Разместили бутафорные
фрукты?
Но потом я подумала:
Вдруг ты
тоже
бутафорный?
И внутри у тебя – воск,
А не кровь по жилам?
И мой бред разъедал мне мозг,
И ревность кусала похлеще розог,
И я с дури тебе влепила
Здоровенную пощёчину...
Ах, да, ещё вот чего:
Оказалось, всё так и было:
И что твой Дом –
Не моя вотчина,
И что с любви твоей также можно
Писать настоящий
nature morte.
Мир прекрасно сложен,
Но, если честно,
Ты как два пальца в рот.
***
Мы обоюдно
обоюдоострые.
Режь!
Я подспудно
хочу подкостно
нерж.
Я хочу, когда
мне не пишется,
вниз.
И вода, когда
мне не дышится,
из.
Уходи, так и быть,
пожалуйста.
Рву булинь.
Раз любить,
то не из жалости.
Да избавит тебя от ржавости.
Аминь.
***
Вдруг дикая мысль пробивает висок навылет, и
Воздух рвётся фальцетным, до дури истошным «Die!».
И слюной истечешь, и скулить будешь в небо: «Дай!».
Он как Бог... Глянь, и правда, – вылитый!
Комментариев нет:
Отправить комментарий